— Похоже, кого-то не учили в детстве, что читать чужие письма — это нехорошо, — раздался справа от меня тихий голос.
От неожиданности я так подскочил на месте, что чуть было не выронил из рук книгу и, резко обернувшись, уставился на невозмутимо сидящего на подоконнике Льета. Даже за городом, в практически дачных условиях, он умудрялся выглядеть так, как будто бы только что вышел из модного столичного бутика, где его одевала и отглаживала целая толпа продавцов-консультантов при поддержке бригады стилистов. И вот вроде бы ничего особенного: обычные брюки с летними полуботинками, приталенная рубашка и небольшая серебряная цепь на шее. Но выглядело все это настолько безукоризненно, что придраться было абсолютно не к чему.
— Не замечал раньше в тебе пристрастия покопаться в грязном чужом белье, — скривил губы в усмешке он.
— Я… просто случайно ее увидел и…
— И решил почитать то, что совершенно тебя не касается, — закончил за меня он, внимательно рассматривая мое лицо, — признаться, я был лучшего о тебе мнения.
— Я не знал, что Стен ведет дневник, — буркнул я, после чего встал и, выудив из-за тумбочки спутанный моток зарядки, подсоединил довольно пискнувшую книгу к ближайшей розетке, — это же строжайше запрещено нашим уставом.
— Довольно убогая с твоей стороны попытка сменить тему разговора, — презрительно усмехнулся оперативник, — и да, если бы ты внимательно читал устав, то знал бы, что это относится исключительно к нашей рабочей деятельности и ко всему что связано с исходным проектом. Что же касается всего остального — пиши сколько угодно, никто тебе даже слова не скажет.
— Самое наше существование уже является тайной.
— Верно. Однако без того, что я только что тебе напомнил, вся эта писанина, является не более чем обычной выдумкой.
— А если бы кто-то нашел дневник и сумел сопоставить указанные в нем события и факты?
— Начнем с того, что где попало он его не оставляет, — грациозно сложив ноги на подоконник, проговорил Льет, отрешенно глядя куда-то в сторону далекого леса. Несмотря на его спокойствие и внешне расслабленное состояние, я точно знал, что сейчас он держит под контролем как минимум все подходы к дому в радиусе двухсот метров. — Ту электронную копию, что ты нашел рядом с ним, воспользовавшись его невменяемым состоянием после смерти нашего брата, он берет с собой лишь раз в несколько лет. Когда хочет вспомнить то, что память держать уже не в состоянии. И дополнить. То, что боится забыть навсегда. Где хранится сам бумажный вариант и одна из резервных электронных копий — не знаю даже я.
— Но… зачем, — воскликнул я, — у одаренных же не бывает маразма. Да даже если бы вдруг и случился — он сам же себе его и вылечит за мгновение. Если автоматическая регенерация вдруг каким-то чудом сама не обнаружит и не исправит эту проблему.
— Когда твой разум перешагнет столетия, вспомни еще раз свои слова, — лениво скосил на меня глаза Льет, — если доживешь, конечно. Вспомни это, когда канут в Лету воспоминания и связанные с ними те самые мелочи, которые и наполняют твою жизнь смыслом. И поделать с этим уже ничего будет нельзя. Каким бы одаренным ты при этом не был.
— Я не знал, что он настолько стар, — прошептал я, глядя на спящего, на кровати мужчину, — сколько же ему лет…
— О, я смотрю, кто-то все же не успел дочитать чужие письма до конца?
— Я не хотел их читать, — огрызнулся я, — мне просто было интересно, что это за книга лежит на постели.
— Ну да, — серьезно кивнул оперативник, — и именно поэтому ты так увлеченно копался в ней целых полчаса.
— Мне просто хотелось увидеть дату, когда была сделана первая запись, — признался я, — только и всего. Но там, в конце, ну… то есть в начале вообще пошли какие-то непонятные закорючки и символы, написанные непонятно на чем. Я не смог в них разобраться.
— Сейчас вообще мало кто умеет читать наши руны, — флегматично заметил он, — я этому не удивлен.
— Так сколько же ему лет?
— Спроси его об этом сам, когда он проснется.
— Он не хочет говорить об этом.
— И что? — удивленно приподнял бровь Льет, — Ты думаешь, что я горю желанием говорить с тобой об этом?
— Я думал это не такой уж и сложный вопрос.
