Мяк, поморщившись, кивнул и подумал:

«Ничего, пусть будут красные — под длинным плащом не заметно».

Минут через пятнадцать, сильно поторговавшись, они приобрели чёрную куртку, и дело осталось за обувью.

— Сапога нет, — ответил им Салька, когда Мусьё объяснил, какая обувь им нужна.

— Салька, ты же местный, всё можешь! Найди нам ботинки, — настаивал Мусьё.

— Я местный, ты местный. Сапога нет, — упрямо ответил старик и, прекратив улыбаться, добавил: — Иди к Шузка — там сапога.

— Ладно, старик, уговорил, — ответил Мусьё и, довольный окончанием торга с Салькой, произнёс: — Пошли за обувкой.

Шузка торговала в самом центре рынка, рядом с большой часовой лавкой. Крупная, ещё не старая женщина знала себе цену и цену своему товару. Мусьё скромненько и, пожалуй, несколько стеснительно поздоровался с ней и сразу же представил Шузке своего спутника.

— Приветик, Шузка, а это Мяк. Нам ботинки для Профессора надо бы…

Шузка, не глядя на Мусьё, изучающе осмотрела Мяка с ног до головы и, видимо, довольная мякинским видом, ответила:

— Смотрите, выбирайте. Я ерундой не торгую. Всё фирменное.

Мяк пристально осмотрел прилавок с обувью, остановился на добротной зимней паре и, взглянув на Мусьё и получив от него одобрительный кивок, спросил:

— Это почём?

— Это? — по-деловому переспросила Шузка и, приподняв правый ботинок, ответила: — Отдам за десять. Меньше не могу, самой за… — Она хотела ещё что-то сказать, но передумала и просто спросила: — Берёте?

Мяк вопросительно взглянул на Мусьё, а тот, в свою очередь, взял с прилавка ботинок, осмотрел его со всех сторон, даже засунул ладонь внутрь и неуверенно спросил:

— Кожа?

— Фирменная, — без сомнения ответила Шузка.

— Ага, фирменная, — нехотя согласился Мусьё, но, осмелившись, добавил: — Сейчас так делают, что не отличишь.

— Не хочешь — не бери, — как отрезала, произнесла Шузка. — Вот твой товарищ не сомневается.

Мяк пожал плечами, взял в руки один из понравившейся пары ботинок, поскоблил ногтём краешек кожи и произнёс:

— Возьмём один за пять.

— А два — за десять, — уточнила Шузка.

— Нет, два не возьмём, — ответил Мяк. — Нам один нужен, у нас инвалид.

— Ну вы, ребята, даёте! — возмутилась продавщица. — Куда я второй дену?

Мусьё, немного ошарашенный предложением Мяка, быстро сообразил, в чём дело, и ответил:

— Потом продашь инвалиду — вот и выгода будет.

— Какому инвалиду, кочерыжка ты обглоданная, я продам? — загудела Шузка. — Я сейчас из тебя сделаю инвалида, сморчок сопливый! Берите, как сказала, или уматывайте отсюда.

Мяк понял, что конфликт следует прекратить, и произнёс:

— Мадам, мы купим два, а один за пять — это так, торговая шутка. Просим извинения, но у нас действительно имеется одноногий Профессор.

— Одноногий профессор! — громко повторила Шузка. — А мне какое дело, какой у вас профессор! Рассчитывайтесь за два, или… — Она немного утихла и уже более спокойно продолжила: — Или позову дежурного. Он вас, шутников, отведёт куда надо.

— Пардон, мадам, — вступил в разговор Мусьё. — Мы не хотели вас обидеть. Зачем дежурный? Мы мирные люди, просто покупатели. Хотели поторговаться, а оно вон как некрасиво вышло. Просим пардону!

— Ну ладно, — почти дружелюбно произнесла Шузка. — Так и быть: для инвалида продам… — Она прищурилась, глядя на Мяка, и объявила: — Для инвалида продам за восемь — меньше не могу.

Когда Мусьё расплатился с Шузкой и оба ботинка оказались в руках Мяка, он спросил:

— А шнурки? Где шнурки?

Продавщица недовольно повела плечами и ответила:

— Такие фирма доставила.

— Ага, — кивнув, произнёс Мяк и задумался, какой ноги не было у пришельца: правой или левой?

Мяк закрыл глаза, вспомнил, как пришелец шёл к нему, и определился. Он положил на прилавок левый ботинок, поблагодарил Шузку и, подхватив Мусьё за локоть, зашагал прочь от обувной торговой точки.

