— Этот придурок стрелял сквозь полушубок. От пороховых газов загорелась шерсть. И если бы Серафима Исааковна вовремя не заметила, то этому убогому пришлось бы лечить ожоги, — счел нужным разъяснить я ситуацию с возгоранием.

Со сцены раздались оханье и смешки. Сара-Серафима, оглядев пленных и моих пацанов, спросила:

— И что теперь делать?

— Вам с господином Иванцовым надо заявление в полицию написать. А мы с парнями спросим у этих нехороших людей, что им от нас надо, — выдал я задание и обратился к пацанам:

— Парни обыщите этих «лишенцев». Начните вот с этого погорельца, — указал я на Фому и добавил. — Если кто будет кочевряжиться, бейте не жалея. Господин Лебединский…! Моня! Не в службу, а в дружбу, вместе с господином Грабовским вон тот столик подтащите сюда, а то помощники мои заняты, а у меня нога побаливает.

Моня согласно кивнул и схватился за тяжелый стол, Арнольдик, пожав плечами, снисходительно помог ему поставить стол перед стулом, на котором я сидел. Потом пришлось попросить Моню поставить еще один стул, по другую сторону стола. Я сел поудобнее, достал из кармана трофейный ствол и, положив его под правую руку, кивнул Архипке:

— Давай распотроши этого. Все, что найдешь, выкладывай сюда. — похлопал я ладонью по столу.

Тот, схватив мужика за ворот, помог ему подняться на ноги и подвел к столу. Быстро и ловко обыскал, выложив передо мной: кошелёк, нож и завернутые в тряпочку патроны для револьвера. Я развернул тряпочку; ровно шесть штук. Ну на хрена ему запасные патроны? Он что воевать с нами собирался?

— Больше ничего нет, — доложил Шварц.

— Присаживайтесь, господин Фома, — вежливо предложил я, Хорькову. — Шварц помоги господину присесть, и постой сзади пока я с ним беседую.

Архипка понимающе кивнул и довольно грубо усадил своего подопечного на стул, рявкнув ему в ухо:

— Сидеть!

Тот от неожиданности пригнулся, но справился с собой, выпрямился и принял нарочито независимый вид. Я попросил мадам подать мне мою тетрадь, которую, как оказалось, вручил ей, перед тем как сцепиться с Фомой и его присными. Взяв тетрадь, открыл её и, делая вид что читаю, спросил своего визави:

— Хорьков Фома, по кличке «Хорь» — это вы?

Не получив никакого ответа, тем не менее продолжил:

— Это вас покойный Сыч поставил надзирать за борделем мадам Щукиной и взимать положенный процент?

Фома сглотнул, и, молча, отвернул взгляд в сторону. Видно было, что он меня боится, но не хочет этого показать. На какой-то момент я почувствовал себя героем какого-то плохого американского фильма. Мне стало смешно, но смеяться было нельзя. Наоборот нужно изобразить отбитого на всю голову бандита. Я посмотрел на револьвер и на запасные патроны, лежащие на тряпочке, и решил, что моему имиджу крутого парня не помешает стрельба из трофейного ствола.

Взял со стола револьвер, взвесил его в руке и стал смотреть куда бы безопасно выпалить. Глянул на Фому, тот хотя был теперь без полушубка, но шапка-треух сидела на его голове, придавая ему забавный вид. Вспомнился вдруг фильм с Михаилом Евдокимовым в главной роли, где он расстреливает из ружья шляпу своего друга. А ведь это будет вполне в тему, а если ещё и попаду, то вообще отпад.

— Шапку с него сними, — обратился я к Шварцу.

Архипка снял с мужика шапку и, держа её в руке, с любопытством смотрел на меня через дырки в балаклаве. Похоже, парень ждал, что ещё я такого придумал для их развлечения. Я не стал разочаровывать друга:

— Когда скажу, подбросишь шапку вверх и в ту сторону, — стволом показал куда бросать шапку.

Архипка смешливо фыркнул и кивнул головой. Я встал со стула и приготовился.

— Давай!

Архипка подбросил шапку к потолку. Я, дважды по ковбойски взведя левой рукой курок, выпалил в падающую шапку и, к немалому своему удивлению, один раз попал. Потом не торопясь стрельнул в третий раз в уже лежащий на полу треух и, разумеется, тоже попал. Не обращая внимания на испуганные взвизги позади себя, сел на стул и принялся перезаряжать револьвер.

