Иган задумалась. Она в этот день была рада возможности задуматься о чем угодно, помимо судьбы несчастного гнома, спелёнатого стрекучей лозой подле озера лавы. Он был таким веселым и всегда шутил, по большей части довольно глупо, но всё равно… Ох.
Иган много читала о стычках с драконами: старые военные отчеты, приказы и рапорты, некоторые рассказы, которые повторялись столь часто и с такими совпадениями, что были признаны достаточно убедительными, чтобы их тоже записать. Разумеется, там не могло быть упоминаний о способностях золотого дракона, но векописица знала об особенностях других. Она знала, что каждый вид дракона имеет одну или две магические способности: снящие ужас могут погрузить в сон или навеять кошмары наяву, а могут совместить свои умения и наслать жуткие сны, такие, от которых многие гномы получали разрыв сердца. Слышащие воду могут находить её, перемещать и превращать в пар. Не счесть гадостей, которых натерпелись от них гномы за время войны, и словами передать невозможно, насколько их боялись. А как не бояться драконов, способных медленно высушить тебя до состояния пергамента? Огненные драконы, понятное дело, дышали огнем и ничего сверх этого не умели, кроме того, эта сущность делала их отчаянно-храбрыми, неосторожными, потому всех огненных драконов истребили еще в начале войны.
Так вот, размышляла Иган, способность Илидора, понятное дело – слышать в каменной толще руду и драгоценные камни – это наилучшим образом соответствует его природе. А вот была ли у него вторая особенность, в чем она заключалась, могла ли совмещаться с первой – Иган не представляла. Когда Илидор менял ипостась, время замедлялось на несколько мгновений – это его уникальная особенность, или просто часть превращения, присущая любому дракону? В архивах гномке не попадалось упоминаний о чем-либо подобном, но это ничего не значило: драконы не ходили в бой в человеческом обличье, так что гномам неоткуда было знать, что происходит, когда оно меняется. Когда Илидор превращался, всё вокруг заливал нестерпимый, ослепительный свет – это считается? Весьма соотносится с его золотой сутью. И способен ли он вызывать ослепление по своей воле, в отрыве от смены ипостаси?
Вот так Иган шла и терялась в догадках: что может сделать Илидор с Эблоном, если вдруг пожелает разозлиться на его хамские слова? Векописица была уверена: у дракона имеется в запасе какой-нибудь особенный трюк, посерьезнее и подраконистей поиска рудных жил.
Вместе с тем Иган не сомневалась, что Илидор в целом честен с ними – в конце концов, нарушить данное Слово он не сможет, если драконья ипостась ему дорога, однако и безусловного доверия к нему Иган отнюдь не испытывала – кстати, считая своё отношение к Илидору самым взвешенным из всех. Большинство гномов в группе просто доверяли ему и всё: во-первых, ему доверял король, во-вторых – дракон показал себя надежным боевым товарищем, и не существует для гнома более убедительных рекомендаций, чем эти. На самом деле, все остальные вообще едва ли достойны внимания. Один лишь Эблон упорно вредничал: он явно стал помягче, но по-прежнему так и сяк подчеркивал, что от Илидора можно ожидать чего угодно уже потому, что он дракон. Иган же в своём осторожном отношении к Илидору опиралась на многочисленные документы, изученные в архивах, и документы эти всячески уверяли: у драконов обычно находится для окружающих сюрприз-другой.
– Ведь это Йоринг предложил северное направление, не я, – весело заявил Илидор, не потрудившись даже обернуться, и его бодрый голос звонко отразился от стен, словно они были не из камня, а из тонкой гулкой жести, отразился и понёсся над плечами: «не я, не я, неянеянея!»
С этим поспорить не смог даже Эблон, отчего немедленно насупился, и дальше шли вперед под ехидные смешки остальных гномов. Не усмехалась только Иган: она была уверена, что если Илидор позволил гномам выбирать направление, то не от безысходности и не потому, что самому ему было все равно.
А действительно ли дракон позволил сделать выбор Йорингу?
Векописица вздохнула. Мысли её становились сбивчивы, она страшно устала и мечтала о привале, но помалкивала: Иган и так замедляла передвижение и боялась, что гномам это надоест, а кто их знает, что они тогда сделают.
– Если у кого и есть причины идти именно на север, то не у меня, – вполголоса добавил Илидор.
Иган вздрогнула. Она не могла сказать, почему была уверена: никто другой не услышал последних слов дракона, да и сама не могла бы поручиться, что они не послышались ей. Гномка съежилась пристыженно. Послышалось или нет, а чем она лучше, спрашивается? Илидора подозревает в тайных умыслах, а сама? Правильно, сама приложила нешуточные усилия, чтобы было решено идти именно на север, через место, где раньше был расположен городок Дарум.
