– А я буду. Буду брать, Ю.

– Нет, нет… – вновь тон меняю. Поглаживая его щеки, умоляю: – Не надо, Ян. Не надо.

– Обними меня, и помолчим.

– Да как же тут молчать?..

Сам обхватывает руками. Прижимает к себе. Спрятав лицо у меня на груди, так отрывисто вздыхает, что у меня по всему телу волоски дыбом встают. После этого волна дрожи прокатывается и по крупным плечам Нечаева.

– Ян… – глухо его имя толкаю. Зарываясь пальцами во влажные волосы, ласково повторяю: – Ян…

– Девочка моя…

Мурашки на моей коже не исчезают. Он с таким трепетом шепчет, с такой нежностью гладит, с такой любовью к себе прижимает… Не то, что не дрожать, невозможно не плакать.

– Прости меня, Ю.

– Нет! Нет, не смей просить у меня прощения! Не за что!

– Я не справился. Подвел тебя. Не был рядом, когда больше всего нуждалась.

– Это не твоя вина! – хочу кричать, но получается слабо. Голос тонко-тонко звучит. Кажется, вот-вот порвется какая-то связка, и я замолкну навсегда. – Слышишь меня? Ян? Ты меня убиваешь сейчас, когда на себя все берешь! Хватит! Не смей! Я прошу тебя… – срываюсь на плач, когда он начинает целовать мое запястье, и я чувствую капающую с его губ горячую влагу. – Ян… Это я слабая была… Я… Только я… Ты молодец… Ты для меня выше всех! Я других таких не знаю. Ты уникальный человек. Ты всех перерос. Мой Ян Титан. Ты всех их сделал. Ты этот мир победил! Врачи гарантий не давали? А я бы в тебе не сомневалась. Я бы знала, что ты снова пойдешь. По-другому и быть не могло, Ян. Слышишь, Ян?

Он что-то мычит. И от этого мучительного стона у меня новая дрожь летит.

– Ты – моя сила, Ю. Ты – сила, которую я просил у Бога в минуты слабости. Обращаясь к нему, всегда тебя вижу.

Прижимаясь губами к моей шее, Нечаев долгое мгновение молчит.

После паузы поднимает голову. Смотрит прямо в глаза. Все еще болезненно, но при этом осознанно и с той обволакивающей силой, которая дает надежную опору.

– Я исчез, как ты сказала. Ушел и пропал. Это правда, – говорит уверенно, взвешенно и успокаивающе. – Наверное, эгоистично, но я хотел, чтобы ты запомнила меня не тем парнем, которого поломали у карьера. А тем свободным, реактивным, бесшабашным, смеющимся, мужественным, храбрым, целеустремленным, как ракета, пацаном, который, вопреки всем и вся, смог тебя добиться. Влюбленным в жизнь, в футбол, в людей и бескрайне, по самую, блядь, макушку вмазанным в тебя, Ю. Тем, для кого ты всегда была особенной.

На моем сердце будто последний замок слетает, а из души весь холод уходит.

Слезы льются, но больше в них нет горечи.

Облегчение – вот, что я чувствую. Исцеление.

– Я запомнила, Ян… А еще тактичным, надежным, терпеливым, нежным и страстным. Тем, кто дороже всех. И даже ложь, которую мне со всех сторон навязывали, не смогла этого изменить. В глубине души я все равно знала, что ты тот, кого видела я. Не такой, как все. Самый лучший. Родной.

Сморщившись, мой Нечаев поджимает губы, шумно вдыхает и начинает учащенно моргать.

– И сейчас… Скажи, Ян… Когда ты узнал про мои вены, твои чувства ко мне изменились?

– Меньше я любить тебя не стал, если ты об этом, – бормочет он приглушенно, глядя прямо в глаза. – Наоборот, Ю. Эти чувства еще больше углубились.

– Вот и я, Ян. Люблю тебя еще сильнее.

Нечаев притягивает меня к груди. Застывает. А потом я слышу тот самый вздох облегчения, который и предшествует исцелению.

– Что за укол ты себе в ванной делал? – спрашиваю еще пару минут спустя, едва разрываем объятия, чтобы Ян мог встать и подбросить дров.

Не смотрю на него. Даю дополнительное время собраться с духом.

Он неторопливо укладывает свежие поленья в камине, ставит на место защиту и, лишь возвратившись ко мне, отвечает.

– По всему моему телу титановые пластины, винты, стержни, спицы, импланты, – делится так просто, словно это ерунда какая-то. – В бедре одна хреновина треснула и сместилась.

