В саду у Славки они метали ножи и даже топоры, во дворе бабы Любы – дротики. Наконец пригодился дартс, подаренный бабушкой Верой на день его рождения. Очень быстро дротики растрепались и погнулись, пришлось привязывать к ним новые перья, а к одному – иголку гледичии. В течение двух недель дротики вообще потерялись, и они про них благополучно забыли.

Славка взяла его нож за лезвие и, не прицеливаясь, метнула. Нож просвистел по воздуху и воткнулся в зловонную лепёшку от яйца.

– Пришпилила желток.

Крис сосредоточенно выедал на подсолнухе узор и поглядывал в сторону леса. Пока не стемнело, он хотел ещё набрать ежевики на развалинах. Но, когда озвучил свою мысль, Славка покачала головой.

– Не надо. Там вчера копателей видели. Лучше там пока не ходить.

Крис заинтригованно застыл:

– Это те, которые ищут пропавшие драгоценности?

– Ага. Одного уже Мёртвая дева спугнула. Двое ещё копают.

Крис хмыкнул.

– Эту Мёртвую деву кто-нибудь видел?

Славка вынула из стены топор, воткнула в пень и снова взялась за свой подсолнух.

– Я видела. На празднике Цветущего сердца, ещё в июле. Мама не хотела, чтобы я туда ходила. Она говорит, что там много «хмельных и бесом попутанных». Но именно в этот день можно увидеть Мёртвую деву. Любит она это место. Так что я все равно пошла.

– Может, её там и убили?

– А может, там она была счастлива, – Славка выплюнула скорлупки на траву, вскрыла новое семечко. – Я её видела.

– И какая она? – Крис придвинулся к краю, любопытство так и выплёскивалось из его глаз.

– Красивая, несчастная, рыжая.

– Да тут полдеревни рыжие.

– Это же Старолисовская. Мама у меня тоже рыжая.

– А ты нет.

– А я нет, – закончила задумчиво Славка и тут же встряхнулась, будто отгоняя морок, – глава сам не рыжий, но в милые выбирает чаще всего именно таких. Хотя у него почти все женщины милые.

Крис хмыкнул. Славка не говорила «в жены» или «в пару», обозначала отношения именно так «выбрал в милые».

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я всё знаю, – она горделиво вскинула чёрные брови. – Поликарповна, которая жена хозяина маслобойни, тоже главу любит, а глава ходит к твоей бабе Любе. Правда, сейчас всё реже.

Крис чуть не подавился семечком.

– К бабе Любе? – Он не мог себе даже представить, что мужеподобная баба Люба с мощными бицепсами может кому-то понравиться. – Фу.

Славка звонко расхохоталась.

– Не веришь?

– Верю, – Крис вынул ещё одно семечко, показал Славке получившийся узор на шляпке подсолнуха, – ну как?

– Прикольно, а я сбилась, сожрала полшляпки, – она отбросила подсолнух в сторону. – Дочка Поликарповны, кстати, вернулась из санатория. Я слышала, сегодня об этом говорили у колодца желаний.

– Это которая Катя?

– Ага. Только она себя Кэтти теперь называет.

– Джек и Витёк с ней не дружат. Только Маше разрешают с нами гулять.

– А она со мной не дружит. Но я хочу. Мама говорит, мне нужно не только с белками и карасями общаться. Ты-то скоро уедешь.

Крис задумался.

– У костра на поляне лотосов все сидят, никого не гоняют. Там и девчонки появлялись, правда, приезжие. Но там и взрослых много.

Славка широко улыбнулась.

– Завтра взрослые на дискотеку пойдут в клуб. Давай подглядим и напугаем кого-нибудь? Они после танцев вечно по кустам ходят.

Крис засомневался, но согласился. Уж лучше он тоже пойдёт, чем отпустит Славку в одиночестве бродить в деревне, где её не очень-то любят и даже побаиваются.

Весь день Крис не видел Славку. Баба Люба отправила его к Михе за мукой. Его дед был мельником, но местным ничего не продавал, а отдавал в обмен на другие продукты или услуги. Баба Люба обещала к зиме всем мужчинам Михиной семьи первосортные кроличьи шапки, а за это уже третий раз отправляла Криса за мукой. Хотя пекла не так уж и часто, в основном пироги с крапивой или пирожки с луком дубового типа, их можно было есть только горячими, к вечеру они превращались в лакомство для термитов. Угрызть их обычными зубами могли только нутрии и очень голодный Крис.

