Раз Ольга подружкой твоей была, думаю, книгу бы для тебя не пожалела, а тем более – хорошую.

Оставь себе на память!

Алла кивнула, едва улыбнулась, отлегло…

В тот день Заботкину выпало дежурство. Ходил по району пешком.

Падал крупный прилипчивый снег, ветер кидался им в лицо, задувал под воротник плаща крупные хлопья, где те благополучно таяли. Шея была мокрой. Происшествия стояли в очереди. В основном квартирные кражи и мошенничества в магазинах.

Одни преступники в отсутствие хозяев вскрывали двери, похищали всё ценное. Другие предлагали дефицитный товар, а получив деньги, скрывались через чёрный ход или подсобные помещения.

Возиться с теми и другими не хотелось – в первом случае свидетелей и потерпевших не было или они ничего не знали, во втором – сами виноваты! Зачем к спекулянтам обращались? Стояли бы в очереди как все – может, и купили что.

Антон принимал заявления, вызывал криминалистов, выписывал повестки.

Обе машины, имеющиеся в отделении, были задействованы на разгон митинга – возили участковых и постовых. На Заневской площади стояли несколько десятков граждан – просились на выезд из страны, но их не пускали. Что с ними делать никто не знал.

Сотрудники КГБ одетые в штатское, привлекли активистов-комсомольцев, вместе изображали общественность – размахивали руками, возмущались, требовали отправить предателей в тюрьму.

Но, как всегда, не могли придумать, за что. Статей уголовного и административного кодексов не знали и не понимали, поэтому только недовольно ругали постовых, угрожали руководству милиции увольнением и партийными взысканиями за бездействие.

Начальник отдела, дабы показать видимость активной работы, приказал всех митингующих доставлять в отдел и проверять по учётам, снимать отпечатки пальцев, фотографировать, опрашивать. Долго держать не имели права – отпускали. Те, отдохнув и погревшись в милицейских кабинетах, иногда попив чайку, бодренько возвращались на площадь, поднимали припрятанные плакаты.

Заботкин ходил от одного места происшествия к другому. Не торопился. Одевался легко, чтобы не вспотеть. Когда замерзал – заглядывал в кафе или ресторан попроще. Частенько администрация заведения его узнавала, бесплатно поила кофе, с радостью провожала – все же милиционер!

Оформив очередное происшествие, Антон звонил в дежурную часть и вызывал следственную группу из района. Сам шёл дальше. Когда стемнело – машины освободились, но бензин закончился. На двадцать литров, которые выдавали в сутки, много не наездишь – встали на прикол.

В промежутке между ходками Заботкин заглянул в канцелярию и получил очередной ответ на запрос. Читать не стал – оставил на столе. Около девяти вечера, когда коллеги уже разошлись по домам, зашел к себе в кабинет оставить папку с бумагами, чтобы идти домой. Увидел конверт, вспомнил и решил вскрыть.

В сообщении, кроме всего прочего, говорилось, что Мамедова (ранее Никанорова, в девичестве Селюкова) Раиса Петровна проживает в Тверской области, работает в совхозе дояркой. Имеет троих малолетних детей. Муж Мамедов Фарид Назимович – совхозный водитель. Семья считается благополучной – в скандалах не замечена.

Антон недоумевал – странно, каким образом старшая дочка оказалась в интернате Ленинграда? Быть может, Алла не знает, что её мать жива и здорова? Ничего, что отца нет, зато у матери есть семья – можно поехать. Может быть, и та не в курсе – дочку потеряла! Вот встретятся, обнимутся и заживут весело.

Но что-то начало рушиться в голове Антона. А потом подленько засосало под ложечкой – он ощутил, как ломаются проекты и планы, которые он уже наметил, надеялся на осуществление. К чему тогда было готовить дело, посылать запросы, что-то обещать девочке. Почувствовал, будто кто-то собирается его кинуть, обмануть. А точнее – сам себя! Зачем фантазировал, лелеял надежды? А может, не стоит рассказывать Алле о семье? Всего-то утаить информацию, точно и не получал. Пусть девочка спокойно живёт в интернате и не волнуется. Стоит ли перечёркивать то, к чему она уже привыкла? Сорвётся – уедет в деревню и поминай, как звали.

