«Вот оно и наступило», — подумал Мяк. Глаза его слипались и тихая дрёма навалилась на него.

— Спит стоя, как лошадь, — просипел небритый. — Тяжко ему с нами.

— Пусть спит, — прошептала хозяйка. — Я могу вас обоих уложить вот там. — И она указала рукой на старый диван в углу. — А я уж как-нибудь на полу.

— Как-нибудь и мы можем, — просипел небритый и взглянул на тёмную бутылку.

— Всё кончилось, — прошептала хозяйка. — Фанфарик кончился.

Небритый в знак согласия кивнул и произнёс:

— А всё-таки подлец Мяк — явился без фанфарика, лысый глаз! — Э, Мяк, пойдём спать, слышишь, Мяк? — просипел небритый и тронул соседа за плечо. Фанфарик кончился, — произнёс он, когда Мяк открыл глаза.

В комнате хозяйки пахло пылью и ещё чем-то давно залежалым, и только свечной аромат нарушал эту мрачную обстановку.

— Я погашу свечу, уже светло, — тихо сказала хозяйка.

— Ну, я пошёл, — ответил Мяк.

— Иди, — согласился небритый.

— Как «иди», как «иди»? — всполошилась хозяйка. — Куда же ты? — Она бросилась к дивану, выровняла подушки и заявила: — Здесь же хорошо. Мягко.

— Пойду в либерторию, — ответил Мяк.

— Он опять бредит, опять «либертория»! — всплеснула руками хозяйка.

— Пусть идёт, лысый глаз! — просипел небритый. — Это у него свобода так называется.

— Какая такая свобода? — возмутилась хозяйка. — А тут что у меня — тюрьма, что ли?

Небритый оглядел владения хозяйки и ответил:

— А здесь у тебя хлам один. Если б не фанфарик, так делать в твоём хламе нечего.

— Хлам один! — заверещала хозяйка. — Так и убирайся, лысый глаз, и балалайку свою забирай! Нечего в чужом хламе свои вещи держать!

Хозяйка открыла комод, извлекла из ящика скрипку и бросила её на столешницу.

— А где футляр? — теперь возмутился небритый. — Где футляр? — повторил он, надрывая связки. Его сильный голос с хрипом, переходящим в свистящее шипение, заполнил комнатку хозяйки.

— Фу ты, ну ты, лысый глаз, ему ещё и футляр подавай! — закричала хозяйка. — Как фанфарик — так давай! А как балалайку свою забирать — так нет! Я её сейчас выкину на двор! Там и держи её.

Хозяйка схватила скрипку и, запинаясь за хламьё, разбросанное на полу, устремилась к окну.

— Вонька, не сметь! — заорал небритый. В горле у него что-то заклокотало, он натужно закашлялся, схватился за бутылку, и тут Мяк понял, что надобно нечто предпринять для мирного разрешения конфликта.

— Воня, я останусь у тебя, успокойся, — громко произнёс он.

Хозяйка, не оборачиваясь, остановилась и тихо спросила:

— Мякушка, а ты не врёшь?

— Не вру, — ответил Мяк.

Небритый перестал хрипеть и удивлённо взглянул на Мяка.

— Без фанфарика? — спросил он.

Мяк порылся в карманах куртки и достал бумажную деньгу.

— На это много фанфариков поиметь можно, — произнёс он и положил купюру на комод рядом с пустым стаканом.

— Да-а! — изумлённо просипел небритый. — Ты всё равно подлец, Мяк, всё время затаиваешь самое важное.

Хозяйка вернулась к комоду и настороженно осмотрела купюру.

— Не наша, — недоверчиво произнесла она. — Надо отдать Мусьё — он на рынке что-нибудь придумает.

— Он тебе придумает! — злобно просипел небритый и продолжил: — Твой Мусьё только тряпки рваные и может достать, а тут серьёзная вещь. Это Мусьё не потянет.

Хозяйка пожала плечами и аккуратно положила скрипку на место.

— А футляр твой Нуда в долг взял — ему в переходе около базы больше в футляр дают. Но такой, — и она кивнула в сторону купюры, — ещё не было.

— Нуде такое не дадут — нудный он. Одну и ту же бумажку пишет: что, мол, раненый и лечения нет. — Небритый осторожно потрогал пальцем купюру, подвинул её к себе и, наклонившись, с минуту внимательно её рассматривал.

— Нет, это не по Нуде, не сможет он, — заключил небритый. — К Нуде только спать можно ходить. Труба у него тёплая, да и то только зимой.

