В любом случае, на самом деле мы боимся не смерти, а умирания – перехода, который, как мы предполагаем, может быть очень болезненным. Конечно, наш инстинкт подсказывает нам сохранить жизнь любой ценой, но этот инстинкт подкрепляется еще большими опасениями, исходящими от наших неизученных представлений о том, что такое смерть. Парализованному страхом или обезумевшему от злости человеку гораздо труднее сохранить или улучшить свою жизнь. Мы либо вообще не можем отреагировать, превращаясь в беспомощную жертву, либо безрезультатно бросаемся на врага, провоцируя его на еще более страшную реакцию. Если мы сможем освободиться от чрезмерного страха перед нереальными последствиями, существующими лишь в нашей голове, мы повысим свои шансы избежать этих самых последствий. У Марка Твена есть знаменитая фраза: «Я познал много бед, но большинство из них никогда не случалось».

Если разобраться, мы боимся боли гораздо больше, чем смерти. К счастью, большинство из нас никогда не подвергнется физическим пыткам со стороны врага. Но если представить себе, как мы могли бы справиться с болью, это может быть полезно для укрепления нашей стойкости. Наиболее практичным методом преодоления боли является сдержанность — не злиться ни на свое положение жертвы, ни на мучителя, поскольку такая реакция только усиливает боль и побуждает мучителя к еще большей жестокости. Ненависть ни в малейшей степени не помогает нам облегчить боль. Тибетские монахи, находившиеся в тяжелейших условиях тюремного заключения, часто объясняют свое выживание тем, что не озлобились на своих охранников. Если вместо гнева мы будем думать о том, что любая причиняемая нам в настоящий момент боль поможет лучше справляться с любой болью в будущем, то терпеть ее будет казаться достижением. Более того, если мы верим в справедливость пословицы «как аукнется, так и откликнется» или в то, что называют «кармой», мы можем считать, что боль, которую причиняют нам наши враги, вернется им сторицей в будущем – или в будущих жизнях. Обладая подобными убеждениями, мы даже сможем найти в себе сочувствие к нашим мучителям. И тогда у нас внутри отзовется мольба Иисуса с креста: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают».

Многое из того, что мы терпим от рук наших врагов, носит эмоциональный характер. Но и в этом случае мы можем руководствоваться правилом «чем хуже, тем лучше» и попытаться использовать любые причиняемые нам страдания для укрепления нашей способности не тратить энергию на ненависть к обидчикам. Если мы научимся не злиться на них, мы вооружимся самой надежной защитой – терпимостью. Обретя терпимость, мы становимся сильнее и выносливее, лучше справляясь с попытками наших врагов причинить нам любую боль.

Однако главное, что мешает нам преодолеть свой гнев к врагам, – это наша убежденность, что если гнев не придаст нам сил, то нас растопчут. Гнев кажется нам источником самозащиты. Он дает силы для сопротивления, а без него мы слабы. Но если присмотреться к своему опыту повнимательнее, то можно увидеть, что гнев обманывает нас, заставляет чувствовать себя сильнее, разогревая, но на самом деле он делает нас слабее, отключая здравый смысл и заставляя нас расходовать всю свою энергию сразу и непоследовательными всплесками. Согласно нейро-научным исследованиям, гнев также вредит нашему здоровью, выделяя в кровь химические вещества, такие как кортизол, негативно влияющие на работу кровеносной системы.

Преодолеть враждебность к другим не означает сдаться им. Напротив, в случае угрозы мы можем защищаться более эффективно, если будем противостоять агрессии без ненависти и гнева. Боевые искусства учат нас, что для того, чтобы обрести силу для победы над противником, необходимо преодолеть ярость. Любой мастер боевых искусств скажет вам, что гнев выводит из равновесия и слишком быстро истощает, делая вас более уязвимым для атаки противника. То же самое и с излишним страхом.

Бояться, когда на нас нападают, вполне естественно, Но мы можем справиться с ситуацией гораздо более грамотно, если мы испытываем разумный страх, предостерегающий от угроз и побуждающий к конструктивной реакции, а не параноидальный, парализующий страх, который мешает нам действовать здраво и энергично.

Конкуренция сегодня приравнивается к кровавому спорту, причем не только на игровом поле или ринге. Теоретик психоанализа Карен Хорни ввела понятие гиперконкуренции как невротической черты личности почти семьдесят лет назад. Она охарактеризовала гиперконкуренцию в качестве стратегии адаптации как «движение против людей» (в отличие от движения к людям или от них). Ее наблюдения получили очевидное подтверждение в нашей культуре. Бездумное следование установке «мы против них» привело к возникновению мира одиночек. Всегда найдется новый противник, против которого можно выступить, и мы попадаем в замкнутый круг, возвышаясь за счет других. Помню, как однажды я смотрела соревнования по танцам на льду во время зимних Олимпийских игр. Одна пара едва успела закончить свой замысловатый танец, как комментатор рявкнул: «Не хватает артистизма!» Хотя в нашей культуре повышение своего статуса за счет принижения усилий других представляется нормальным поведением, оно порождает ложное чувство превосходства. Напротив, взаимное уважение и признание достоинств соперника участниками соревнований вызывают чувство солидарности.

Однажды центр Insight Meditation Society проводил ретрит для членов правления, во время которого консультант, с которым мы работали, предложил нам одно упражнение. Разделившись на пары, мы играли в игру, напоминающую «крестики-нолики». Каждый игрок должен был подсчитать свои очки. Большинство из нас решили, что они соревнуются с партнером в том, кто наберет больше очков. Но у одной из пар возникла идея, что если они будут не соревноваться, а сотрудничать и объединят свои очки, то их общий результат будет больше, чем у всех остальных. В отличие от остальных, предполагавших, что в каждой паре есть победитель и проигравший, эта пара решила не сражаться друг с другом. Они обошли по очкам всех остальных, потому что решили работать сообща.

Конкуренция естественна, это часть человеческого арсенала выживания, но, когда она порождает вражду, мы должны усомниться в ее месте в нашей жизни. Вот тут-то и приходит на помощь радость сопереживания, то есть радость от счастья других. Если мы находимся в состоянии соперничества, то, когда что-то хорошее происходит с другим, нам кажется, что это как-то ущемляет нас. На самом деле это, конечно, не так, но ревность и зависть затуманивают наши суждения. Даже если мы не соревнуемся, дух соперничества заставляет нас чувствовать обратное.

Однако если относиться к успехам других людей с радостью сопереживания, то можно искренне и от всей души радоваться их удаче. Вместо того чтобы терзаться бесплодными мыслями типа: «Ну почему это досталось тебе, а не мне?! Оно должно было стать моим!», мы можем принять тот факт, что «это» никогда не было нашим, и порадоваться успеху другого человека. Если мы подходим к жизни с позиции нехватки, замечая лишь то, чего нам недостает, а не то, чем мы обладаем, то любой, у кого есть желаемое нами, становится врагом. Но если мы умеем радоваться счастью других людей, то понимаем, что радость и удовлетворение – это не конечные величины, за которые нужно хвататься, пока есть возможность. Они всегда доступны, потому что это внутренние качества, которые появляются естественным образом, если дать им волю.