И тут в душу ворвался стыд. Лицо в момент ошпарило, точно кто-то плеснул кипятком. Вспомнились подзатыльники матери, портрет Гагарина, звук хлопающей двери и клятва: я никогда не буду таким.…

Неужели он способен на то, чтобы ради своих производственных интересов лишить ребёнка матери. Пусть даже для героической борьбы за Родину. Скроет правду, угодит начальству, карьера пойдёт в гору! А она? Девочка с маленькой книжкой стихов Асадова будет продолжать расти в одиночестве, читать лирические строки, полные любви, и не иметь возможности почувствовать её в реальности…

В этот момент замигала лампочка над дверью. Подумал – кто-то снова просится на приём. Колебался открывать или нет, сделать вид, что занят или уже ушёл домой. Наконец, решился – мало ли что случилось! Просто так ночью в милицию не бегут.

Стоило отодвинуть щеколду и на него упало девичье тело в мокрой заснеженной куртке. Ну вот только о ней подумал! Тонкие руки лианами обвили шею, в лицо сильно пахнуло перегаром:

– Ск-колько м-можно т-тебя жд-дать? – заплетающимся языком произнесла Алла.

Она была в стельку пьяна. Повисла на Заботкине, ноги подкосились, и, казалось, девочка отключилась, окунувшись в тепло помещения. Антон поднял её на руки и занёс в кабинет, положил на стулья, стоящие вдоль стены.

– Ты с ума сошла! – возмущённо зашептал он, точно кто-то мог его услышать. – Разве можно так напиваться. Ты же совсем ребёнок! Девушка! Как не стыдно…

Алла едва приоткрыла замутнённые глаза, по губам скользнула улыбка.

Антон подложил ей под голову свою зимнюю форменную шапку, укрыл шинелью. Сел у изголовья. Засмотрелся на девичье лицо, ещё совсем юное, с милым румянцем на щеках, неумело подведёнными ресницами, с прилипшими комочками чёрной туши.

Неожиданно дверь в кабинет открылась. На пороге стоял Игнатьев:

– А я думаю – кто здесь ходит в такой поздний час!

Антон растерялся:

– А ты… ты чего не дома?

– Дежурю в ночь по району, – усмехнулся Юрий, – тоска. Сейчас машину пришлют из соседнего отдела – у них перестрелка в ресторане, работы будет до утра. А у тебя вижу – весело!

– Да вот, девчонке плохо, – решил схитрить Заботкин.

Игнатьев ухмыльнулся, толстая физиономия расплылась слюнявой улыбкой:

– Мне кажется, ей хорошо… ну, да ладно, пока… побежал… – прикрыл за собой дверь, но тут же снова её открыл: – Кстати, я нашёл убийцу той шмары в парке Терешковой. Скоро будем задерживать.

Он снова прикрыл дверь, послышались затихающие шаги по коридору.

От неприятного предчувствия у Антона зажгло в груди – нет бы, кто другой заскочил! Именно Игнатьев! Этот припомнит – если что, обязательно заложит, всё переврёт.

На звук громкого разговора Алла очнулась. Приподнялась, встрепенулась:

– Нашли убийцу Ольги?

– Да нет, ещё ничего не ясно, – Антон погладил её по голове, успокаивая, – спи.

Алла снова смежила веки, легла, повернулась на бок. Прижалась к спинкам стульев, положила руку на колени Заботкину – обняла.

«Что же с ней делать? – подумал он. – Не понесёшь же в интернат в таком виде. И здесь не оставишь – вдруг станет плохо, или Игнатьев снова заглянет».

Появилась злость – что мне сидеть с ней здесь до утра?

Но, не видя другого выхода, убрал руку девушки, пересел за свой стол, достал из сейфа оперативные дела и принялся писать справки. Подумал, что надо бы позвонить домой, что не придёт, посмотрев на часы, махнул рукой.

Телефон мать переставила к ним в комнату, чтобы не мешал – ей никто не звонил. А семье рано вставать – пусть поспят.

За время службы у Антона выработалась привычка лишний раз не беспокоить жену. Неоднократно случалось так, что уже на подходе к дому его ожидал служебный уазик и снова возвращал на работу, бывало до утра. Потом приходилось оправдываться. Лучше ничего не обещать заранее.