— А у меня всегда тепло, — затараторила хозяйка. — Я вот и говорю: оставайтесь. Пусть Мякушка отдохнёт.

— А фанфарик? — заметил небритый.

— Фанфарика нет — кончился, — грустно ответила хозяйка.

— Я принесу, — заявил Мяк. — Мне на вокзале дадут.

— Продешевишь, Мяк, — просипел небритый.

— Не продешевлю, — ответил Мяк и добавил: — Так я пойду?

Небритый кивнул и прохрипел:

— Потом зайдёшь к Нуде — мы там будем, футляр заберём. — Небритый обратился к хозяйке: — Заберём?

— Ага, — ответила хозяйка и, взглянув на Мяка, добавила: — Мякушка, мы будем ждать.

На улице совсем рассвело. Снег, выпавший ночью, активно таял, обнажая остатки старых слежавшихся сугробов. Слякоть на тротуарах изрядно затрудняла движение, но это нисколько не мешало Мяку. Его высокие, из грубой кожи, ботинки в самый раз подходили для походов по лужам и мокрому раскисшему снегу.

Вокзал встретил его привычной суетой. Этот вечный круговорот и движение людей Мяку нравились. В такой обстановке его одиночество было не в тягость, а скорее наоборот, даже радовало, так как он был малой частичкой большой шумной жизни такого пространства, как вокзал. Здесь находилась истинная его свобода, ему ни до кого не было дела, и им всем абсолютно безразличен был некто Мякин в слегка поношенной куртке со стихийной бородой и усами.

Незаметно поболтавшись вдоль стен центрального зала, он, в поисках знакомого дежурного, прошёл во второй зал, но дежурного нигде не было. Мяк постоял несколько минут у входа, вернулся в большой зал, приютился у неработающего автомата с напитками и принялся наблюдать происходящее, а происходящее не могло не привлечь внимание. Люди с вещами двигались в разных направлениях, образовывая два основных потока: к платформам и в обратном направлении. Неяркие зимние одежды не выделяли индивидуальности, и только весьма редко появлялись некоторые личности в чём-то ярком и быстро скрывались за пределами вокзала.

Дежурный появился неожиданно сзади и хлопнул Мяка по плечу.

— Здорово, — услышал Мяк сзади и обернулся.

— Здрасьте вам, — ответил Мяк и напряжённо улыбнулся.

Дежурный сделал строгое лицо и спросил:

— Вчера ты что-то не дождался? Заболел, что ли?

— Нет, я вчера был, — ответил Мяк. — Меня прогнали.

— А-а… — понимающе произнёс дежурный и поправил шапку. — А сейчас рассчитаемся?

— Да, — ответил Мяк и достал иностранную купюру.

— Молодец, — сказал дежурный и, забрав бумажку, добавил:

— Ну, тогда бывай.

— Нет-нет, — возразил Мяк. — Мне нужен фанфарик.

— А-а… — недовольно протянул дежурный и спросил: — Белое или коричневое?

— Побольше, — ответил Мяк.

Дежурный сдержанно усмехнулся и сказал:

— Тогда жди здесь.

Через полчаса ожидания Мяк встревожился: ни денег, ни фанфарика.

«Опростоволосился», — подумал Мяк и, не зная, что делать дальше, продолжил скромное стояние у автомата.

Дежурный появился через час.

— Ждёшь? — сказал он недружелюбно.

— Жду, — ответил Мяк.

Дежурный строго осмотрел Мяка с ног до головы и произнёс:

— Ты ведь не такой как они. — Он сделал многозначительную паузу и продолжил: — Ведь не такой, а торчишь здесь. Зачем?

Мяк молчал. Он, изображая наивного человека, улыбался, глядя прямо в глаза дежурному.

— Ну что ты лыбишься? Думаешь, что нет на тебя управы, что не боишься органов? — Дежурный начал нервничать. — Ты думаешь, что тебе здесь можно? Что раз ты даёшь, то можешь стоять и улыбаться?

Мяк догадался, что следует вступить в беседу, иначе дежурный раскипятится — потом не остановишь.

— Я не улыбаюсь. Это у меня нервное, — ответил Мяк и изобразил строгое лицо.

— Нервное, — уже спокойнее повторил дежурный. — Тогда лечись.

— Я уже лечился, — равнодушно ответил Мяк.

— Лечился, — недоверчиво повторил дежурный и добавил: — Лечился — недолечился.

По залу эхом прокатилось объявление об отправлении поезда. Дежурный огляделся по сторонам и, не обнаружив предметов своего внимания, уже почти дружелюбно произнёс: