В последующие годы Рольф занимался активной международной профсоюзной деятельностью: сначала у него еще не было разрешения от Блюменберга, а когда он его получил, оно не подразумевало, что можно полностью оставить такие занятия. Напротив, Рольф постоянно задавался вопросом, не должен ли он направить всю энергию в такое русло. Однако со временем он понял, что даже это никак не поможет делу. Да, он пришел к выводу, что не существует никакого политического прогресса, то есть реального улучшения общественных отношений. Сегодня Рольф видит это повсюду: любое улучшение всегда сопровождается ухудшением, даже если поначалу его не так легко заметить. Базовое соотношение остается на одном и том же уровне, и, возможно, даже постоянно меняется к худшему, поскольку из-за развития технологий определенные группы людей получают еще больше власти для эксплуатации остальных.
В дискуссиях на эту тему Рольф часто сталкивается с серьезным сопротивлением. Однако в работе с профсоюзами он регулярно наблюдал такую взаимосвязь. В других сферах он также постоянно находит этому подтверждения. Если прогресса не существует, то активная политическая деятельность бессмысленна. Это означает, что он может выйти из профсоюза, а освободившееся время посвятить чтению. То, что он продолжает читать, несмотря на происходящее в мире, и радостно, и печально. На самом деле в жизни Рольфа всегда так: события либо печальны, либо радостны и печальны одновременно. Исключительно радостными они не бывают никогда. Мир не был создан для чистой радости.
Кроме того, в философии для Рольфа тоже не существует прогресса. По его мнению, сегодня мы знаем о свободе немногим больше, чем Платон или Кант. Да, каждая новая эпоха порождает новые точки зрения, которые показывают одно и скрывают другое. Однако ни в одной из них не больше истины, чем в других. Здесь есть и положительная сторона: именно по той причине, что мышление не всегда становится более истинным или точным, оно свободно. Только по этой причине человеческий разум способен порождать новые смыслы. Только по этой причине человеческое мышление безгранично.
Несмотря на невозможность общественного прогресса, Рольф старается действовать как можно более ответственно: он вегетарианец, летает на самолете только тогда, когда это действительно необходимо, и всегда оставляет хорошие чаевые. Он поддерживает всех своих студентов, в особенности тех, кто ему не нравится. И каждый раз, когда Рольф пишет эссе, он старается мыслить как ученый и в то же время вести диалог с обществом — например, о том, что человек может многого не знать и политическим лидерам следует принимать решения, учитывая эту возможность незнания. Взвешенные и умеренные решения. Он осознаёт, насколько ничтожна вероятность, что его требования будут услышаны.
Жизнь Рольфа протекает в соответствии с двумя противоречащими друг другу убеждениями: с одной стороны, он не имеет возможности что-либо исправить, так как прогресса не существует; с другой стороны, в большинстве сфер собственной жизни он старается добиваться положительных изменений. Это противоречие, впрочем, не вызывает в Рольфе напряжения. Оба убеждения гармонично сосуществуют в его душе и сменяют друг друга в течение дня. При этом убеждение, что никакие существенные перемены к лучшему невозможны, в целом преобладает и — вместе с полученным от Блюменберга разрешением — позволяет Рольфу оставаться человеком читающим.
* * *
Рольф знает, как ему повезло, и испытывает удовлетворение от жизни, наполненной и печалью, и радостью. Он живет в маленькой, уютной квартире с небольшим балконом. Направляет все усилия на то, чтобы быть хорошим профессором. У него много милых сердцу и умных знакомых, несколько близких друзей и подруг. У него есть Силия. У них нет детей, и это совсем не удивляет Рольфа. Ему становится радостно (и в то же время печально) на душе от мысли, что вопрос о детях уже закрыт. Вероятно, он не построит дом, не посадит дерево и будет редко путешествовать. Вместо этого он много работает. В течение учебного семестра у нет времени на книги, которые не относятся к темам его семинаров или публикаций. В эти периоды он всегда читает быстро и целенаправленно, что представляет собой лишь тень настоящего чтения. До свободно парящего чтения у Рольфа доходят руки только на каникулах. Тогда он и Силия едут на море или в горы, устраивают долгие прогулки и наконец читают в полной тишине. Вечером они рассказывают друг другу о книгах, зачитывают вслух понравившиеся отрывки и убеждают себя, что в этом полном боли мире все же могут быть хоть немного счастливыми.
