Любая профессия, в том числе и профессия испытателя, накладывает на человека свой особый отпечаток.

Один лишь штрих. Как принято у нас, на любой вопрос по поводу подготовки машины ты обязан отвечать коротко и однозначно: «Да». — «Нет». — «Не знаю». Техника никогда не прощает малейшей неясности, неоднозначности. Поэтому такие слова, как «по-моему», «допускаю», «предполагаю», «может быть», никого не удовлетворяют и способны вызвать лишь раздражение. Но подобное, естественное в среде испытателей, с годами ставшее неотъемлемой чертой испытателя, жизненное правило производит, как замечал, в другом, более изысканном что ли, обществе не очень выгодное впечатление. И там, где в тонких, достойных беседах, подчеркивая сложность жизни (взглядов, мироощущения…) избегают, что называется, ставить точки над «и», ты со своими: «да», «нет», «не знаю», можешь легко прослыть ограниченным человеком.

Надежность. Нет ничего важнее и сложнее ее. Все труды напрасны, если умная, благородная, утонченная машина неживуча и нестойка? Ох, как нелегка жизнь «Марсов» на Земле! Сквозь аэродинамические трубы, огонь ракетных двигателей, катапульты, высотные сбросы пройдут наши «Марсы». Более тридцати (!) машин разных модификаций создано и испытано на Земле. Программа экспериментальной отработки на нашей фирме не знала ничего подобного.

И вот здесь, при ее завершении, небольшой отряд наших товарищей поджидало самое трудное испытание.

В сборочном цехе — спускаемые аппараты: крепкие, ладно скроенные, ярко-оранжевые. Но не они пойдут к Марсу, их судьба земная: пройти испытания в небе Земли, проложить дорогу другим.

Поздней осенью группа испытателей с первыми аппаратами прибыла на самолетно-вертолетную «бросковую» базу.

Руководитель группы испытателей Вадим Алексеевич Поморов, высокого роста, с благородной сединой, тихим голосом и мягкими манерами, с первого взгляда как будто не очень вписывался в коллектив испытателей — людей порывистых, подвижных, с громкими голосами.

Наши товарищи быстро проверили системы спускаемого аппарата, подготовили авиационную технику. Со сбросами, как всегда, торопили: надо убедиться в правильности принятых решений, а в случае необходимости, успеть доработать летные изделия.

Но стояла отвратительная погода. Облачность — семь баллов, очень низкая — всего метров двести, непрерывно шел моросящий дождь, то и дело переходящий в мокрый снег. Нужен был хоть один ясный, безоблачный день для проведения кинофотосъемки, с помощью которой фиксируется процесс работы каскада парашютов, пороховых двигателей торможения.

Но ясный день никак не наступал. В буквальном смысле сидели у моря и ждали погоды…

Так вот, самое трудное в работе испытателя — это моменты, когда от тебя уже ничего не зависит. Да, для испытателей, привыкших к постоянному преодолению препятствий, нет ничего хуже чувства бессилия — осознавать: ты сделал все, что мог, и теперь от тебя ничего не зависит.

На базу прибыл Дмитрий Дмитриевич Полукаров. Он проверил состояние техники и, найдя его удовлетворительным, объявил повышенную готовность. Каждое утро метеоролог давал прогнозы погоды. Пока что они не предвещали ничего хорошего. Приближался Новый год, некоторые предлагали съездить домой, а затем вернуться. Может быть, к тому времени погода прояснится.

— Не уедем, пока не сбросим, — отрезал Полукаров.

Так было и в тот день. С утра — те же неутешительные прогнозы. Но только Поморов доехал до ангара, где располагались аппараты, раздался звонок. Звонил Полукаров с места, над которым должен проходить сброс.

— На нас идет «окно»! Немедленно провести заключительные операции, — приказал он.

— Не успеем, Дмитрий Дмитриевич!

— Выполняйте, — коротко ответил Полукаров.

И вот в квадрате голубого неба раскрываются парашюты, стрекочут кинокамеры. Шар плавно опускается на землю. К аппарату подбегают испытатели. Он цел и невредим. И тут же всю окрестность заволакивает туман. Успели!

В те же дни на испытательной площадке завода шли последние приготовления к сбросу со стрелы автоматической марсианской станции (АМС). Станция сильно походила на «Алсик», лунную станцию — «цветок» с четырьмя раскрывающимися лепестками, — только была бóльших размеров. Она помещалась в шар, имеющий специальное амортизационное покрытие. Так вот, предстояло сбросить шар с работающей АМС и проверить: разделение шара на две половины — раз, выброс станции из полушара — два, ее успокоение и раскрытие лепестков — три.

