Ю вздрагивает. Вытягиваясь стрункой, напрягается.

Стискивая челюсти, с трудом сдерживаю в себе зверя. Смеряю «язычницу» сарафанного радио ледяным взглядом.

– Нам можно, – заверяю жестко. – Всего хорошего, – припечатываю тем же тоном.

И увожу Юнию.

– Боже… – бормочет она по пути к машине. – Им же теперь обсуждений – на месяц вперед!

– Пусть обсуждают. Нам-то что, – отмахиваюсь с безразличием, которым надеюсь заразить Ю. Неспешно разминая пальчики тонкой и хрупкой кисти, второй рукой открываю перед ней пассажирскую дверь. – Садись, – киваю и сжимаю напоследок ее ладонь. – Прокатимся в укромное место.

Юния послушно ныряет в салон.

Дождавшись, когда спрячется, захлопываю дверь. Пока обхожу машину, снимаю пиджак. Бросаю на заднее сиденье. Уже за рулем расстегиваю верхние пуговицы рубашки и подворачиваю рукава. С кондиционером, конечно, не спарился бы и полностью зашитым, но дело сейчас не в градусах.

Испытываю адское желание расслабиться.

«Я люблю тебя так сильно… Я люблю тебя так, как любят в жизни только раз!»

Минут сорок пять прошло с тех пор, как Юния выдала это признание. Минут сорок пять я пропускаю его через встроенный в башке шазам.

Зачем?

Ищу совпадения с теми фразами, которые она говорила раньше. По всем словам тестирую. Обнаруживаю тождество, естественно. Однако оно неполное.

«Я люблю тебя так, как любят в жизни только раз…»

Только раз. Вот, что главное.

Понял в ту же секунду, как услышал. Но отпустить до сих пор не могу. Прокручиваю безостановочно. Сердце каждый раз реагирует. Вздрагивает так четко, словно отдельный организм. Берет за душу, безусловно. Еще как берет! Трясет по высшему разряду.

– Родители не обидятся? – выдает свои переживания Ю. Перевожу дыхание, прежде чем направить в ее сторону взгляд. Любуюсь ею, дыхание спирает. – Как думаешь? – спрашивает, не подозревая о том, какой внутри меня шквал бесоебит.

– Думаю, поймут, – проговариваю тихо, чтобы скрыть излишнюю сиплость голоса. Вроде как между делом, без какой-либо изобличительной скованности прочищаю горло. – Мы отбыли основную часть. Вопрос решенный. Даже если не вернемся, проблем не возникнет. Объяснение с обеими сторонами беру на себя. Едем?

Ю улыбается со слезами на глазах.

Когда выгибаю вопросительно бровь и тянусь к ней, чтобы взять за руку, с каким-то рваным смешком мотает головой… Мол, ничего.

– Я просто вспомнила… – задохнувшись, замирает. С улыбкой обмахивает свободной ладонью лицо. Борется со слезами. – Ты… – застывает на мне тем самым взглядом, из-за которого пробивает судорогами мышцы передней части всего корпуса – от груди до паха. – Ты сейчас очень сильно напомнил мне… Моего Яна Нечаева пятилетней давности… Почти пятилетней… Ну ты понял… – она то смеется, то задыхается, то застывает. Я и сам с трудом функционирую. Чувствую, как рассудок сбегает, и как захватывает все стратегические пункты сердце. Оно, блядь, на грани, а тащить берется за семерых. Запинается, когда Ю резко подается вперед и обхватывая ладонями мое лицо. – Мне нужен мой Ян Нечаев, – шепчет, глядя не просто в глаза. Сразу в душу. – Очень сильно нужен.

Простые слова. Но, сука, сколько в них смысла.

Со вздохом опускаю веки. Накрывая ее руку своей, сглатываю. Поглаживаю пальцы, пока не торможу на кольце, которое сегодня надел. Машинально прокручиваю и едва заметно трусь о лицо Ю своим. Настолько незначительно это движение, что кажется, является лишь плодом моего воображения.

– Еще… Я хотела тебе сказать, Ян… – шелестит так тихо, а у меня дрожит нутро. – Я ждала тебя… Долго-долго… Боже, всегда!.. Хоть и пыталась убедить себя, что ты этого недостоин… Ты исчез, на меня все напали… Родители, твои бывшие девчонки… Я сама… Не справилась… В один момент… Мм-м… Оказалась в кабинете психотерапевта…

Медленно поднимаю веки, чтобы встретиться с Ю взглядами.

