Но на плайе, к сожалению, не оказалась песка. Только пыль. Гипсовая пыль, из которой делают побелку для стен. Иными словами, сырье, на основе которого можно, теоретически, построить что-нибудь хитроумное.

В этом и заключался мой план. Я соорудил собственный «мейкербот», загрузив планы с сайта разработчиков, нарезал лазером бальсовых дощечек, подключил контроллер Arduino, детали по возможности добывал бесплатные, если уж совсем не мог найти — покупал, но всегда в магазинах подержанных товаров. В общей сложности устройство обошлось мне в двести долларов. Я потратил пару месяцев, но работало оно как по маслу. Добившись первых результатов, я, разумеется, тотчас же сломал эту штуковину и попытался переделать ее в порошковый принтер. Это было гораздо сложнее, один только мощный лазер стоил столько же, сколько вся остальная техника. Но и новый принтер тоже заработал.

Проходя через эти бесконечные циклы поломки, починки, переделки, я был готов биться головой о стену. Чувствовал себя полнейшим идиотом, потому что не могу сделать то, с чем успешно справляется кто угодно (в чрезвычайно узком и специфичном определении этих «кого угодно»). Но знаете что? Остановиться я не мог. Потому что всякий раз, когда что-нибудь шло не так, возникало ощущение, что решение где-то рядом, под рукой, и стоит сделать еще шажок — и все заработает. Еще шажок, потом еще и еще — и наконец каким-то чудом оно и впрямь заработало! Когда воздух над рабочим столом наполнился сладковатым ядовитым запахом плавленого песка и на подставке образовалась крохотная стеклянная бисеринка, я за миллионную долю секунды перескочил от уныния к безудержному восторгу. Бусинка застыла, и на столе стал постепенно обретать форму калибратор — блок с отверстиями строго выверенного размера, куда должны идеально входить стандартные болты, которые я обычно таскаю в карманах.

Доставать болты даже не понадобилось. И так было видно, что все получилось. Я сотни раз разбирал этот треклятый принтер и свинчивал обратно. Понимал каждое его движение не хуже, чем жесты своих рук, слышал его стук, словно биение собственного сердца. Я расхохотался, стал приплясывать — не шучу, по-настоящему, несколько минут смотрел на жужжащий принтер, потом радость окончательно взяла верх, я выскочил на Мишен-Стрит, готовый схватить первого встречного, притащить в Нойзбридж и показать — смотри, мол, мой принтер работает! Но, выйдя за дверь, наконец осознал, что время близится к трем часам ночи и на улице нет ни души.

Так что при мне был этот «мейкербот», и я планировал — а как же иначе — переделать его для печати гипсовой пылью, используя в качестве связки сахар. На самом деле сахар очень прочен — попробуйте растопить карамель, смазать ею деревянную дощечку, прижать к другой дощечке и оставить на ночь. К утру они склеятся так, что скорее расколется дерево, чем разойдется шов. Но при этом сахар растворим в воде, и по окончании фестиваля мои гипсовые скульптуры можно будет просто размыть. «Не оставляй следов», гласит восьмой принцип Burning Man. Я провел несколько испытаний со старой штукатуркой, измельченной в ручной кофемолке, добился от устройства отличной работы, разобрал свой «мейкербот» и упаковал для поездки на фестиваль.

Это и был мой «Секретный проект Х-1», и, честное слово, перед отъездом из Сан-Франциско он работал как миленький. Понятия не имею, почему в Блэк-Рок-Сити он вдруг заупрямился. Проверил солнечные панели — с ними все в порядке. Раздобыл в одном из лагерей мультиметр, проверил все схемы, все контакты — кажется, все в рабочем состоянии. Но треклятый прибор не хотел даже включаться.

И даже сейчас, побитый, окровавленный, запуганный, я, упаковывая свой Х-1 в обратный путь, грустно вздохнул. У меня были грандиозные планы сотворить из гипсового песка плайи множество потрясающих скульптур — фантастических зверей, знаменитых чудовищ, все самое интересное, что можно почерпнуть из Thingiverse, онлайновой библиотеки бесплатных 3D-фигур. Я стал бы самым крутым, самым умным участником за всю историю фестиваля. Живой легендой. А вместо этого обливался потом и круглыми сутками проклинал на чем свет стоит свое изобретение. В конце концов моя девушка дала мне подзатыльник и велела прекратить нытье и пойти наконец поразвлечься, посмотреть, чем нас порадует Burning Man. Она была совершенно права, к тому же всем понравился мой холодный кофе, но, боже мой, до чего же обидно было укладывать в коробку свой замечательный принтер, не напечатав ни единой детальки.

