Весь день Мякин провёл вяло. До обеда он решил забросить все процедуры и нагуляться до изнеможения. Он тупо наматывал круги по самому длинному маршруту и весьма преуспел в этом деле. По его расчётам, он прошёл не менее десяти километров. За время этой упорной прогулки Мякин встретил лишь одну старушку с палками, которая, видимо, как и он, поставила себе цель — уморить себя размеренной ходьбой.

Экстрасенша за обедом не появилась. После обеда Мякин полежал на разгрузочной лежанке и, не получив никакого удовольствия из-за интенсивного храпа соседа за ширмой, кинулся в бассейн. Бассейн ему тоже не показался с хорошей стороны. Набежало много народа. Спокойно побултыхаться в уголке ему не дала тройка атлетов, осуществлявших заплыв на длинную дистанцию, из-за чего порядка на воде не было. Плавали кто как и в разных направлениях. Даже в мякинском якобы тихом уголочке обосновалась пара кругленьких дамочек. Они упорно дрыгали ногами — видимо, пытаясь восстановить давно забытые девичьи формы.

Мякину уже минут через пять это всё крайне надоело. Он, как говорится, мысленно плюнул на эту водяную суету и решил заглянуть в турецкую баню при бассейне. На стене у входа висел плакат с изображением чёрных плавок, перечёркнутых двумя жирными красными линиями. Всё было ясно и просто: в баню в трусах не соваться. Мякин снял плавки и вошёл внутрь. В белом пару на каменных скамьях сидели несколько угрюмых мужиков, мокрых с головы до ног, и если бы не абсолютно голая обстановка, можно было бы подумать, что мужики сидят в очереди для получения какой-то не очень приятной процедуры. Мякин осторожно присел на горячую склизкую скамью и затих в той же позе, что и все остальные.

Мокрый горячий пар то рассеивался, то снова сгущался, и Мякин подумал:

«Как всё просто: картинка с перечёркнутыми трусами висит у входа — и все соблюдают порядок. Чего же проще — сделать картинку по поводу принятия душа перед бассейном?»

Мякин тихо вдыхал горячий, влажный воздух и мысленно рисовал такую картинку: на правой части листа голый человек стоит под душем. Рисунок в виде схемы, а слева — всё то же самое, но нет водяных струй, и эта левая картинка перечёркнута красными линиями.

Часть мужиков — видимо, уже изрядно перегретых, вышли из бани, и свободное пространство увеличилось. Мякину стало комфортнее, но он почему-то забеспокоился:

— Не перепутали бы мужики плавки, а ну как мои заберут фирменные!

И ещё в этом туманном, жарком пространстве он подумал о том, что на его мысленной картинке человека под душем и без душа фигуры должны быть в плавках, — ведь в бассейн надо входить мало-мальски одетым.

Жаркие, влажные мысли Мякина потихоньку как-то смазывались, разглаживались — пора было выбираться наружу. Свои плавки он нашёл на том же месте, где и оставил. Мужики ничего не перепутали и мякинскую веру в людей не разрушили. После бани Мякин с часик отлёживался в номере, позвонил супруге, кратко доложил о ходе отдыха, поинтересовался домашними делами. Дома, со слов супруги, дела шли своим обычным чередом. Перед самым ужином совершенно неожиданно позвонила Раиса.

— Мякиша! Ну как ты там? — услышал он знакомый голос. — Отдыхаешь?

Мякин поначалу несколько растерялся и пробормотал в трубку что-то нейтральное, вроде: «нормально», а затем уже более развёрнуто изложил собственную оценку своего пребывания в санатории. Получилось хотя и сухо, как в отчёте, но зато всё точно и скрупулёзно.

— Молодец! — услышал он голос Раисы. — Так держать! А у нас суета. Этот Казлюк твой отчёт замусолил, то есть ничего не может. Гера ходит насупленный, недовольный. Мы уж опасаемся, как бы тебя не отозвал из отпуска.

Мякин молча слушал.

— Мякиша, алло! Ты где? — забеспокоилась Раиса.

— Я здесь, — ответил Мякин.

— Ах, да, — продолжила она. — Герасим Ильич просил привет передать. Так прямо и сказал: «Будете звонить Мякину — непременно от меня передавайте привет». Ну вот я и передаю.

Раиса ещё несколько минут излагала Мякину мнения и оценки поведения конторских по отношению к происходящим событиям и, не получая от Мякина ответной реакции, затихла.

— А вообще-то, скучно без тебя, Мякиша, — сказала она в конце и добавила: — Мы тебя все ждём.

