Терпение у бабы Клавы просто ангельское. Она даже согласилась оплатить междугородний звонок на мобильник Коляна. Я предложила ей деньги, но соседка сказала, что грех не помочь хорошим людям.

Ухажер моей сестры оказался ни при делах. Колян сопровождал шефа в бизнес-командировке, с понедельника торчал в Саратове. Как узнал, что его ласточка пропала, на полном серьезе намекнул, что когда вернется, всю округу перероет и того, кто его любимку обидел, живьем закатает в цемент. Одним подозреваемым меньше, сказала бы на моем месте знаменитая Дуська Пулькина. А других подозреваемых у меня и вовсе не нашлось, из тех кого знала в лицо.

Обзвонила всех ее подружек, общих знакомых, одноклассников и однокурсников, чьи номера нашла в записной книжке. После долгих гудков и сбросов прорвалась в приемную деканата и узнала, что сестра не посещала занятия со среды. Все сходилось. Саша пропала вечером во вторник. И пусть только в милиции попробуют возразить, что не прошло три дня. Все отделение на уши поставлю, но добьюсь того, чтобы приняли заявление на розыск человека. Надо будет – приведу бабу Клаву как свидетельницу.

Радикальные меры не потребовались. Дежурный без возражений принял заявление. Для проформы поворчал, что загуляла сестра и скоро сама вернется. Добавил, что места у нас тихие. Громких преступлений давно не случалось. Убийства по пьяни тому не в счет.

Слова дежурного меня мало утешили. Чуйка подсказывала, случилось что-то очень плохое. Но я понятия не имела, где искать Сашу. Жива ли она вообще? Ну почему я не рискнула отпроситься у Любаши с рынка, чтобы приехать сюда во вторник? Сразу после нашего с Сашей последнего разговора у меня весь день на душе было неспокойно. А я, дура набитая, не верила интуиции, грешила на перепады погоды. То метель, то оттепель с ливнем.

Притащилась домой, шлепая по лужам, вся по уши грязная, как бродячая собака, и чувствовала себя не лучше той, побитой и одинокой, а еще ужасно беспомощной.

Завтра воскресенье, будет самая бойкая торговля. Любаша меня не отпустит ни под каким предлогом, только если выловят труп сестры из речки или лесного болота – тогда уважительная причина. Как бы я ни отмахивалась от плохих мыслей, они все равно продолжали брать штурмом мою голову. Кадры из хроники происшествий, только с Сашей в роли истерзанной садистом жертвы, сменяли один другой, подобно школьным слайдам. Казалось, мое сердце вот-вот разорвется на части. Пришлось просить у бабы Клавы таблетку Валидола, чтобы его хоть немного успокоить – в принудительном порядке.

Напрасно я понадеялась, что уборка по дому немного меня отвлечет и успокоит. Но и держать в холодильнике тухлятину было нельзя. Поэтому я все помыла и почистила. Еще в советские годы в наш дом провели газовое отопление по дедушкиной льготе. Я проверила котел, чуть увеличила температуру, в комнатах быстро потеплело. Подогретый чай тоже помог согреться, но меня продолжал пробивать озноб – теперь уж точно не от нервов, а от холода.

Вместо того, чтобы утешать единственную оставшуюся рядом с ней хозяйку, Леся лежала у двери, повернувшись ко мне пушистым хвостом, и то и дело принималась скулить. Да еще так заунывно, что сердце кровью обливалось. Не выдержав, я открыла кухонную дверь и выпустила собаку. Пусть бегает по коридору. Может, снова с тоски примется драть когтями входную дверь. Одной царапиной больше, одной меньше. Какая мне теперь разница?

Вот и осталась я одна тут на хозяйстве и при наследстве. С тремя полушерстяными коврами, кучей шмотья, набором эмалированных кастрюль и сервизами из фарфора и хрусталя. Комплект из шести чашек с блюдцами, расписанных вручную, кто-то подарил нашим с Сашей родителям на свадьбу. Яркие красные маки просвечивали сквозь ребристое стекло кухонного навесного шкафчика, навевая мистическую, неуемную тоску.

Чтобы не слышать собачий плач, я включила телевизор на музыкальный канал. Заграничная рок-группа уныло завывала про ветер перемен, или мне с расстройства любой звук напоминал скулеж Леськи. Но в звенящей тишине, которую разрезали протяжные тихие “У-у-у”, “У-у-у”, я побоялась просто чокнуться. Тогда уж точно некому станет заботиться о собаке, чистоте в доме и любимых маминых цветах в саду.

