Отбой для всех солдат, как кнопка «выкл». Щелчок – и ровное сопение наполнило небольшую комнату. Караульные проверяли оружие. К Семнадцатому сон сразу никогда не приходил. Он это знал и даже не пытался себя заставлять. Развязав десантный рюкзак, он извлек из него пластиковый антиударный футляр. На командирском планшетнике вспыхнул монитор, озарив мертвенным светом закоулок подвала. Мышка усердно стала гонять по виртуальному полю папки и файлы. Найдя, на ее взгляд, нужную с надписью «Адресная книга чернобыльской зоны отчуждения», она ткнулась в ярлычок. Василий, или для своих Семнадцатый, скопировал ее из сети с сайта памяти о погибшем городе Припять, как только прибыл на службу в Зону. И каждый раз, оказываясь в «погибших» населенных пунктах, он проводит для себя маленькую экскурсию в прошлое. Единственное, если в 1986 году все города, села и деревни погибли для людей и в них никто не жил, то теперь там живут нелюди. Пробежав по названиям, он остановился на файлике «Толстый лес». Информации было мало, но и ее вполне хватило, чтобы в очередной раз оценить трагедию сотен тысяч людей.

До чернобыльской катастрофы 26 апреля 1986 года Толстый лес был, наверное, самым большим селом на территории той старой зоны отчуждения. Он находился на расстоянии сорока трех километров от районного центра города Чернобыль. История населенного пункта была богата и самобытна. Село упоминается в документах с 1447 года. Семнадцатый листал фотографии тихих старинных улочек, засаженных многолетними тополями и акациями. Где-то попадались и сами жители. Умиротворенные улыбающиеся мужики и крутобедрые женщины с малышами. С одной фотографии на него смотрел священник, по возрасту он был немногим старше самого Семнадцатого. Аккуратно зачесанные темные волосы и окладистая густая борода, на груди скромный крест. Он внимательными глазами смотрит в душу через объектив допотопного фотоаппарата. На самой карточке чернилами выведена надпись: «Свято-Воскресенская церковь», а под фотографией пометка: «Деревянная церковь, освященная в 1760 году, сгорела во время лесных пожаров уже после аварии на ЧАЭС. До аварии в населенном пункте проживало 800 жителей. Расстояние до реактора четвертого блока Чернобыльской АЭС – 19,24 км».

Почему-то последняя цифра застряла в мозгу занозой: девятнадцать километров. Отрезок длиной в собственную жизнь. Он был на сто процентов уверен, что дорога у него и бойцов в этот раз закончится именно у четвертого блока Чернобыльской АЭС. Хоровод мыслей начинал ускоряться, картинки перед мысленным взором менялись. Прошлое с пожелтевших черно-белых фотографий накладывалось на цветную реальность. Парадоксальность не пугала и не напрягала. Прошлое было реально, а теперь стало нереальным. Сегодняшнее, ранее казавшееся нереальностью, фантастикой, – наоборот. Зона все разрушила и перемешала. Дома срастались с чудовищными ликами. Мутанты прыжками пересекали улицы городка. Одно из порождений новой Зоны остановилось и посмотрело в глаза Семнадцатому. Пристально, изучающе, не зло. Сон тревожным, но успокоительным крылом накрыл военстала.

– Просыпайся, просыпайся…

Зачем? Снова встает вопрос, и снова я знаю ответ, через минуту я буду готов к действию. Так было всегда. И так будет всегда, ведь Выброс закончился, а значит, надо гнать в Зону. Ведь после Выброса старые аномалии в большинстве своем пропадают, оставляя иногда после себя артефакты, а новые порождения не пойми чего появляются. Вообще аномальный пейзаж меняется, и надо в большинстве случаев составлять новые карты. Я хоть с зольдатами и повздорил, но прямые мои и Борюсика как военсталов обязанности остались. Иногда служить Родине. Но самое главное – вдруг на артефактное поле или Поле чудес тропа откроется? Мы понимали, что этого никогда не будет. Но верить же можно. Ведь есть в Зоне чудики, верящие, что в четвертом энергоблоке стоит кристалл, который исполняет желания! Вот и у нас была своя шизоидная, но приятная мечта.

– Ну как, оклемался, дятел-путешественник? – вопрос бы адресован спасенному товарищу. Морда у него была на удивление свежая, хотя по иногда проскакивающим гримасам было понятно, что ему больно двигаться.