– Когда начались порезы? – толкаю практически бездыханно.

В груди словно воронку засасывает. Нормальный режим вентиляции нереален.

– Да… Почти сразу…

– Почти?

После этого Ю слегка отстраняется и низко свешивает голову, лишая меня возможности видеть свои глаза. Прижимая к губам кулак, всхлипывает и начинает тихо плакать.

– Я ходила к психотерапевту до того, как начала делать порезы… Скрывала… Пока Наталья Юрьевна до меня достучалась, там места живого не было… Я не могла дождаться, когда заживут свежие раны… Делала еще и еще… Пока не стало страшно от осознания, что не могу остановиться… Рассказала, и началась чуть другая терапия… Я справилась, но бритву продолжала носить. Знаешь, мне казалось, что таким образом я сама свою жизнь контролирую. Лезвие всегда под рукой, а я не трогаю его. Будто я сильнее. Хах, – усмехнувшись с самым несчастным видом, поднимает взгляд. – С Повериным ничего не было. Мы встретились в клинике. Он брата водил, пока их мама находилась в стационаре онкодиспансера. Она… Она в петлю лезла, и Натан это увидел. Мы общались. Сдружились. Ну ты знаешь, как я умею дружить. Самоотверженно – так сказала врач, – кривит губы в улыбке, а кажется, словно захлебывается горечью. – Один раз я осмелилась попросить что-то для себя… Увидела тебя, мир пошатнулся… Не понимала, зачем ты приехал именно к моему дому… Осознавала лишь свой страх снова сломаться… Ты стоял там, а у меня сердце уже не билось… Я не чувствовала пульса… Со мной такое было один раз…

– Со мной тоже, Ю.

– В тот день, когда узнала, что были еще Заи, – уточняет она.

– В тот день, когда узнал, что ты написала заявление, – хриплю я.

Юния сжимает губы и качает головой.

– Это мама… Смешно, но она была уверена, что добровольно я с тобой не могла переспать. Представляешь? Дескать, я у них такая хорошая! Знала бы она, как я кончала с тобой! Нет, правда, смешно. Я не знаю, как еще на это реагировать, лишь бы не психовать. Не хотелось бы, чтобы ты сейчас на нее злился… Мама тоже изменилась, поверь.

– Как я могу не верить, если ты говоришь.

– А тогда… Она со своим знакомым следователем нарушила закон. От моего имени накатали это заявление. Я забрала, как только смогла!

– Вернемся к Поверину, – напоминаю о том, что тогда лишило, на хрен, всякой надежды и причинило боль, побившую по силе весь гребаный год реабилитации.

– Да… Я попросила его меня поцеловать, чтобы ты увидел…

– Я увидел. Решил, что ты счастлива с другим.

– Так и планировалось… Боже… Прости… Мне казалось, что ты меня использовал… Получил, что хотел, и ушел. Так все говорили.

– Запомни, Зай: уходят не тогда, когда получают то, что хотели. А наоборот: когда получают не то, что хотели. По первому сценарию – желаемое за одну ночь не отпускают. Его берегут. Стремятся любыми путями присвоить, понимаешь?

– Да, – толкает сдавленно.

– Я хотел тебя присвоить, Ю. Я собирался на тебе жениться. Я принял это решение еще в тот день, когда ты пела на футбольном поле. Помнишь этот выездной матч? – дожидаюсь, пока изумленная Зая кивнет. – В тот день я поклялся себе, что ты станешь Нечаевой. И делал все, чтобы эту мечту осуществить. Пока не вмешались обстоятельства, вынудившие меня улететь в Германию.

– Я-я-ян… – суматошно гладит мое лицо руками. – Мне страшно думать, что это были за обстоятельства.

– Не думай.

– Так просто?

– Так просто, – выдыхаю, убирая приклеившуюся к ее влажной щеке прядь. – Я здесь, Ю, – прохожусь ладонями по ее волосам. – Я с тобой. И всегда буду.

– Ты мой ключ к себе, Ян. Ты мое лекарство от всех болезней. Ты мужчина, которым я восхищаюсь.

Сердце снова на грани. В нем рваные раны. Но каждая заполнена эфиром любви, о которой Ю продолжает говорить.

– Я люблю тебя… Хоть часто кажется, что любить тебя по сложности равносильно тому, чтобы строить новый мир. Я к этому готова. С тобой чувствую силу. И за это люблю еще больше. Прости, не могу об этом молчать.

– Все нормально, – храбрюсь, выдерживая характер.

– Терпимо? – переспрашивает с долей иронии.