Ветер нагнал серые облака, небо потемнело, сверху посыпалась мелкая снежная крупа. Мусьё проводил Мяка к выходу, передал ему большую кошёлку с курткой и штанами для Профессора.

— Вот, ещё осталось. — Мусьё достал из кармана остатки денег и, протягивая их Мяку, добавил: — Наэкономили.

— Оставь себе, — ответил Мяк. — Это тебе за работу.

Мусьё сжал монеты в кулаке, засунул руку в карман брюк и, шмыгнув носом, ответил:

— Я пойду. Ещё поработать надо.

К вечеру пришелец был полностью облачён в подобающую одежду, и только красные штаны несколько тревожили Мяка — ярковатый низ не совсем соответствовал имиджу человека из либертории.

— Он у вас главный? — заикаясь, спросил пришелец, когда они увидели впереди сполохи огня.

Мяк остановился и задумался: «Действительно: кто же у них небритый?»

— Он старый, — ответил Мяк и добавил: — Раз старый — значит, главный.

— Да-да, — согласился пришелец. — Так должно быть, но так… — Он запнулся — то ли подбирая нужное слово, то ли от заикания. — Но так… — продолжил он, — …не всегда бывает.

— Не всегда, — согласился Мяк. — Но здесь бывает.

— Пойдёмте, — продолжил он. — Меня ждут.

— А меня — нет, — ответил пришелец, прилаживая под мышки костыли. — Меня уже не ждут.

— Когда-нибудь будут, — произнёс Мяк, и они двинулись дальше.

Небритый неподвижно сидел у костра. Языки пламени жадно пожирали деревянные обрезки от ящиков. Ветра почти не было, и пламя играло в темноте, огонь колыхался ровными струями и устремлялся вверх, обрываясь острыми кончиками чуть ниже головы небритого. Костёр ровно гудел, пока свежие дрова чернели под действием огня.

Сегодня ночью потеплело. С вечера мелкая снежная крупа подзасыпала старый снег. К ночи серые тучи нависли над городом, но снег прекратился. Небритое лицо сидящего было спокойно и равнодушно — даже когда он открывал глаза, оно ничего не выражало.

— Мяк, а ведь ты подлец, Мяк! — просипел небритый и открыл глаза. — Ты опять без фанфарика.

— Мы принесли, — ответил ему голос из темноты.

— Да ну? — отреагировал небритый. — Ты, Мяк, всё равно подлец.

— Да, — согласился голос.

Пламя разделалось с последним куском доски и стало затихать. Небритый пошевелился, дотянулся до очередной деревяшки и аккуратно положил её на жаркие угли.

— Мы принесли фанфарик, — повторил голос из темноты.

Небритый промолчал, снова закрыл глаза и замер у костра. Пламя обхватило кусок доски со всех сторон. Ярко-красные языки оторвались от чернеющей деревяшки и взвились с искрами вверх в темноту.

— У тебя хороший огонь, — произнёс голос. — Я знаю, что ты ответишь, но сегодня тихо, и поэтому сегодня хороший огонь.

— Огонь всегда хорош, — ответил небритый и повернулся в сторону говорившего. — Что стоите? Грейтесь, — просипел он и снова погрузился то ли в сон, то ли в свои никому не известные думы.

Мяк с Профессором вышли из темноты и, не найдя ничего подходящего для того, чтобы присесть у огня, прислонились к стене.

— Огонь бывает разный, — тихо произнёс Мяк.

Небритый молча подбросил в огонь пару свежих обрезков досок и проворчал:

— Ты, Мяк, про огонь ничего не понимаешь, поэтому так и говоришь. Вот видишь, как пламя живёт, если есть чем жить. Как и у нас: есть фанфарик — живём, нет фанфарика… — Небритый тяжко вздохнул и продолжил: — Ну, в общем, вы знаете.

— Догадываемся, — ответил Мяк.

— Догорит — к Воне пойдём, — прохрипел небритый.

— Я не пойду, — заикнулся Профессор.

Огонь ярким пламенем устремился вверх, разогретые жаркими углями дрова потрескивали, шипели и в конечном счёте сдавались огню. Огонь действительно жил, двигался, играл языками пламени, поглощал новую порцию дров и умирал, когда красные угли таяли, превращаясь в горячую золу.

— А ты, Профессор, бунтовщик, — прохрипел небритый. — Прибарахлился и бунтуешь — это нехорошо. Компанию не уважаешь.

— Уважаю, — заикаясь, ответил пришелец.

— Он уважает! — с сомнением прохрипел небритый и добавил: — Уважает, а к Воньке не идёт. Как это понимать?