– Уходите, – отрубила она. – Я не хочу вас видеть.

– Я хочу попросить прощения.

– Вы хам, синьор Верроне.

– Только не говорите, что я впал в немилость, и мы перешли от имен к фамилиям.

Пьетра положила книгу на скамью.

– Я могу присесть? – поинтересовался Марио невинным тоном.

Не получив ответа, он устроился напротив девушки и положил ногу на ногу.

– Мне кажется – или вы напуганы?

– Я разочарована.

Сказав это, Пьетра поняла, что ее сердце колотится как сумасшедшее, а кровь снова приливает к щекам.

– Невыносимо думать о том, что я произвел плохое впечатление. Мне не хотелось бы заканчивать первый вечер нашего знакомства на такой ноте.

– Какое вам дело до того, на какой ноте закончится первый вечер нашего знакомства? Вряд ли вы увидите меня еще раз.

– Я буду часто бывать в доме вашего отца.

– Надеюсь, в мое отсутствие?

Пьетра поднялась, но Марио удержал ее, взяв за руку. Какие холодные у него пальцы. Да еще в такой жаркий день.

– Вы прекрасны как мадонна, – проговорил он тихо. – Признаюсь, я был удивлен, узнав, что у вас нет мужчины.

– У меня холодное сердце, – высокомерно проронила Пьетра, в очередной раз спрашивая себя, что на нее нашло, и почему она позволяет себе подобные речи. – И еще не нашлось смельчаков, решивших его растопить.

Синьор Верроне поднес руку Пьетры к губам и поцеловал. На несколько долгих секунд она замерла, зачарованная его глазами. Светлые и ясные, на лице с кожей оливкового оттенка они смотрелись странно. Она уже была готова простить ему и выпитое вино, и громкий смех, и наглые слова. Только пусть остается подольше. Она будет сидеть и смотреть на него. Изучать мельчайшие черты его лица и запоминать их. Он и вправду очень красив, ей не показалось. Классическая красота итальянских мужчин из романов, которыми она зачитывалась года три-четыре назад – и продолжает зачитываться до сих пор, пусть и тайком. Но они были пустыми, ненастоящими, мертвыми. А он живой. И стоит только протянуть руку…

– Вы даете мне шанс?

Опомнившись, Пьетра отдернула руку и отошла на несколько шагов, спустившись со ступеней. Не хватало еще, чтобы их кто-нибудь тут застал.

– Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится. Вы ведь всегда так поступаете. А я принадлежу к обществу напыщенных святош.

– Это всего лишь ваш выбор. Вы вольны его изменить.

– Вы не понимаете, о чем говорите, Марио. Вы родились в другом мире.

– Да, вы правы. Но в каком бы мире мы ни рождались, выбор прост.

Пьетра убрала за ухо выбившуюся из прически прядь.

– Расскажите мне о Беатриче, – неожиданно попросила она.

Марио поднял брови.

– Зачем?

– Я хочу знать. О чем вы говорили с Сантино?

– Вас интересуют общие детали? Или, – он выдержал паузу, – постыдные подробности?

Усилием воли девушка заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Постыдные подробности.

Марио принял более расслабленную позу и улыбнулся.

– Я обязательно поделюсь ими с вами в более подходящей обстановке.

Пьетра не сдержала обреченного вздоха, и собеседник, довольный ее реакцией, кивнул.

– Простите, но я должен идти. Уверен, мы скоро увидимся.

Девушка ограничилась ответным кивком. К глазам подступили слезы. Праздничное настроение, в котором она пребывала каких-то несколько минут назад, улетучилось, оставив после себя холодную пустоту. Она уже хотела увидеть Марио снова. Она стояла, не решаясь сделать первый шаг в направлении выхода из сада, и ее преследовала навязчивая мысль, постепенно перерастающая в желание. Сейчас она сядет рядом с ним, обнимет, с наслаждением запустит пальцы в его волосы и будет целовать, забыв обо всем.

– Я могу признаться вам кое в чем? – заговорил Марио.

– Да, конечно, – ответила Пьетра, стряхивая оцепенение.

