Ласка вспомнил, что у душегубов какой-то здоровый парень рассказывал похожую историю.

— Может быть, твой муж душу готов продать, чтобы тебя вернуть, — сказал он.

— Тогда я могу быть спокойна, — ответила Оксана, — Грош цена его душе, никто ее не купит.

— Что у султана в гареме было? — спросил Вольф, — Зачем сбежала? Плохо кормили?

— Как у султана? У султана, знаете, хорошо. Уютно так, чистенько. Если бы не бабы, которые хуже змей. Валиде-султан, Сулейманова мать, так и вовсе гадюка вроде моей свекрови. Хюррем, попадись она мне под руку, я убила бы чем под другую руку попадется. Вот те крест, подушкой бы насмерть забила.

— Давай с самого начала.

В общем, дело было так:

Сначала Хюррем меня пригласила для знакомства. Ей, видите ли, интересно, что там мужу другие мужчины подарили. Иди, дура, на лошадей и сабли смотри. Или с французской шлюхой поругайся, которую венецианцы привезли. Ненавижу.

— Я знаю, что ты уже соблазнила шехзаде Селима, — сказала Хюррем.

Хюррем, одетая в домашние шаровары и халат, сидела по-турецки на мягкой подушке. Я, одетая так же, сидела просто на ковре. Рядом на отдельной подушке лежал большой кот с тремя полосками на лбу.

Принцу Селиму, второму сыну Хюррем, исполнилось шестнадцать. У него уже свои покои, свои слуги, свои кони, и свои наложницы, только своих государственных дел еще нет.

— Не хотела перебегать дорогу вам с Мариам, — ответила я.

Султан, когда меня привезли, на редкое сокровище, за которое отдал бесценный перстень, даже не посмотрел. Как протокольный подарок от послов принял и в казну сдал. С тех пор я его только один раз видела, когда он в хаммам заходил. И то на меня шикнули, чтобы внимания не привлекала. У него то Хюррем, то француженка Мариам. Кошка драная. Ты ее видел? Француженку? Нет, серьезно, ты был в гареме и ее видел? Голой? И тебя живым выпустили? У тебя удачи запас, как будто тебе черт ворожит.

— Соблазнить принца на второй день в гареме это заявка на успех, — сказала Хюррем, — Чем ты его взяла?

— Сказала, что выпью больше вина, чем он.

— Селим пьет? — Хюррем положила руку на кота.

— Он просил не ябедничать, — ответил кот, — Постельничий бегает за вином в Галату.

Я, конечно, удивилась, что у них тут кот говорящий, но виду не подала.

— А Баязид? — спросила Хюррем.

— Баязиду вино не так нравится, но он пробовал.

Шехзаде Баязиду, третьему сыну Хюррем, исполнилось пятнадцать. У него тоже уже было все свое, совсем как у Селима.

— Надо поговорить с детьми о вреде пьянства, — сказала Хюррем.

— Она еще и водку им предлагала, — сказал кот, — Селиму понравилось, а Баязид изблевал из себя эту гадость.

— Ты была и с Баязидом? — это Хюррем уже у меня спросила.

— Я подумала, если я еще не наложница одного из принцев, то надо выбирать, пока есть возможность.

— Почему бы тебе не убраться тогда к шехзаде Мустафе и не споить его к шайтанам?

Наследный принц Мустафа — сын Сулеймана от наложницы Махидевран. Не от нее, вот и бесится.

— Во-первых, он злой, и у меня от его рук синяки, — ответила я, — Во-вторых, он уже уехал в свою Манису. В-третьих, я уверена, что султаном ему не быть.

— Три шехзаде за три дня это многовато даже для редкостной шлюхи, — сказала Хюррем.

— Я не шлюха! — возмутилась я.

— Она ведьма, — сказал кот.

— Ведьма? — удивилась Хюррем.

— Если тебе это важно, то она меня слышит.

— Неважно.

— Она отводит глаза евнухам и янычарам, поэтому никто не видел, как она ходила в опочивальни к принцам и в винные лавки в Галате. Стащила у евнухов запасной комплект ключей, на его место положила пучок соломы. Четвертый день жду, пока они заметят.

— Кто-то рискнул подарить султану ведьму? Они еще в Истанбуле? Я им покажу! — рассердилась Хюррем.

— Я бы не советовал. Сулейман ждал, что за перстнем придут непростые люди и был готов, что они сделают непростой подарок. Сулейман сказал, что они должны отвезти перстень к Папе Римскому, значит, они должны его отвезти.

