— Нервничаешь? — спросил дежурный, заканчивая запись.

Мяк от неожиданного вопроса растерялся и неуверенно ответил:

— Вроде нет. Совсем нет.

— Ага, так и запишем: «подозреваемый отвечает неуверенно», — отреагировал дежурный.

Он закончил писать и внизу подрисовал размашистую подпись, сложил бумагу вчетверо, засунул её в нагрудный карман кожаной куртки и объявил:

— Всё, гражданин Мяк, оформили мы тебя. Можешь собираться.

— Куда? — тихо спросил Мяк.

— Куда положено, — ответил дежурный и встал из-за стола. — Смотрю, тебе оформление не по душе?

Мяк насторожился и ещё не очень понял, к чему дежурный так заговорил, а дежурный продолжил:

— Что молчишь, гражданин Мяк? Не хочется свободу терять?

— Не хочется, — осторожно ответил Мяк.

— Да, свобода — это… — Дежурный задумался, как же обозначить это понятие, и закончил фразу словами: — Свобода — это дорогое удовольствие. За неё многое можно отдать. Некоторые… — Дежурный сделал многозначительную паузу, подошёл к фотографиям на доске и продолжил: — Некоторые большой выкуп за неё дают.

— Какой выкуп? — не вставая со стула, спросил Мяк.

— Разный выкуп, разный, гражданин Мякин, — ответил дежурный.

Он снял мякинскую фотографию с доски, аккуратно положил её на стол перед Мяком и спросил:

— Что, действительно, не знаешь этого человека?

Мяк внимательно посмотрел на своё лицо — лицо обычного человека, чуточку испуганного, с умными глазами, попыткой сотворить хоть какую-нибудь улыбку — и ответил:

— Может быть, и знал, но сейчас это не имеет никакого значения.

— «Может быть, и знал», — повторил дежурный. — А сейчас знать не хочешь?

Мяк отвёл взгляд от фотографии и спокойно, без каких-либо сомнений, ответил:

— Сейчас я знаю, что я — Мяк, и этого мне достаточно.

Дежурный подвинул листок с фотографией поближе к себе, ещё раз всмотрелся в изображение и произнёс:

— Ну что ж, гражданин Мяк, будем считать, что ты просто Мяк.

Мяк поднял голову и внимательно посмотрел на дежурного.

— Что смотришь? — произнёс дежурный. — Будешь работать исполу. Иначе… — дежурный насупился, — иначе сам знаешь, что будет.

— А это? — спросил Мяк, указывая на фотографию.

— А это… — Дежурный смял бумажку и ловко забросил комок в урну. — Пусть там полежит до уборки.

Дежурный подошёл к двери, открыл её и произнёс:

— Свободен. Иди работай.

Мяк, ничего не сказав и не глядя на дежурного, вышел наружу и не торопясь пересёк большой зал.

«Теперь могу работать, где хочу», — подумал он.

Мяк прошёлся мимо витрин вокзальных магазинчиков, и странное чувство хозяина места проснулось в нём.

— Хозяин места, — прошептал Мяк и усомнился в этом новом состоянии.

«Какой ты хозяин? — подумал он. — Работать будешь исполу, половину отдавать. Вот и всё твоё хозяйство».

— Вот и всё моё хозяйство, — прошептал Мяк, остановился у витрины буфета и понял, что страшно проголодался и надо срочно заработать на обед. Он занял свой угол и развернул свои рабочие атрибуты. К обеду средств оказалось достаточно, чтобы приобрести в буфете съестное. Подкрепившись, Мяк расслабился и около получаса отдыхал за передвижным экраном. Настроение после пирожков улучшилось — дежурный уже не казался таким циничным и злым.

«Он ведь тоже хочет заработать, — подумал Мяк. — Вот и крутится здесь, на вокзальной территории, как может».

Мяк поднялся и решил доработать день на своём месте, тем более что слабенькая надежда на то, что Профессор может появиться, у Мяка была. Но пришелец после обеда не появился. Не появился он и вечером, и Мяк подумал: «Как быстро Профессор забыл о своей цели!» Ему было непонятно такое перевоплощение пришельца из скромного интеллигента в предателя.

«Да, в предателя», — подумал Мяк, убирая в карман накопившуюся в коробочке мелочь. «Предатель», — он так когда-то назвал дядьку, когда тот, по мнению Мяка, нахально вмешался в мякинские отношения с девушками. Он до сих пор помнил слова дядьки, который сказал:

— Безотцовщина ты, парень. Был бы отец — он научил бы тебя общению с тётками.