То, что Рольф так много работает и так редко имеет возможность по-настоящему читать, не меняет того, что он считает себя счастливым. У него есть каникулы, а во время семестра он утешает себя тем, что будет жить в постоянном контакте с удивительными текстами. Желать большего было бы чересчур.
Не чувствуя почвы под ногами
Аннетт читает Сьюзен Бак-Морс
Уже два дня Аннетт с удовольствием читает работу Сьюзен Бак-Морс «Гегель, Гаити и универсальная история» («Hegel, Haiti, and Universal History»). Бак-Морс пишет, что Гегель знал об успешном восстании рабов, поднятом на Гаити в 1791 году, и что его рассуждения о рабе и господине были тесно связаны с той революцией. Сейчас все читают эту книгу. И Аннетт уже давно следовало ее прочитать независимо от того, будет она в дальнейшем заниматься изобразительным искусством или философией. Дело в том, что Аннетт ищет способы читать европейских маскулинных гигантов философской мысли с позиций феминизма и антиколониализма. Быть может, как раз Бак-Морс ее этому и научит.
Аннетт читает книгу Бак-Морс в электричке, на перерыве во дворе академии искусств и дома за ужином — несколько чечевичин в салатном соусе падают на страницу и оставляют на ней жирное пятно. Наибольшее удовольствие Аннетт получает от сносок. Их очень, очень много — они составляют более пятидесяти процентов текста, и она внимательно читает каждую. Сноски дают дополнительную информацию, которая вызывает у Аннетт неподдельный интерес. Например, она узнаёт, что постоянно нараставший в Европе спрос на кондитерские изделия увеличил объемы производства сахара и тем самым ухудшил условия труда рабов на Гаити. Что в окружении Гегеля было много масонов (вероятно, и сам он к ним примыкал). Что Сьюзен Бак-Морс видит в Джудит Батлер единомышленницу, хотя на первый взгляд может показаться, что их интерпретации молчания Гегеля по поводу событий на Гаити диаметрально противоположны. Даже названия и места издания цитируемых книг и журналов привлекают внимание Аннетт. Они показывают ей неочевидные взаимосвязи, с которыми она хотела бы ознакомиться и о которых ей удалось бы узнать другими способами, только приложив колоссальные усилия.
Как и при чтении всех других книг, которые по-настоящему интересуют Аннетт, она проверяет достоверность нескольких источников. Ее поражает, что, кажется, никто, кроме нее, так не делает. Неужели остальные не хотят знать, насколько обоснован тот или иной текст, можно ему доверять или — зачастую к полной неожиданности читателя — лучше не стоит? Неужели всем абсолютно все равно, что многие авторы произвольно цитируют тексты и совершенно не интересуются первоначальным контекстом приводимых отрывков?
В книге «Гегель, Гаити и универсальная история» — как Аннетт и ожидала — все имеет под собой основу: Бак-Морс пишет о событиях, о людях и о том, что они говорили или писали. Она также рассказывает, из каких источников об этом известно, насколько они могут считаться достоверными и почему. Бак-Морс как бы постоянно повторяет: все, что она знает, известно ей лишь по той причине, что кто-то записал это с указанием некоторого контекста. Она чувствует, что в долгу перед этими людьми. Аннетт считывает это по ее формулировкам. Например, Бак-Морс пишет:
В ходе, вероятно, самого яркого выражения политических взглядов за всю карьеру он [Гегель] превратил сенсационные события на Гаити в центральный элемент аргументации в «Феноменологии духа»[20].