— В следующем году заработает, — утешила Энджи.

Плайю окутывали облака пыли — это пятьдесят тысяч участников фестиваля упаковывали вещи, готовясь превратить Блэк-Рок-Сити обратно в пустыню Блэк-Рок. Однако после всеобщего отъезда на месте останутся специальные уборочные команды, они еще несколько месяцев будут прочесывать пустыню, уничтожая последние следы человеческого пребывания.

— Пора ехать, — сказала Энджи.

Путь домой был долгим. Мы почти не разговаривали. Человек, который согласился нас подвезти, — его звали Лемми, он был лет сорока с небольшим и ездил на фестиваль уже лет двадцать подряд, — рассказал, что обычно Исход проходит весело, празднично, между волнами люди выходят из машин, болтают, танцуют. Но после ночного взрыва было не до веселья. Небольшие порции машин, каждый час выезжающие на извилистую дорогу до Рино, двигались будто похоронные процессии. И когда мы свернули в небольшой городок в индейской резервации и остановились заправиться, настроение не улучшилось.

Честно говоря, это всеобщее подавленное настроение вполне соответствовало моему. Стоило шевельнуться, и все тело отдавалось болью, от лекарств кружилась голова и клонило в сон, а в трясущейся на ухабах машине уснуть никак не удавалось. После Рино за руль пересела Энджи, и я сумел-таки вздремнуть, проснувшись лишь ненадолго на заправке в Сакраменто, а в следующий раз очнулся уже на Потреро-Хилл, у дверей родительского дома.

Поцеловав Энджи на прощание, я подтащил к двери свой рюкзак и спортивную сумку и стал возиться с ключами. Я собирался позвонить родителям из Рино, сообщить, что еду обратно, но меня одолел сон, и теперь мне предстояло ступить на порог отчего дома с лицом, словно побывавшим в мясорубке, и полным карманом правительственных секретов, за которыми гоняется безжалостная преступница. «Здравствуй, мама, здравствуй, папа. Спорим, вы ни за что не догадаетесь, что со мной стряслось, пока я болтался посреди пустыни». Да, разговор предстоит веселенький.

В прихожей царил бардак. Это стало нашей новой нормальностью. Все началось с того, что папа потерял работу и стал с утра до вечера сидеть дома. Кто же знал, что он окажется таким неряхой? Мама наотрез отказалась убираться за ним (браво, мам!), но, как выяснилось, была не склонна обращать много внимания на окружающую грязь. И к тому времени, как она тоже потеряла работу, дом стал походить на свалку. И с тех пор ситуация ничуть не улучшилась.

Я перешагнул через груду разбросанной обуви у дверей и сбросил свой багаж на пачку старых газет. Те опрокинулись и разлетелись по всему полу.

— Эй, привет! — окликнул я. Больше всего мне хотелось вскарабкаться наверх и рухнуть на кровать, не вступая в долгие беседы, но было ясно, что разговоров не избежать.

— Маркус! — отозвалась из гостиной мама. — Мы за тебя так волновались! — Она выскочила в коридор и, увидев мое лицо, ахнула. — О боже ты мой!

Когда мама нервничала, ее британский акцент начинал звучать еще более отчетливо.

— Мам, ничего страшного, — успокоил я. — На фестивале произошла авария, и я…

— Мы уже слышали, — перебила она.

Ясен пень. Мне и в голову не приходило, что происшествие на Burning Man попадет в заголовки новостей по всему миру. Сан-Франциско был родным городом фестиваля, так что, конечно, родители обо всем узнали в первых рядах. А потом ни разу не получили вестей от меня. Паршивый я все-таки сын.

— Прости, — потупился я. — Честное слово, мне не так плохо, как кажется. Перед отъездом мне дали обезболивающих, и в дороге я заснул, иначе непременно позвонил бы…