– Спасибо. – Эва осторожно взяла сверток и подергала за веревочку, пытаясь развязать, но тут заметила, с какой тоской смотрит на остатки ее чайной трапезы Элф.

– Ты, может, есть хочешь? Так садись.

– Ага. – Элф быстро сел на соседний стул, налил себе чаю и схватил лепешку.

Эва развязала веревочку и обнаружила внутри свертка маленький бархатный мешочек. Вытряхнув его содержимое себе на ладонь, она тихо ахнула. У нее в руке оказалось изысканное кольцо: крупный опал в окружении мелких бриллиантов.

Эва взглянула на Элфа, который как раз заталкивал в рот лепешку и не обращал на нее внимания. Интересно, он знает, что так небрежно нес в кармане через весь город.

Она надела кольцо на средний палец левой руки и вовсе не удивилась, что оно впору. Как это похоже на Вэла! Он знает о ней все, даже такие мелочи.

Сломав красную восковую печать с петушиным гребнем, она улыбнулась – как всегда, брат использовал печать, не имевшую ничего общего с гербом Монтгомери.

Развернув письмо, Эва начала читать, и ей казалось, что она слышит его голос:

«Моя дорогая Эва!

Я нашел это кольцо на старом маленьком базарчике, что недалеко от Венеции, и купил потому, что у продавщицы ювелирной лавки была на шее родинка в форме сердца. Если оно тебе понравится – сохрани его, если нет – выброси в Серпентайн. Надеюсь, восстановление «Хартс-Фолли» идет по плану. Мне думается, что Элф может тебе пригодиться, поэтому я дал ему указание, чтобы он оказывал тебе помощь. Не давай ему спуску.

Любящий тебя брат В.»

Эва несколько минут смотрела на письмо, тронутая беззаботной щедростью брата. Кольцо было очень красивое, и, разумеется, она не собиралась бросать его в Серпентайн, а вот что делать с Элфом, пока не знала.

Она подняла глаза и посмотрела на мальчика, который как раз вытирал рот рукавом.

– Хозяин сказал, что я должен выполнять ваши распоряжения, и заплатил за месяц вперед.

– Понятно, – осторожно сказала Эва и аккуратно сложила письмо. – Все это, конечно, очень мило, но так уж получилось, что сейчас для тебя работы нет.

Элф безразлично пожал плечами.

– Если я вам понадоблюсь, оставьте записку в «Однорогом козле», что в Сен-Жиле, и я прибегу. – Заметив сомнение на ее лице, он поспешно добавил: – Или, если вам так проще, передайте миссис Крамб. Я там бываю каждый день.

– Договорились, – кивнула Эва, хотя совершенно не представляла, зачем ей может понадобиться этот мальчик, но не стала высказывать свои сомнения, чтобы не обижать.

Внизу опять раздались голоса. Элф вскочил и напялил шляпу.

– Если у вас нет работы для меня, мисс, я пойду.

Эва кивнула. Мужской голос показался ей знакомым, сердце опять забилось, словно увидела бродячую собаку.

Элф взглянул на нее с нескрываемым любопытством, затем кивнул и выбежал из комнаты, а вместо него вошел мистер Харт… с букетом маргариток.

И вот среди многочисленных отпрысков короля появилась девочка. Рожденная одной из ничем не примечательных наложниц, она не была ни особенно красивой, ни слишком умной, но нянька, вырастившая многих королевских детей, любила ее больше всех. Ее звали Дав – Голубка.

Аса Мейкпис посмотрел на паренька с некоторым удивлением: он никак не вписывался в мир Эвы Динвуди, – а потом взглянул на леди.

Мисс Динвуди стояла, обхватив себя руками, и явно избегала его взгляда. На ней было то же светло-серое платье, что и утром: скромное и неброское, словно она боялась выделиться. Странно. По отношению к нему она проявляла прямоту и бесстрашие, а на это способен далеко не каждый мужчина, и вдруг испугалась собаки?

Эва Динвуди, казалось, состояла из двух половинок, которые не вполне подходили друг другу, и для Асы оставалась загадкой. Поскольку она продолжала молчать и избегала его взгляда, он кашлянул и, протянув ей букетик, произнес:

– Это вам.