– Господи… Это опасно?

– Воспаление началось. Извлекать нужно.

– Значит, ты был в больнице? Почему не сказал? Собирался вообще?

– Собирался, – отрезает по-Нечаевски твердо. – Думал, как эту шикарную новость преподнести, – на этой фразе сарказм включает.

– Постфактум, конечно?

– Конечно.

– А теперь что? Ян? Нам нужно срочно лететь обратно в Берлин!

– Нам?..

Боже, он реально выглядит растерянным!

Не просто не планировал меня с собой брать. И не задумывался о подобном.

– Даже не думай, что я хоть когда-нибудь останусь дома.

И снова он замолкает.

Долго думает. Но, в конце концов, выдает:

– Напишу отцу, чтобы приехал за нами в половине пятого. Успеем не только на первый рейс до Берлина, но и на операцию, к которой я готовился.

– Правда?

– Правда.

В самом деле берет мобильный и набивает сообщение. Заглядываю, чтобы убедиться, что Роману Константиновичу пишет. Ян отправляет и отбрасывает телефон в сторону. Перехватывая мой взгляд, напирает.

– А сейчас поцелуй меня, Ю.

– Сексом я сегодня заниматься не буду, – выпаливаю взбудораженно.

Пусть думает, что это мой выбор. Сам ведь не признается, что организм на резерве пашет.

– Хорошо, блин. Просто поцелуй. Давай, Одуван. Иди сюда. Как в самый первый раз.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, заваливает меня на шкуру.

Глаза сверкают. Но в данный момент этот шальной блеск перекрывает тот болезненный сигнал, выдавая того безбашенного мальчишку, в которого я когда-то влюбилась.

– Ты сумасшедший… – выдыхаю взволнованно.

Ян улыбается и, разрывая зрительный контакт, приникает своими горячими губами к моим губам. И я улетаю к небесам. Обнимая, чтобы прижать крепче, позволяю ему углубить поцелуй. А он мне позволяет сделать его трепетным и проникновенным.

Вырваться удается не раньше, чем через полчаса.

– Блядь… Мне сейчас отлив крови на юг как наркотический приход.

Поправляя член в штанах, ковыляет в ванную.

– Пойти с тобой? – спрашивая, уже бегу следом.

– Нет, Ю, – смеется. – Я шучу. От вертушек в голове я точно не умру.

– Какой же ты… – возмущаюсь.

Нечаев подмигивает.

– Приготовь постель, Зай. Я уколюсь, и спать будем. Нужно отдохнуть.

Кровать я, конечно, разбираю. Но быстро отключиться у нас не получается.

– Она ледяная! – едва не воплю я. – Боже! Тут холоднее, чем на улице.

– Сейчас нагреем, – хохочет Ян, притягивая меня к себе под бок.

А потом… В надежном коконе рук Нечаева, когда телу тепло и комфортно становится, а душе – хорошо и светло, я не могу сопротивляться той мучительной нежности, которая разрывает мне сердце. Поворачиваясь к Яну лицом, смотрю ему в глаза, пока он не засыпает. А оставшуюся часть ночи слежу за его дыханием и температурой тела.

Анализируя все, что он рассказал, тихонько плачу.

Ругаю себя, что послала ему фотографии в такой момент. Если бы знала, что в больнице, никогда бы такого не сделала.

Нечаева тоже ругаю. Прилетел же, осознавая всю серьезность ситуации. Примчался.

Боже… В этом весь Ян.

«Если бы он мог, Ю… Если бы он только мог… Полз бы к тебе без рук, без ног…»

Как я тогда не поняла?.. Милана Андреевна все предельно ясно сказала.

Господи… Дай моему Яну Титану здоровья… Дай, пожалуйста… Дай…

Я люблю тебя, Ян Нечаев.

Я с тобой, родной.

© Юния Филатова

В половине пятого еще темно, только-только дождь стих, и давно погас камин. Роман Константинович входит в домик как добрый волшебник. А может, святой покровитель. С теплыми вещами, с горячей едой, с бодрой улыбкой и всепобеждающей верой, что все будет хорошо.

Выползаю из постели, чтобы забрать у него пакеты. А кажется, что невообразимые дары бегу открывать.

– Я с Германией созвонился. А вас там уже ждут.

Никаких упреков Яну за то, что скрывал, не высказывает. В глазах улавливаются наслоившиеся переживания человека, который сам по себе немало перенес, но он умудряется подмигнуть сыну.