Он взял пакет с мукой, но сразу не ушёл. Миха раскладывал луковые плети по двору и так жалостливо посмотрел, что Крис предложил свою помощь. Нехотя и с надеждой на отказ. В итоге целый день они выковыривали золотистые круглые луковицы из сухой земли и возили их на тачке к дому. Раскладывали на просушку прямо на бетонированном дворе и снова шли через две улицы на луковую плантацию. Поначалу развлекались и возили друг друга в пустой тачке, но ближе к вечеру так устали, что тащились, едва переставляя ноги. Крис поел у Михи ухи из местных карпов и курника с голубями. Когда на столе разложили домино, он засобирался домой. Наверное, Славка уже ждала его или, ещё хуже, не дождалась и пошла безобразничать к клубу самостоятельно.

– Мне уже идти нужно.

– Может, одну партию? Ты умеешь?

Крис покачал головой.

– Немного в нарды могу, а домино нет.

Миха кивнул в сторону деревянного комода.

– Нарды у нас тоже есть, правда, кубики потерялись.

Крис решительно встал.

– Мне правда пора.

Домой он бежал. Запыхавшись, влетел во двор одновременно с сумерками. Облился уже остывшей водой из таза, наскоро обтёрся колючим пересушенным полотенцем и стянул с верёвки чистые вещи. Едва он переоделся, как ветви черешни зашевелились. Тёмная тень прошлась по крыше сарая и, спрыгнув сначала на поленницу, мягко приземлилась на землю. Обычно Славка носила светлую одежду с кружевами и узорчатой тесьмой, но сейчас на ней было тёмно-синее платье, а чёрные распущенные волосы закрывали её подобно плащу.

– Ниндзя. Тебя почти не видно в темноте.

Славка блеснула зубами.

– А ты в светлой рубашке. Есть у тебя что-нибудь тёмное?

– Не-а. Хотя есть тёмно-серая футболка.

Славка подождала на улице, когда Крис переоденется. Оценила его новый вид улыбкой.

– Красивый цвет. Цвет грозы и твоих глаз, когда ты злишься.

К дискотеке они пробирались «задами», в полуприсяде, иногда на корточках, чаще просто пригнувшись. Хихикали и сдерживали смех, нарочно изображая безудержное веселье. У клуба захохотали в полный голос. Музыка всё равно заглушала и разговоры, и даже шум леса. Несколько минут они наблюдали танцы молодёжи прямо на площади, напоминающие топтание и пьяные объятия под неподходяще быструю мелодию.

Славка сначала вглядывалась в лица, а потом фыркнула.

– Скучно.

Набрав полную горсть мелких камушков, она потянула Криса в кусты и затаилась. В одиночестве они просидели недолго. Зашуршали заросли боярышника, послышались весёлые голоса. Но, судя по всему, парочка уединилась не для разговоров, голоса сменили влажные звуки поцелуев, почти сразу зашуршала одежда. Добавились стоны, нарочно сдерживаемые и приглушённые.

Славка уже хотела бросить горсть камушков, но в темноте раздался тонкий девичий голосок.

– Ты же меня любишь, Кузьма? Скажи, что любишь.

– Люблю, конечно, только тебя и люблю, – с готовностью откликнулся Кузьма.

– И женишься на мне?

Кузьма предпочёл повторить предыдущую фразу.

– Конечно, люблю.

Снова послышалась возня.

Крис хмыкнул, а Славка мечтательно вздохнула.

– Она его милая.

Он отобрал у неё камешки и бросил в сторону клуба. Они прокатились по траве с лёгким шорохом, напоминающим шаги. Парочка резко подскочила и убежала в глубь леса. Теперь Крис разглядел светлое платье на девушке и тёмно-рыжую шевелюру парня.

Подняв Славку за руку, он отряхнул свои брюки, бросил взгляд на качающиеся ветки боярышника.

– Сегодня точно милая.

Крис проводил Славку до маслобойни, дальше по Солнечной улице до самого дома она бежала в одиночестве. Всё вспоминала звуки поцелуев и признания в любви. Ветер разметал облака, луна провожала её, высвечивая дорогу. Славка хотела петь, бродить по кустам среди ночи и быть чьей-то милой. В её груди уже разбухало и теснилось незнакомое пузырящееся чувство, похожее на взлёт качелей, румяный предрассветный сон и таинственное журчание Капиляпы. Всеобщая Любовь уже отколола кусочек для Славки и поселила этого новорожденного ёжика в её мысли и сны. Он пока не оброс иголками, был трогательным, беззащитным и очень милым.