Руководил экспериментом Евгений Николаевич Масляев, заместитель начальника контрольно-испытательной станции. Он был еще молод, но строгость и серьезность делали его более солидным на вид. При первом знакомстве с ним прежде всего отмечались его медлительность, невозмутимое спокойствие, даже флегматичность. Он медленно ходил, медленно, без жестов и экспрессии говорил. Никогда не повторялся. Но потом к удивлению своему убеждались, что он умеет так организовать работу, и с такими темпами, которые иному холерику не под силу.

…Шар висит на стреле, как последнее спелое яблоко на ветви. Все покидают испытательную площадку. Резко звучит команда: «Сброс»! Шар с оглушительным грохотом падает на бетонные плиты. Несколько пар глаз не отрываясь следят за ним, несколько кино- и фотообъективов нацелены на него.

Но что это? Идут секунды, вторая минута, третья… а шар и не думает разделяться. Подойти, проверить, идет ли программник — смертельная опасность: а вдруг в это мгновение сработает заряд, так и разрежет смельчака надвое. Взорвать шар? Но тогда никогда не узнаешь причину отказа. Можно соорудить бронированный щит с прорезью, двигая его впереди себя, приблизиться к станции, через прорезь просунуть руку и обесточить борт. Но пока это все проделаешь, дефект может уплыть. Никто не успел еще ничего сказать, тем более что-нибудь предложить, как Масляев выскочил из укрытия и побежал к шару. Приблизившись на несколько метров, он перешел на шаг и, медленно-медленно, мягко ступая, чтобы вибрация от земли не передалась аппарату, подошел к нему. Все затаили дыхание, сдерживая сильное сердцебиение, будто боялись, как бы удары сердца не сотрясли станцию. Масляев прислушался. Затем приложил ухо к корпусу. «Программник не идет. Значит не запустился. Надо осторожно вывернуть заглушку, снять питание с борта. А вдруг он запустится! Нет, лучше об этом не думать».

Женя действует, как сапер. Как сапер он обезвреживает «бомбу». Причина была установлена без труда. На всех аппаратах прошли своевременные доработки.

Это все к тому же вопросу о риске — моральном, физическом. Полукаров проявил моральный, Масляев — физический. Хотя в последнем случае присутствовала изрядная доля морального: имел ли он право рисковать собой? Женя знал: спроси он разрешение — ни один бы руководитель не дал согласия.

Поставьте рядом две одинаковые машины, скажем «Венеру-5 и -6» или «-9 и -10», орбитальные аппараты «Марса-2, -3». Постороннему они покажутся абсолютно похожими, как две капли воды, но мы их никогда не спутаем. Узнаёшь по едва уловимому запаху лакокрасочного покрытия, по звуку открываемых крышек оптических приборов, по ровному гудению гироплатформы. Космическая машина в общем-то машина бесшумная, и когда идут сеансы, ее легко заглушают наземные вентиляторы. К звуку привыкаешь, поэтому остро воспринимаешь любое отклонение.

На «Марсе-3» нормально прошли участок выведения, приземный сеанс, сеансы связи. Запустили сеанс первой астрокоррекции, включилось, как положено по времени, управление двигателем, и… в этот момент мы услышали странный вибрирующий звук.

Подбежали к камере сгорания двигателя. Довольно грозное явление предстало перед нами: камера недопустимо тряслась, вместе с ней дрожал корпус машины. Такого на «Марсе-2» не было.

Чтобы бороться с подобным явлением, надо, самое главное, найти истинную причину тряски, а причин может быть предостаточно. Дело в том, что при коррекции система управления — двигательная установка — объект создают замкнутый контур управления. Сигналы из системы управления поступают на рулевые машинки, те отклоняют камеру сгорания, при отклонении возникают возмущения, последние передаются по корпусу на гироплатформу, от нее идут сигналы на рулевые машинки и т. п. У нас получилась замкнутая система, в которой возникли недопустимые автоколебания — тряска. Причин, как я уже говорил, может быть много: это и близость собственных частот колебаний камеры сгорания и крепления гироплатформы (резонанс), это и недостаточная жесткость кронштейнов установки рулевых машинок или гироплатформы, это и всевозможные люфты, это, наконец, недостаточный запас устойчивости системы управления при изменении параметров системы.