— Никто не может безнаказанно привести в мой дом ведьму!

— Пшшш! — кот шипнул и поднял лапку, — Такова воля халифа, а те люди просто посыльные, не имеющие своей воли.

— Ты еще и богословствуешь?

— Я сейчас тебя поцарапаю! — кот присел на задние лапы и поднял передние с выпущенными когтями, — Перстень должен доехать до Рима, а с ведьмой делай что хочешь!

— Кто ты и откуда? — Хюррем повернулась ко мне, — Только не ври.

— За ушком меня почеши своими ногтями, — сказал кот, ложась обратно, — Или обижусь.

До чего наглое животное. Ведет себя тут как будто он первый после султана. Или султан первый после него.

Хюррем протянула руку и начала чесать кота. Кот замурлыкал.

— Я Оксана Воронич из житомирских Вороничей, — по мужу я не представилась, потому что он худородный левобережник.

— Воронич, значит, — нахмурилась Хюррем, — Лисовских знаешь?

— А то я Лисовских не знаю, — ответила я, — Пусть не ближние соседи. Погоди-ка…

Я начала вспоминать Лисовских и поняла, что среди них видела тетку, очень похожую на Хюррем.

— Не ты ли будешь Настасья Лисовская, которую они до сих пор за здравие поминают как православную? — тут я подумала, что мне повезло землячку встретить и сейчас заживу.

— Я, — удивилась Хюррем, — Как ты догадалась?

— Ты же со своей сестрой на одно лицо, которая замужем за Семеном Брацлавским, что в Киеве служил у воеводы Анджея Немировича. К Брацлавским мы с отцом в Киеве каждый раз заходили, когда на большие ярмарки ездили.

Такие дела. Никакая султанова жена не восточная красавица, а малороссийская поповна. Настасья, дочь православного батюшки Гаврилы Лисовского из Рогатина.

— Машка замужем за Брацлавским? Какие там еще новости? Как братья, женились? Живы-здоровы?

В общем, мы разговорились, что даже не заметили, как кот сначала задремал, а потом тихо ушел по своим делам. Евнуха отправили за вином сначала к Селиму, потом в Галату. Эта Хюррем сама квасит только в путь. Даром что я ведьма, но она бухает, как не в себя. Я было подумала, что она в грусть-кручину ударилась, но от грусти она бы давно под столик свалилась, а так до утра просидели.

Не буду про Лисовских пересказывать, вы их все равно не знаете и в Киеве не бывали. Хороший, кстати, город. Жаль, что большие деньги его стороной обходят.

Самое главное, что Хюррем слово за слово вывела меня, что я не прочь домой вернуться. Раз по ней свечки ставят, то и по мне должны. Мама плачет, наверное. Отец скорее по крымскому хану поплачет, чем по мне. Как заподозрил, что я ведьма, так хоть за черта бы выдал. И так спихнул тому, кого не жалко, аж на левый берег. Муж меня уже списал, мало ли второй раз женится. А тут я появлюсь живая, и пойдет он в острог за двоеженство. Потому что нечего тут.

Что, кстати, не спрашиваете, красивая ли Хюррем? Нет, она не красивая. Я красивая. А она так. Она бабка старая. Ей за сорок. У нее трое сыновей на выданье и четвертый подрастает, дочка замужем за визирем, а рожено было еще больше, да не все дети дожили.

Хюррем мне и говорит:

— Давай Оксана, тебе побег устроим. Скажем Сулемайну, что ты скверная девчонка и евнухов соблазняешь. Скажем, что зашили тебя в мешок и бросили в море.

— И бросите?

— Бросим, не обманывать же султана. Потом выловим, дадим денег, дадим подорожную и домой отправим. До Измаила на Дунае с верными людьми на корабле, дальше купеческими путями до Житомира. Расскажешь матушке с батюшкой как там мое житье-бытье. Султан, он хоть и нехристь, а человек уважаемый. И в законном браке живу, не в блуде.

— А давай, — я и так баба не промах, а по пьяни и вовсе отчаянная.

— Хоть сейчас?

— Да хоть и сейчас.

Думаете, Хюррем меня просто приревновала за мою красоту? Она двадцать лет за Сулейманом замужем. У него за двадцать лет баб было видимо-невидимо. И все красивые, будьте уверены. В конце концов, Мариам тоже ничего, хотя ей до меня далеко.