– Да вроде оживаю. Знаешь, Тень, если честно, то херня какая-то происходит. Вот когда на меня кровосос накинулся, он убивать меня не хотел. А как будто поговорить, что ли, пытался.

– Как это? – Франц возился у печурки, разогревая чайничек, и готовился сварить кофе. Да, мы в своей норе жили прекрасно, как дома. Нам не было надобности жрать сухпайки или консервы. Франц хорошо готовил, а главное, любил. И мы ели как люди, а не как общезональные сталкеры. Не разносолы, конечно, но…

– Да вот так, он прыгнул сзади, – Борюсик стал изображать, и сразу стало ясно: актер он говно. – Обхватил меня и повалил на землю, я его смог только ножом в ногу ужалить, а он скрутил меня как котенка и, уперевшись в спину коленом, стал мне своими вонючими усами затылок щекотать. – Его аж передернуло от воспоминаний.

– Он просто хотел на тебе жениться, совсем зверюга изголодалась.

– Дурак ты, Тень, и мысли у тебя только в одну сторону текут. – Франц снял с буржуйки котелок, из которого распространялся чарующий аромат свежего кофе. И стал разливать божественный напиток по фарфоровым чашечкам.

– Сами вы извращенцы.

Сервиз кофейный был найден в нашем же бункере во время ревизии, а еще столовый на двенадцать персон и столовое серебро.

– Вам только ржать, а он не сожрал меня! – Борюсик, когда начинал злиться или нервничать, слова повторял по два раза. – Он не сожрал меня! А хотел что-то сказать!

– Да поняли, он тебя не съел, и что? Может, сыт уже был? – я подошел к столу, взял чашечку, пригубил и почувствовал, как разум фокусируется на реальности. – И вообще, с чего ты решил, что он хотел с тобой разговаривать?

– Да с того! – Борюсик стоял с обнаженным торсом и демонстрировал нам свое мускулистое, но сильно помятое – как годами, так и кровососом – тело. – Глядите, как эта скотина меня отметелила! Но не убила и даже костей не сломала! Он мне в ухо бурчал что-то!

Я только открыл было рот, чтобы отправить в воздух очередную порцию скабрезных шуток, как Франц поднял руку.

– Тень, даже не комментируй, – он тоже пил кофе и косился на нашего лихого друга. – Вообще странно, сколько Зону топчу, а о таком впервые слышу. Ну то, что Болотного Доктора ни один мутант не трогает, все знают. Он, по слухам, с ними даже разговаривает и понимает, что они ему говорят. Но чтобы кровосос-переросток консерву ходячую не сожрал, фактически завалив! Нонсенс.

– Ну нонсенс не нонсенс, а факт есть факт, – выдал глубокомысленно я, еле сдерживаясь.

– Да-да, нонсенс! Он говорить со мной пытался! – уже понимая, что не достучится до нашего еще не проснувшегося разума, выкрикнул помятый друг. – Он предупредить хотел!

– О чем? – Франц посмотрел на меня. – Тень, ты хоть что-то понимаешь?

– Я, честно, нет, но не верить другу глупо. Вот если бы Борюсик рассказывал, что артефакт размером с колесо от БелАЗа нашел, – это да, как всегда гонит, а так…

– Ладно, разберемся, надо порядок наводить и карту аномалий составлять. – Франц стал собираться в недалекий путь. – Борюсик, жри быстрее и двинули, пока новые ходоки наш огород не выдергали.

Вообще ходоки, как я уже говорил, появлялись не часто, но появлялись. Они прорывались к АЭС – к исполнителю желаний, ну а попутно еще и наши скудные артефактики собирали. Понятно было, что они не вернутся с другой стороны Ужа, но все равно и хабар ведь там же оставался. К тому же нам, штатским, фактически на службе Родине, правда хрен поймешь какой, надо было выйти в эфир раньше армейцев с блокпоста Дитятки. Иначе западло получится. Ведь как ни крути, а существовало некое соцсоревнование между хохлами, москалями и бульбашами, кто круче и кому ооновское бабло нужнее.

Выход открывал я – полязгав засовами и запорами, оттолкнул тяжелую створку. Если бы не система противовесов, сделанная нашим швейцарским гвардейцем, хрен бы дверь вообще можно было открыть. Ведь ее толщина была почти сантиметр стали, не считая тридцатисантиметрового слоя живого дерна. Он надежно маскировал вход. Франц вообще много знал о маскировке и говорил, что на его далекой родине превеликое количество бункеров в горах спрятано. И иногда можно пройти мимо и не понять, что рядом с тобой целый город живет в толще скалы.