За окном стемнело. Фонари на тупиковой улице горели через один и вполсилы. Возле нашего дома получился темный промежуток. И мне почему-то не хотелось включать зеленый абажур. Я сидела у окна, смотрела на луну и звезды. Ждала обещанный метеоритный дождь. Наивно, как верящая в сказки маленькая девочка, думала, вот сейчас по небу пролетит падающая звезда, и я загадаю желание, чтобы сестра вернулась живой и невредимой. Ну вдруг оно возьмет и сбудется. Не на пустом месте рождаются старинные народные поверья.

Леся перестала ныть. Я подумала, а может, собака заснула. Почти сразу после этой мысли сквозь бодренький музон я каким-то чудом услышала, как что-то где-то шмякнулось. Вскочила с кухонного стула как подорванная и побежала на звук. Подумала, только бы спятившая от тоски по хозяйке собака не разбила бордовую вазу из богемского стекла, чей-то подарок не помню на какой праздник. Я пешком ходила под стол, когда эта ваза появилась в нашем доме и поселилась на комоде в гостиной. Мама завещала нам беречь ее наследие, поделить все поровну и мирно, а не грызться за каждую тарелку, как некоторые дети после смерти родителей. Потому я дорожила любой вещью в доме вплоть до потрепанного плюшевого енота. Все здесь было мне дорого как память.

Оказалось, что в попытке залезть под низкую кровать в комнате хозяйки, Леся откинула задней лапой тапок, и тот ударился о шкаф. Никаких разрушений, все ценные вещи на месте. Я не сразу поняла, зачем собака рвется под кровать. Она сдвинула тонкий половик, скребла когтями по выкрашенным в коричневый цвет доскам. Все же девица-детектив явно не мое призвание. Первая мысль у меня была о конфетах или фантиках. Саша с детства привыкла тащить карамель в постель, складывать под подушку и сосать по одной перед сном. Конфета могла провалиться между стеной, на которой висел узорчатый ковер, и кроватью, или собаку привлекал пахучий фантик.

– Леся, фу! – я стала прогонять собаку, но та не слушалась.

Пришлось огреть ее по морде лосинами сестры, но и это не помогло. Леся будто бы спятила. Начала громко лаять, ругаться на меня. Дескать, не мешай, я тут занимаюсь важным делом. Чем гонять, лучше помоги. Разозлившись на себя, что плотно не прикрыла дверь в комнату, я опустилась на четвереньки и заглянула под кровать. Там что-то мигало, похожее на мобильник. Подумав, что Саше подарили какую-нибудь Моторолу, я вооружилась ее тапком и вытолкнула из-под кровати вибрирующую штуковину со светящимися синими полосками по краям.

Леся с громким и яростным лаем запрыгала вокруг нее. Она то припадала на передние лапы и тянулась мордой к странной вещице, словно примеряясь ее схватить и разгрызть, то отскакивала назад.

А я в растрепанных чувствах смотрела на то, что мы нашли под кроватью, и не решалась взять это в руки. А вдруг оно взорвется?

В газетной и телевизионной рекламе я видела разные модели сотовых телефонов, пейджеров и музыкальных плееров. Ни одна из них не была похожа на неизвестный прибор.

Леся зацепила его лапой, и он ярко засветился. Из центра штуковины вытянулся синий луч, развернулся полукругом, и в нем замелькали непонятные символы, как в бегущей строке телевизионных субтитров, только быстрее. Они не были похожи на китайские иероглифы или на турецкие буквы. Я достаточно насмотрелась надписей на бирках и этикетках, чтобы на глаз отличать. Выходит дело, штуковина импортная, да еще из какой-то дальней дали, откуда не поставляют товар на вещевые рынки и на всякие там Горбушки с электроникой. Дорогущая, наверное. Не могла же сеструха завести тайного богатого кавалера.

От зорких глаз бабы Клавы точно бы не укрылось, если бы хоть один посторонний мужик прошмыгнул к нам в сад. Но, как любила поговаривать Дуся Пулькина из иронического детектива, работаем с теми вещдоками, которые у нас есть на руках. Вот уже одна улика нашлась. Правда, какая-то непонятная и в руки ее брать боязно. Зато настоящая, мигает и сияет, словно новогодняя гирлянда из цветных лампочек. Жалко, что музыка не играет. С ней было бы повеселее, не настолько страшно.