Только желание добраться до него пересилило панические настроения Иган и заставило ее продолжать путь. Правду сказать, это решение далось гномке с огромным трудом: слишком уж впечатлило ее происшествие с хробоидом, и Иган было наплевать, сочтут ли трусихой, если она после этого просто бесславно вернется в Гимбл. Пусть считают её кем хотят. Пусть сами идут дальше, вглубь подземий – на сколько затянется поход, на тридцать дней, на сто, до самой старости? Что может выпрыгнуть из-под земли там, в еще большей дали от Гимбла? Сколько гномов не вернется домой? Да пусть в лаве горят белые пятна на картах подземий! Пусть сами карты подземий нанижут на ржавую кочергу! Иган больше всего на свете хочет снова оказаться за воротами Гимбла, огражденная ими от призраков, хробоидов, утомительных переходов, хробоидов, пауков, неведомо каких еще страшных вещей и, кстати, хробоидов!
И только неустанно повторяя себе слова призрака из Узла Воспоминаний о том, что отряд Грульда Кулака погиб при обороне Дарума, и что Дарум лежит в пределах одного из самых вероятных путей, Иган сумела пересилить собственный страх и продолжить путь. Ведь было бы не только малодушием, но и полным идиотизмом потратить столько лет на работу в архивах и исследования, сделать перевязь для рукояти фамильного молота и носить эту рукоять по праздникам и в памятные дни, но отказаться от возможности попасть в тот самый город, где сложили голову прадед и прабабка!
Когда дракон остановился, в первый миг Иган обрадовалась, решив, что пришло время привала.
– Там что-то странное впереди, – Илидор морщил лоб с видом человека, не понимающего, как он тут оказался. – Что-то такое… другое.
Гномы переглянулись, некоторые потянулись к молотам и топорам, а оживившийся дракон уже нёсся вперед, будто совершенно забыв все свои печали, забыв, что «другое» – вполне вероятно означает «опасное», и ровно так же забыв, что не один путешествует по подземьям. Он шел быстро и едва не вприпрыжку – не оборачиваясь, не приноравливаясь к шагу гномов: просто нёсся вперед, ибо там, впереди, было нечто такое, чего ему еще не приходилось встречать.
Им пришлось очень быстро преодолеть достаточно большое расстояние: сбавить темп Илидор и не подумал, и коротконогие гномы основательно запыхались, когда наконец вывалились к небольшому поселению, на которое сверху медленно падал густой серый пепел.
Откуда он брался? Наверху, сколько ни вглядывайся, был виден лишь бесконечно высокий каменный свод, черный, как наружное небо в безлунную ночь, и вместо звезд в этом небе были хлопья пепла. Крупные, пушистые хлопья. Они падали медленно, качаясь и танцуя в воздухе, и неслышно, словно вздох, ложились на единственную улицу, на немногочисленные дома и перила мостика – короткого и почти прямого, проложенного над застывшей лавовой рекой; на низкие скамейки и высоченные статуи. Гномы долго вглядывались ввысь, силясь понять, откуда берется этот пепел, но так и не смогли разглядеть ни следа тления, способного его породить, ни (всякое приходит в голову при виде подобного!) чьих-нибудь огромных рук, опустошающих над городом гигантское ведро, зачем-то наполненное пеплом.
Илидор, наверное, мог бы взлететь туда, в невидимую высоту, и увидеть, откуда берутся серые хлопья, но, даже вырази дракон такое желание, гномы, пожалуй, повисли бы на нем гроздьями и не позволили оторваться от земли. Никак нельзя было отойти друг от друга, потерять друг друга из виду в этом безмолвном царстве серого пепла, падающего на мертвый город с бесконечной высоты. Нельзя отойти дальше, чем на шаг: стоит лишь на миг утратить ощущение тепла другого живого существа – тут же вокруг останется один только заброшенный город и пепел – не теплые и не холодные, никакие, мёртвые. Нельзя подниматься вверх, нельзя видеть, что происходит там, наверху – только оторвись от земли, попробуй узнать, что там, в этом провале черноты над мертвым городом – сам не заметишь, как станешь его частью, и не поможет тебе твоя удача и шальная звезда, хранящая золотых драконов. Станешь ближе к бесконечно высокому куполу, хотя бы на полшага ближе – и он затянет тебя, размоет в себе, неумолимо и быстро, без единого звука, без возможности вырваться, затянет, растворит и потом высыпет на мертвый город невесомую золотистую пыль.
