– Я шотландец, а ты…

Мистер Харт вовремя втиснулся между двумя мужчинами, не допустив драки.

– Так что там с черепицей?

– Не моя вина, что она в таком виде, – сказал глава кровельщиков, и голос его прозвучал на удивление спокойно. – Какой получил ее, такой и привез.

– Ну а я ее такой отправлю назад, – заявил мистер Харт. – Я плачу за кровельную черепицу, а не за осколки.

– Я, конечно, могу забрать ее обратно. – Кровельщик безразлично пожал плечами. – Но другая поставка ожидается не раньше декабря.

Мистер Харт сжал кулаки.

– Послушай, ты…

В этот момент двери театра распахнулись, и наружу выкатился маленький кривоногий человечек в оранжевом костюме, таком ярком, что хотелось зажмуриться. Эва потрясенно моргнула, поскольку это был сам мистер Шервуд, владелец Королевского театра. Что он здесь делает?

– Шервуд! – зарычал мистер Харт, наступая на него. – Какого черта ты делаешь в моем театре?

– Харт? Какой приятный сюрприз! Не знал, что ты так рано встаешь. И мисс Динвуди здесь. – Шервуд не сразу, но все же разглядел за широкой спиной Харта Эву. – Рад вас видеть! Да что там, абсолютно счастлив.

– Мистер Шервуд, – сдержанно кивнула Эва.

– Ваше присутствие озаряет этот мрачный день, мэм! – Оранжевый человечек так сиял и приплясывал, что его белый парик съехал набок. – Вы сообщили Харту о моем предложении?

– У тебя нет средств, чтобы выкупить долю Монтгомери, – огрызнулся Харт.

– У меня нет, – легко согласился Шервуд, – но зато есть у моего спонсора.

Мистер Харт, как показалось Эве, прямо на глазах становился еще больше, его огромные ручищи сжались в кулаки, дыхание стало тяжелым. Эва на всякий случай подошла ближе к Жану-Мари: рядом с ним она чувствовала себя спокойнее.

– О каком спонсоре ты говоришь? – прорычал Харт. – Не может у тебя быть никакого спонсора.

Из распахнутых дверей театра вышел высокий джентльмен в кудрявом парике цвета лаванды и ярко-красном сюртуке, отделанном по манжетам и воротнику серебристой тесьмой, и остановился на верхней ступеньке.

Окинув взглядом собравшихся и заметив мистера Харта, он громко вскричал, выставив вперед руку, словно хотел отгородиться от владельца парка:

– Нет, ты не сможешь отговорить меня, и даже хваленое красноречие тебе не поможет!

– Что ты задумал, Джованни? – Голос Харта понизился до темных опасных глубин.

Эва украдкой огляделась. Неужели никто, кроме нее, больше не видит, что мистер Харт медленно, но верно закипает?

Все взгляды были устремлены на лестницу, по которой неспешно спускался пестро одетый мужчина. Эва сообразила, что это, должно быть, Джованни Скарамелла, знаменитый оперный певец.

– Он от тебя уходит, – пропел Шервуд, подтвердив худшие подозрения Эвы. – Джованни переходит в Королевский театр. Самый талантливый обладатель высокого сопрано в Лондоне теперь будет петь только в моем театре.

– Ты не можешь так поступить, Джо, – проговорил Харт. – Мы же договорились, что в этом сезоне ты будешь петь здесь.

– Разве? – легкомысленно переспросил певец, сделав удивленные глаза. – Но у мистера Шервуда великолепный оперный театр, к тому же мне предложили хороший гонорар. А у тебя, Харт, только грязь и протекающая крыша. – Кастрат пожал плечами. – Что же здесь удивительного, если я предпочитаю петь в комфортных условиях?

– В моем театре всегда выступают только самые лучшие певцы, – весело воскликнул Шервуд, размахивая зажатым в руке листом бумаги. – Пора бы тебе уже к этому привыкнуть, Харт.

Харт прищурился и прорычал:

– Будь ты проклят!

– Ха! – Шервуд еще больше развеселился. – Тебе удалось переманить к себе Робина Гудфеллоу и Ла Венециано, но посмотрим, как ты обойдешься без ведущего сопрано, Харт!