Молчание. И безразличный взгляд, уставленный в пространство.
— А что с вашими родителями? — осторожно спросил я, — прости, если задел, просто… меня всегда удивляло, что в одной семье родилось сразу четверо одаренных. Это… так необычно и…
— Мы не родные братья, — не поворачиваясь ко мне соизволил ответить Льет, — и у всех у нас были разные родители.
— О… я не знал…
— Стейнульв самый старший из нас. Именно он нашел меня в 1768-ом под Бирмингемом, истекающего кровью с перерезанными сухожилиями в сточной канаве города. Он вылечил меня, научил всему и принял в свою семью. С тех пор я обрел новый дом и взял себе его родовое имя. Точнее, одно из имен его рода. Ему я обязан всем. Я удовлетворил твое, любопытство, мальчик?
— Да… — мне стало как-то неловко, — хочешь, я сменю тебя сегодня пораньше? У меня сна сейчас ни в одном глазу, а ты наверное и не спал особо с тех пор как мы вернулись с того рейда.
А в ответ тишина и все тот же безучастный взгляд в сторону леса. Помню, как раньше меня сильно раздражала подобная манера общения у этого человека — хочет — ответит, а хочет — и нет, если не считает это нужным, разумеется. А потом как-то привык. Тем более что с ним мы не особо часто пересекались на базе, да и во время моей короткой рабочей карьеры в отделе. Чудо вообще, что он сейчас все это время со мной разговаривал.
Я вздохнул и поднялся на ноги. Немного поразмыслил и потопал в дальний угол, в котором виднелись осколки красивой напольной вазы и пара сланцев, враскоряку торчащие из ее обломков. Поднять, отряхнуть и поставить их возле кровати рядом с кроссовками. Вот так…
— Так тебя сменить пораньше или нет? — я повернулся к окну и уставился на пустой подоконник. В пустом проеме легонько играл занавесками прохладный лесной ветер.
* * *
Разбудил меня шум открывающихся дверей машины и рокот голосов, о чем-то оживленно переговаривающихся внизу. Помотав головой, чтобы быстрее прогнать остатки сна, я зевнул и вылез из-под козырька веранды, на которой так удачно прикорнул после своего скромного завтрака. При первом же воспоминании о еде, желудок жалобно квакнул, напоминая, что пара сухарей с тушенкой это, конечно, весьма хорошо, но за двое суток как-то не катит… Свесив ноги с крыши, я поправил мятые джинсы и посмотрел на солнце — времени было еще только чуть за полдень.
— Эй! Чьи это там волосатые ляжки висят? — тут же раздался снизу удивленный баритон.
— Мои, не видно, что ли? — буркнул я, свешиваясь через край, и от неожиданности чуть не свалился вниз, — Семен?!
— А кто ж еще, — добродушно усмехнулся тот, наблюдая за мной из под сложенной козырьком руки. Солнце палило нещадно.
— Семен! — спрыгнув вниз я, крепко обнял пожилого оперативника, с которым, в свое время, столько дней провел на дежурствах в лесу. На моей памяти, этот всегда спокойный, рассудительный дядька, так обожающий рассказывать забавные истории из своей богатой биографии, вызывал у всех исключительно теплые чувства. Бывают такие люди, что вот вроде бы и знакомы вы с ними всего ничего, а такое ощущение, будто бы знаешь их уже всю жизнь. Причем залезть в душу или как-то специально вызвать доверие Семен никогда ни у кого не старался. Он просто был таким, какой он есть, и жил так, как ему было комфортно. Этакий слегка простодушный, веселый работяга, любящий выпить и поговорить за жизнь, — как вы тут??
— Нормально, — вздохнул он, — устали только с дороги сильно. Да и там, — оперативник безошибочно махнул рукой в сторону севера, — было не до отдыха.
— А… Антон, — напрягся я, — вы нашли его?
— Нет, — покачал головой оперативник, — даже следов никаких. Расспрашивать впрямую, как ты сам понимаешь, никого особо мы не могли, тем более что там уже и без нас крутились какие-то тертые ребята. Но насколько смогли понять — все было цивильно. Поработал, закончил, улетел обратно. Отследили его передвижение до аэропорта, ну а дальше… все глухо. Службы аэропорта взяты под опеку так плотно, что ничего сделать нам не удалось. Арн даже не хотел обратно тем же маршрутом уходить — все чувствовал за нами наблюдение.
