Сальвини конечно знал, что Россия страна огромная и холодная. Но одно дело знать и совсем другое дело ехать по этому бесконечному, заснеженному пространству, пусть даже на самом быстром наземном транспорте. И когда, наконец, поезд остановился на перроне Тюмени, Карло Сальвини почувствовал себя моряком, который после долгого плавания увидел берег.

Но весь прежний путь от Москвы до Тюмени показался Сальвини загородной прогулкой, по сравнению с путешествием на санях по зимним сибирским дорогам. Хорошо ещё, что главный полицейский начальник Тюмени дал им двоих сопровождающих, которые легко решали проблемы, возникающие на этом долгом пути. Даже его более молодые спутники и те устали от холода и этих бескрайних заснеженных равнин. Но все на свете имеет начало и конец. Когда два часа назад возничий свернул влево и по пологому спуску проехал на дорогу, проложенную по льду большой реки, их сопровождающий, молодой полицейский чиновник, весело воскликнул:

— Крепитесь синьоры, часа через три будем в Барнауле. А там до Сосновки рукой подать, двести вёрст всего. И смотрите, какой денёк сегодня. Тепло, солнышко светит, ветерок небольшой. И главное весна не за горами.

Ожидание близкого отдыха в более-менее комфортных условиях, немного взбодрили Сальвини, и он стал с интересом оглядывать окрестности. Внезапно раздавшийся разбойничий свист, заставил вздрогнуть. Лошадь испуганно дёрнулась, но была остановлена кучером. Все начали оглядываться. Но сверху послышался смех, и раздались удивлённые возгласы на итальянском и русском. Сальвини поднял голову и обомлел. В метрах пятидесяти над ними плыло по воздуху ярко красное крыло. К нему на тонких многочисленных шнурах было прикреплено некое подобие кресла, в котором сидел человек без лица и смеялся, веселясь над их испугом.

Пролетев над ними, этот странный аппарат плавно повернулся и полетел в сторону довольно крутого и высокого берега. Подлетев поближе к склону он стал набирать высоту и наконец приземлился чуть ниже стоящей на самом верху толпы. Среди этой толпы отчётливо были видны фигуры женщин и детей, машущих руками и что-то весело кричащих.

— Что это такое? — удивлённо спросил Сальвини своих сопровождающих, указывая наверх.

Молодой, которого звали Артемий Гурьев, лишь пожал плечами. Второй сопровождающий, внушительного вида, усатый и на удивление спокойный мужчина сказал:

— Воскресенье сегодня, погода хорошая, вот и выбрались люди за город для отдыха. Вон и костер жгут, — указал он на дым за столпившимися людьми.

Было заметно, что и он немало удивлён увиденным, но старается этого перед ними не показывать.

— Почему у этого, что над нами летал, лица нет? — полюбопытствовал Поцци. Сальвини перевёл вопрос.

— Вы видимо не рассмотрели. Маска это вязаная. Хоть мороз и не большой, но ветер наверху и нос можно отморозить. Вот и одевают маску, — спокойно пояснил Евтюхов.

Между тем наверху снова появился аэронавт, который пробежав несколько шагов по склону, оторвался от земли, сделал несколько кругов, набирая высоту, затем, плавно снижаясь, поплыл в их сторону. На этот раз он был без маски. Удалось разглядеть юное, почти детское лицо и услышать звонкий девичий голос:

— Буон джорно! Синьоры! (Добрый день! Синьоры!)

Потом бесстрашная аэронавтка громко рассмеялась и, удаляясь, крикнула:

— Буон вьяджо синьоры! Чао! (Счастливого пути!)

Поднаторевший, за время долгой дороги, в итальянском, Артемий Николаевич сорвал с головы шапку и крикнул вслед уплывающей амазонке:

— Буон джорно бамбина! Грацие синьорита!

Сальвини глянул на своих спутников. Если Мауро бесстрастно наблюдал за всем происходящим, то Роберто Поцци впился взглядом в толпу на вершине и был похож на охотника выслеживающего дичь.

Последнее воскресение января 1890 года в Барнауле запомнилось на удивление отличной погодой и новой забавой — полётами на параплане.

Конец третьей книги.