Дело в том, что дядька, когда узнал, что его подопечный, как тогда говорили, закрутил любовь с одной симпатичной девицей, расстроил эту идиллию. Расстроил, как думал тогда Мяк, грубо и несправедливо. Дядька встретил эту подружку и что-то такое ей наговорил, что она категорически отказалась от Мяка. Мяк страдал, а дядька учил его уму-разуму:

— Ну что ты будешь с ней делать, с этой смазливой девчонкой? Голытьба голытьбой! Ни кола ни двора! Из общаги! Ты что, приведёшь её сюда, на оттоманку, и в каморке вдвоём будете миловаться? Не пара она тебе, не пара! — Дядька, видя мякинские страдания, продолжал его вразумлять: — Вот выучишься, получишь специальность — найду я тебе подходящую девицу, как говорится, с приданым. Вот тогда дядьку благодарить будешь, а не называть в запале предателем! Эх ты, жених! Молодой ещё пацан! Жизни за дядькиной спиной не знаешь. Терпеть должен уметь мужик. Хочешь быть мужиком — терпи.

И Мяк терпел. Он вспомнил, как действительно дядька познакомил его с тихой девицей. Как тихоня ухаживала за ним и Мяк, довольный заботой о себе, потихоньку, постепенно свыкся с ролью жениха, а затем и мужа.

«Может быть, Профессор тоже свыкся?» — подумал он и спросил сам себя:

— А я могу быстро свыкнуться? Профессор смог.

Соседний буфет закрылся на пересменку; ночная обслуга Мяку не очень нравилась: ночные не любили, когда он заходил к ним за покупками. Мяк свернул свою деятельность, в киоске у вокзала прибрёл фанфарик и, подумав, что на Нуду теперь надежды мало (наверное, он так и сидит на бюллетене), купил немного закуски и направился в сторону либертории.

К ночи слякоть вроде бы поутихла. Лужи ещё оставались, но на высоких местах подсушило. В воздухе чувствовалась некоторая свежесть, потянул ветерок, и появилась надежда на ночной морозец и лёгкий снежок.

Мяк шёл по темноте; эту дорогу мимо Злыкиной мусорки он знал наизусть. Ничего не изменилось с тех пор, как они с Мусьё хоронили Злыку.

«Здесь вообще ничего не менялось уже, наверное, от древних времён, — подумал Мяк. — Может быть, со времени строительства вокзала».

Тогда целый квартал сначала хотели снести и построить нечто великолепное, потом что-то не заладилось, сменилась власть, другие люди подумали, что это нечто слишком дорогое, а к тому же и хлопотная вещь, — и все идеи постепенно заглохли. Часть жителей отсюда убралась, часть, весьма малочисленная, осталась доживать в старых строениях. Пустота и неустроенность поселились здесь, и потихоньку образовалась страна под названием Либертория.

Мяк шёл почти что на ощупь, ориентиром служили кирпичные стены, остатки старых каменных заборов и труба кочегарки. Он осторожно обошёл мусорку, несколько железных контейнеров, наполненных старым хламом, и вышел в переулок, ведущий к обиталищу Нуды. Впереди горел огонь. Слабенькое мерцание было заметно в проёме окна в нескольких десятков метров от Мяка.

«Опять бродяги забрались и развели костёр», — подумал Мяк и вдоль стены двинулся в сторону огня. Пока он осторожно продвигался вперёд, сполохи света за окном усилились, и Мяк понял, что некто подбросил дрова и пламя разогрелось сильнее.

«Сожгут строение, — подумал Мяк. — Испортят убежище Нуды, да и трубу тёплую могут повредить».

Костёр горел почти что над Нудиным подвалом.

«А может быть, это Нуда так развлекается на бюллетене?» — подумал Мяк и прогнал эту дурную мысль, потому что Нуда хоть и считался болтуном, но разумность его не подвергалась сомнению.

Мяк проник через проём, где когда-то находилась входная дверь, на ощупь поднялся по ступенькам к площадке первого этажа, определился, что костёр находится слева от него, и нащупал дверь в помещение, где, по его расчётам, полыхал огонь. Дверь, когда-то обитая то ли кожей, то ли ещё чем-то под кожу, уже давно была разодрана в клочья, во многих местах покрытие было сорвано, и Мяк нащупал старую дверную доску. Он несколько минут пытался найти дверную ручку, но ни справа, ни слева ручки не обнаружилось, только глубокое отверстие от вырванного замка указывало на то, что когда-то ручка существовала и бывшие обитатели ею пользовались.