— Хороший револьвер, точный.

Выбивая стреляные гильзы и вставляя в барабан снаряженные патроны, искоса поглядывал на сидящего напротив мужичка. Похоже того проняло. Но надо закрепить результат, да и артистам не худо на это посмотреть, чтоб вопросов меньше было по поводу моих к ним замечаний. Пусть лучше боятся, чем пренебрежительно относятся к «молокососу».

— Повторяю вопрос. Ты Фома Хорьков по кличке «Хорь»?

Не дожидаясь ответа, вскочил на ноги и, перегнувшись через стол, схватил мужика за длинные волосы на затылке и припечатал мордой в стол. Именно «фейсом об тейбл» в самом буквальном смысле. Да при этом еще заорал:

— Говори, сука!

Держа мужика за волосы, боролся с вдруг возникшим желанием ещё несколько раз постучать того мордой о твердую поверхность. Блин! Я так свихнусь с этими утырками окончательно. Я отпустил страдальца и нарочито медленно сел обратно на стул. Мой визави поднял голову и с откровенным страхом уставился на меня. Из разбитого носа у него капала кровь, и он размазывал её рукавом по лицу. Я взял тряпку, в которую были завернуты патроны, покрутил в пальцах.

— Ты «Хорь»?

Мужик торопливо закивал головой, подтверждая.

— Голос потерял? Отвечай!

— Я.

— Утрись, — кинул ему импровизированный платок.

Тот суетливо схватил тряпку и стал вытирать с лица кровь.

Похоже проникся серьёзностью момента и потому кошмарить его дальше не имеет смысла. Это не Михель Гуревич, которого нужно время от времени окунать в дерьмо и держать в тонусе. Поэтому чтобы не слишком затягивать разборки я посмотрел на Фому расфокусированным взглядом и сказал:

— Солидные люди вложили деньги в это предприятие, — я указал себе за спину. — И они хотят получить прибыль. Руководить этим делом поручили мне и госпоже Ивановой. И вдруг появляется какой-то «хорёк душной» и хочет все эти планы порушить? Не подскажите, господин Хорьков, по кличке «Хорь», что мне с тем «хорьком» делать?

Снова посмотрел на Фому и тот поёжился под этим взглядом. Молчит. Лёгким движением достал свою шпагу из трости и ударил самым кончиком по щеке. Тот схватился за лицо. Из под пальцев пошла кровь.

— Что ж ты гад такой нам помещение после ремонта портишь?! Всё кровью залил и молчишь! Зачем пришёл?!

Тот втянул голову в плечи в ожидании нового удара и промямлил:

— Сонька с Фроськой к вам ушли, а долг не отдали.

— Доолг! — протянул я. — Долг это серьёзно. Долги надо отдавать. Вот только про долг я в первый раз слышу. Госпоже Ивановой вы жестокой расправой угрожали и требовали девушек в бордель вернуть. У нас снова крепостное право?

Будучи шестёркой на подхвате, Фома мало говорил языком, больше кулаками махал да помалкивал. Так что разговорные навыки у него были нулевые, тем более вести переговоры с такой позиции, и что-то внятно говорить он не мог. В такой ситуации перед хозяином требовалось молчать и терпеть, тут же вдруг требовались ответы, от чего только усиливалась паника.

— Ефросинья! — воззвал я к барышням. — Госпожа Метёлкина, про какой долг он говорит? Кто кому сколько должен?

— Да врёт он всё! — подала возмущённый голос Фроська. — Ничего мы им не должны. Наоборот. Это Щукина нам за последний месяц не заплатила. А этот гад девок бесплатно пользует. Да хрен бы с ним, что бесплатно, так он перед этим розгами по голой заднице хлещет до крови, как с цепи сорвался. Вот мы с Сонькой и сбежали. Вон у неё спросите, она подтвердит, — нажаловалась бойкая девица.

Я повернулся и вопросительно посмотрел на кордебалет. Одна из танцовщиц утвердительно закивала головой.

— Так ты, милейший, ещё и извращенец, — угрожающе произнес я, повернувшись к Фоме. — Девки, можно сказать, себя не жалеют, зарабатывая вам с мадам Щукиной приличные денежки, а ты их розгами хлещешь, вид товарный портишь. Как хорошо и беспечно я жил, не зная ни про тебя, ни про Щукину, ни про Сыча, чтоб его черти драли. И вот тут потекло дерьмо со всех щелей.