Не сказав ни слова, мистер Харт быстро шагнул вперед, и его огромный кулак врезался в улыбающееся лицо Шервуда. Коротко взвизгнув, владелец Королевского театра рухнул на землю, заливая ее кровью из разбитого носа.

А Харт продолжал стоять над ним – без шляпы, в одной рубашке, насквозь мокрой и прилипшей к телу, – и выглядел как воплощение дикой силы, даже варварства.

Эва, ненавидевшая насилие, судорожно вздохнула. Это была ошибка, ужасная ошибка. Сад оказался совершенно заброшенным, здание театра, судя по всему, так и не будет достроено, а владелец всего этого хаоса – грубое животное.

– Поехали отсюда, Жан-Мари, – попросила она, с трудом сдерживая слезы.

Король обратился к пророку после рождения своего первого сына, и тот сказал ему, что, если кто-то из королевских детей доживет до полуночи своего восемнадцатого дня рождения, король умрет, но если съест сердца всех своих детей, то будет жить вечно.

Бриджит Крамб вела хозяйство самого грешного человека во всей Англии.

Валентайн Нейпир, герцог Монтгомери, был красив почти по-женски, могуществен, богат и полностью – насколько это можно было видеть со стороны – лишен морали. Ее наняли всего за несколько недель до высылки герцога из страны. Один из слуг герцога узнал, что у нее репутация лучшей домоправительницы во всем Лондоне, и предложил сумму, вдвое больше, чем она получала в доме леди Маргарет Сент-Джон. По правде говоря, деньги для Бриджит были только одной из причин сразу согласиться на новую работу. За короткое время, что оставалось до отъезда в Европу, герцог разговаривал с ней всего однажды – когда без особой заинтересованности полюбопытствовал, что случилось с его дворецким. Бриджит вежливо ответила, что он решил вернуться на родину в Уэльс. Строго говоря, это была правда, хотя и не вся, поскольку она сама уговорила его вернуться на родину, чтобы исполнить наконец свою мечту – открыть там магазин.

Она также не стала объяснять, почему не наняла нового дворецкого. Зачем ей нужен еще кто-то в доме, если ее авторитет может быть непререкаемым?

Теперь Бриджит безраздельно властвовала в городском доме герцога, который именовался Гермес-Хаус. Это было очень даже удобно, учитывая другие причины согласиться поступить на службу к его светлости.

Между тем отсутствие дворецкого все-таки доставляло некоторые неудобства – мисс Бриджит приходилось самой встречать посетителей.

Вот и сегодня, услышав стук в дверь, она величественно проплыла по роскошному мраморному полу – розовому с серыми прожилками, – отполированному только сегодня утром, ровно в шесть часов. Остановившись у висевшего на стене зеркала в красивой позолоченной раме, она удостоверилась, что чепец сидит прямо, а тесемки завязаны под подбородком аккуратным бантиком. Бриджит было всего двадцать шесть – неслыханный возраст для такой высокой должности, – и она сумела обратить этот факт себе на пользу. Все без исключения слуги ей подчинялись беспрекословно.

Открыв входную дверь, Бриджит обнаружила на пороге сестру герцога, в сопровождении лакея. В отличие от его светлости мисс Динвуди не обладала и долей привлекательности. С братом ее роднили только роскошные золотистые волосы.

– Доброе утро, мисс Динвуди.

Бриджит посторонилась, впуская посетителей. Ей показалось, что девушка взволнована, что было для нее необычно.

– Доброе утро, миссис Крамб. Я пришла проверить бухгалтерские книги брата, – объяснила свой визит Эва.

– Конечно.

Мисс Динвуди посещала Гермес-Хаус один-два раза в неделю, после того как герцог покинул страну, чтобы контролировать инвестиции в «Хартс-Фолли».

– Прислать вам в библиотеку чай и легкие закуски, мисс?

– Нет необходимости. – Эва сняла промокший плащ и отдала домоправительнице. – Я ненадолго.

– Как скажете, мисс. – Бриджит властным жестом подозвала лакея и передала ему плащ гостьи. – Около часа назад принесли письмо от его светлости. Прошу прощения, что не отправила вам его немедленно.

– Ничего страшного. А что, его опять доставил тот странный парень?

– Да, мисс. Элф принес его прямо в кухню.

Эва тряхнула головой и что-то пробормотала себе под нос.