– Ненавижу алкоголь. Я пью только по особым случаям, и только тогда, когда из вежливости нужно взять бокал. Это неприятное ощущение затуманенного рассудка… вот чего я никогда не понимал в людях. Чувства могут достигать невероятной остроты. Мы пребываем на вершине блаженства, вдохнув запах кожи любимой женщины. Плачем, слыша прекрасную музыку. Забываем обо всем, пробуя изысканную еду. Но кто-то решил, что чувства обостряются с помощью алкоголя. А табак? Это ужасно. Мы напрочь забываем о том, как мудра создавшая нас сила, и падаем с головой в придуманные другими удовольствия. Но что мы знаем об истинной глубине удовольствий, придуманных природой? – Он сложил большой и средний пальцы, оставив между ними небольшой промежуток. – Ничего. Мы бродим по миру как слепые котята, даже не подозревая, какое наслаждение таит в себе трезвость рассудка. Ни одно вино, даже самое тонкое, не сравнится с чувствами, которые можно испытать при близости с желанной женщиной.

Пьетра провела языком по губам.

– Да, наверное… вы правы.

– Вы со мной согласны? В плане мужчин.

– Наверное, вы правы, – повторила девушка смущенно. – Я не знаю. У меня еще не было мужчин.

Марио виновато улыбнулся.

– Похоже, я снова смутил вас.

– Все хорошо, – уверенно кивнула девушка. – Я вам верю. Когда-нибудь… я узнаю.

– Обязательно узнаете, если захотите. – Он посмотрел на солнце, которое почти опустилось за горизонт. – Что же, мне и правда пора. Сделайте одолжение, присмотрите за Санни. Вот кто точно способен напиться до беспамятства и подпортить вам праздник.

25 мая

Рим, Италия

– Снова уезжаешь.

Аллегра стояла у окна вполоборота к своему мужчине и рассеянно болтала остатки шампанского в высоком хрустальном бокале. Стефано открыл шкаф и уставился на галстуки в поисках подходящего. Он проснулся не так давно, и голова была тяжелой.

– Ты объявил мне бойкот?

– Прости, милая. Я не услышал твоего вопроса.

– Я не спрашивала. Я констатировала факт. Ты снова уезжаешь.

– Ненадолго.

– Надеюсь, ты не забыл.

Галстуков было слишком много, и Стефано, тихо чертыхнувшись, достал первый попавшийся. Неброский, серо-стальной. Кажется, подарок одного из сослуживцев на день рождения. На прошлый? На позапрошлый? Детектив Стефано Гальярди получил бессмертие три века назад, и дни рождения считал глупостью, помогающей людям скрасить их недолгую жизнь. В таком он не нуждался.

Не нуждалась и стоявшая у распахнутого окна женщина, допивавшая шампанское. Дорогое, как и все, что было на ней надето – длинное платье из алого кружева с разрезом, почти полностью открывавшим левую ногу, черные туфли на высоком каблуке, украшавшее шею бриллиантовое колье и поблескивавший на запястье платиновый браслет. Аллегра повернула голову, и длинные серьги поймали свет уличных фонарей. Волосы цвета воронова крыла были собраны в сложную прическу. Стефано вспомнил, как сегодня утром она сидела перед зеркалом и бережно расчесывала их, а потом заплела в косу, пожаловалась, что со времени последнего визита к парикмахеру они отрасли почти до колен и забралась в постель.

– Черт, – сказал детектив Гальярди. – Милая… я забыл.

Аллегра рассмеялась и поставила пустой бокал на подоконник.

– А я уж было решила, что с тобой что-то не так, и на этот раз ты не забудешь.

– Я и подумать не мог, что привыкнуть к этой традиции будет так сложно.

– К традиции? – изобразила удивление женщина.

– К празднованию… хм. Даты начала отношений.

– Это трехсотая дата, Стефано.

После переезда в Италию – или, если говорить точнее, после возвращения в Италию, так как именно тут он прожил тридцать лет смертной жизни и получил новую жизнь – они договорились расстаться с истинными именами и последовать примеру других темных существ, придумав себе новые биографии.

Он превратился в детектива Стефано Гальярди, сотрудника отдела по расследованию убийств, трудоголика, сделавшего отличную карьеру, хотя начальству было непросто смириться с его привычкой часто работать в темное время суток. Она превратилась в Аллегру Лиццио, владелицу ночного клуба, посещаемого, в основном, богатыми иностранцами и влиятельными дипломатами, не имевшую в своем шкафу ни одной пары дешевых туфель и даже дома одевавшуюся так, словно предстоит выход в свет. Женщина обращалась к нему «Стефано», настаивала на том, чтобы и он использовал ее светлое имя, но для детектива Гальярди все это было игрой.