На ужин Мякин явился со смешанными чувствами. Экстрасенша отсутствовала. Мякин даже несколько заволновался. Прошёл целый день, а никто из тайного общества его не потревожил. Он подумал, что, может быть, пузатый уже распустил заговорщиков и только Мякин ещё находится в неведении. К тому же разговор с Раисой его немножко обрадовал и в то же время озадачил. Было приятно, что Герасим Ильич помнит о нём, и неприятно, что Казлюк портит его, мякинское дело.

Ужин Мякин провёл в одиночестве — молодёжь тоже не появилась. Побродив по знакомым местам, он никого из заговорщиков не обнаружил. Банкетный зал был закрыт, на танцах наблюдалась дикая скука. Всего лишь три пожилые дамы в ожидании танцоров слушали музыку. Но танцоры не появлялись, и лица дам по степени уныния явно не соответствовали весёленьким мелодиям, которые ведущий тщетно воспроизводил уже, наверное, более получаса.

Мякин прошёл мимо полуоткрытой двери кинозала, остановился, прислушался. Из тёмного пространства потянуло глухой тишиной. Мякин постоял у афиши с названием фильма. Старый, не наш фильм не воодушевил его на просмотр, и Мякин с чувством лёгкого удовлетворения по поводу полного отсутствия собственной занятости решил удалиться к себе в номер. У дверей соседки он машинально замедлил шаг и даже остановился. Из-за двери послышался глухой, еле слышный женский голос. Слов было не разобрать, но тональность звуков и рваный ритм речи говорили о том, что соседка кого-то то ли ругала, то ли отчитывала за какую-то провинность. Мякин на цыпочках прошёл к своей двери и осторожно вошёл в номер.

Скучный вечер, как и весь день, наконец-то подходил к концу. Ложиться в постель было ещё рано, и Мякину пришла мысль о вечерней, полезной для сна прогулке. Он, стоя у окна, вяло поразмышлял на эту тему и всё-таки остался в номере, с некоторой опаской взял книжку в чёрном переплёте, удобно устроился в кресле и прочёл ту понравившуюся ему строчку: «… спокойствие, которое постоянно царило в его доме». Настольная лампа уютно освещала мякинское пространство и рассеянного читателя с книгой в чёрном переплёте. Мякин читал:

«Орбодин любил раннее утро, когда ещё весь дом спал; любил прохаживаться по всем комнатам и закоулкам, отмечая те места, где с вечера оставался непорядок. Непорядок даже в самом малом виде Орбодин не любил. Непорядок настолько портил его настроение, что он мог накричать на нарушителя, перейти, так сказать, грань между нормальным человеком и кем-то другим, совсем не похожим на спокойного Орбодина».

Мякин отложил книгу и подумал:

«Интересно: чем там у этого Орбодина всё закончилось? И что это за нормальность и ненормальность? Как же совместить в доме спокойствие и ненормальный крик?»

Мякин взял книгу и заглянул в самый конец. Он прочёл последние строчки:

«Душа Орбодина металась, мысли путались. Он жалел себя и осуждал, а в перерывах между приступами тоски старался уговорить себя, повторяя одну и ту же фразу: “Так и должно быть”».

«Пора спать», — подумал Мякин и повторил последнюю строчку из книги:

— Так и должно быть.

Несмотря на какой-то странный день, который провёл Мякин, заснул он сразу и довольно крепко. И только под самое утро во сне его вновь посетил Орбодин.

Красавец Орбодин стоял в полумраке у его ног и настороженно всматривался в мякинскую физиономию. Лицо Орбодина Мякину показалось очень знакомым. Он отчаянно старался вспомнить: где он раньше видел это лицо?

«Где я видел это лицо?» — Мякин во сне несколько раз задавал себе этот вопрос и мучительно хотел проснуться. А красавец Орбодин синими губами повторял и повторял одни и те же слова: «Так и должно быть».

Мякин открыл глаза. В коридоре происходила какая-то суета. Он встал — пора было собираться на завтрак. Перед выходом из номера Мякин взглянул на чёрную книжку, осторожно взял её в руки и забросил подальше в шкаф на верхнюю полку. Сегодня погода вроде бы собралась порадовать обитателей санатория, на востоке занялась зимняя пастельная заря, сулящая вскоре появление золотых лучиков солнца. По ходу приближения к столовой настроение Мякина заметно улучшалось. Он представил себе, что если сегодня не встретит заговорщиков, то, скорее всего, день проведёт с большей пользой, чем вчерашний, но заговорщики, точнее — одна из них уже поджидала его за столом. Экстрасенша внимательно следила за ним, и по мере приближения Мякина всё более дружелюбная улыбка проступала на её лице.