Маргаритки он непонятно зачем купил неподалеку от ее дома. Это были самые дешевые цветы и, протягивая их ей, Аса почувствовал себя ослом.

Эва – дочь герцога – наверняка привыкла к розам и бриллиантам, к подаркам, которые он не мог себе позволить, к подаркам из другой жизни.

Но вот она подняла глаза, и лицо ее осветила прелестная улыбка. Эва взяла букетик и тихо проговорила:

– Спасибо.

Аса почувствовал, как в груди отчего-то стало горячо и тесно.

– Я пришел… пришел, чтобы… – Он сделал неопределенный жест рукой.

Эва прикоснулась к нежному лепестку и внимательно посмотрела на него.

Если бы он сказал, что пришел узнать, как она себя чувствует, и удостовериться, что вложения в восстановление парка развлечений не прекратятся, она бы наверняка смутилась, поэтому, приподняв бровь, заявил:

– Пришел вам позировать.

Эва растерянно моргнула.

– Сейчас?

– А почему нет? – Он намеренно потеребил шейный платок, но заметив тревогу в ее голубых глазах, улыбнулся. – Ах да. Я должен все время оставаться полностью одетым.

Он не смог скрыть усмешку, взглянув на ее лицо. Она такая чопорная и строгая, ее так легко шокировать.

– Совершенно верно. Ну, хорошо. Только позвольте мне отдать букет Руфь, чтобы поставила в воду, и перекинуться парой слов с Жаном-Мари.

Эва поспешно удалилась, и Аса, оставшись в одиночестве, медленно обвел глазами комнату. Голубка сидела на своем месте – в клетке. Он дал ей несколько зернышек, потом подошел к книжным полкам, рассмотрел корешки и с удивлением обнаружил, что половина книг на французском.

Услышав, что она вернулась, Аса обернулся.

– Вы читаете по-французски?

– Да. Пожалуйста, садитесь.

Аса расположился на диванчике, положив обе руки на спинку, ноги вытянул вперед.

– Так?

– Да, вполне.

Она подошла к своему столу и стала что-то переставлять, а он не мог отвести глаз от ее тонкой талии, от плавного покачивания юбок. Наклонив голову, он мог увидеть – нет, все же скорее представить – ее лодыжки под ними.

Эва обернулась, и он быстро выпрямился, изобразив самый невинный на свете взгляд.

Она подозрительно вскинула бровь, но промолчала и села за стол напротив. У нее в руках был большой альбом и карандаш.

Аса указал подбородком на альбом и разочарованно проговорил:

– Я думал, вы будете рисовать меня красками.

– Конечно, но сначала мне необходимо сделать несколько набросков. Поверните голову влево.

Аса выполнил просьбу, но она поправила.

– Для вас другая сторона левая.

Он закатил глаза, но подчинился.

– Зачем вам нужны…

– Опустите подбородок ниже.

Он опустил подбородок и поднял глаза. Взгляд получился исподлобья.

– …наброски?

– Мне так легче.

И она начала рисовать.

Ее движения были грациозными, быстрыми и решительными. Она работала как профессионал, для нее это было привычное дело.

– Вы давно рисуете? – спросил Аса.

– Не шевелитесь.

Но ему сразу нестерпимо захотелось почесать нос.

– Я начала рисовать, когда мне было тринадцать, – пробормотала Эва, склонившись над работой. – Тогда Валентайн отправил меня в Женеву.

А вот это уже любопытно.

– Монтгомери? А почему не отец?

Эва на мгновение замерла, и Аса понял, что задел какой-то чувствительный нерв, потом, расслабившись, вернулась к работе и между прочим заметила:

– Вэл всегда заботился обо мне больше, чем наш отец.

– Ваш отец, герцог? – уточнил Аса, внимательно наблюдая за собеседницей.

– Ну да. – Ее ресницы затрепетали, потом замерли. Глаза были опущены на рисунок, и Аса их не видел, но до боли хотел узнать, какие чувства в них отражаются. – Старый герцог был очень холодным человеком. Ребенком я жила в его доме, но почти никогда его не видела. Да и он едва ли замечал меня.

– А ваша мать? – Аса сам не понимал, почему ему так важно было узнать о ней как можно больше.