Но все же я должен хотя бы попытаться. Почему? – Да просто потому, что я нормальный человек и не могу спокойно смотреть на то, как умирает мой родной дед, с которым связана вся моя жизнь, начиная от первых воспоминаний детства, и никто в целом мире не может ему помочь. Никто, кроме меня. Я должен попытаться хотя бы для того, чтобы поставить в этом вопросе точку, чтобы он не мучал меня больше, и я бы смог смириться. Или я способен на лечение, или это мне, как и всем другим людям вокруг, недоступно.

И поэтому, пока я переполнен энергией, в среду вечером я опять был у предков. Поехал я к ним сразу после смены, поэтому с удовольствием поужинал вместе с ними. Что может быть вкуснее пищи, приготовленной мамой? Пожалуй, только пища, приготовленная бабушкой. Хотя в моем конкретном случае, это точно не факт, потому что мама все же готовит вкуснее. Это я еще в детстве понял.

За ужином болтали о том, сем. На этот раз маму отчего-то, наконец, заинтересовал мой псориаз, так что даже пришлось раздеться до трусов, чтобы она смогла тщательно исследовать мое новое чистое тело. Она смотрела, вздыхала, несколько раз явно хотела мне что-то сказать, загадочно переглядывалась с бабушкой, но так и не сказала. Вернее сказала, но я чувствовал, не то, что ей больше всего хотелось. Странные они с бабушкой стали какие-то после моего излечения, если честно. В чем тут дело, интересно? В конце концов, мама заявила, что теперь не слезет с меня, пока я не сотворю ей внуков. Я ответил, что работаю над этим, и мы вместе посмеялись. Мамы они такие мамы.

Но после ужина я решил, что не стоит тянуть кота за хвост, неизвестно, насколько долго я могу хранить накопленную энергию. Я сказал, что мне не нравится цвет лица деда и мне нужно его осмотреть. Дед удивился, уверил меня, что чувствует себя отлично, но я настоял, упирая на то, что врач здесь я и других врачей нет. Следовательно, мне виднее. Он вздохнул, переглянулся с бабушкой, пожал плечами, но единственному внуку уступил и, раздевшись по пояс, лег на кровать по моему настоянию. Он, конечно, гордился, что его внук хирург, но, думаю, не очень пока был уверен в моей компетенции. А может, это и не так. Почему-то, как я случайно заметил, взгляд мамы, смотревшей на меня не отрываясь, был очень испуганным. Мне показалось это странным, неужели она что-то знает о моей способности? Однако сейчас выяснять это было бы явно не к месту и не ко времени.

В общем, я присел на край кровати рядышком с лежащим дедом и положил свои руки чуть ниже его желудка. Поджелудочная железа человека представляет собой удлиненно дольчатый орган, который расположен в брюшной полости позади желудка, тесно примыкая к двенадцатиперстной кишке. Она залегает в верхнем отделе на задней стенке полости живота в забрюшинном пространстве и играет важную роль в процессе пищеварения и регуляции углеводного, жирового, а также белкового обмена. Участвует в переваривании жирной, углеводистой и белковой пищи. А также выделяя в кровь такие гормоны, как инсулин и глюкагон, регулирует углеводный обмен. В общем, орган крайне важный, а я, похоже, хорошо учился, раз помню все это.

Как только я приложил руки, так сразу же увидел всю картину целиком. Пожалуй, можно сказать, что еще одна сторона моего дара – диагност, причем, очень точный. Надо подумать, как это можно использовать. Но это все потом.

Опухоль присосалась к нижней части железы, уже немного вдавливаясь в двенадцатиперстную кишку. Метастазы я не увидел, так что, скорее всего, их и нет, что очень и очень хорошо. В любом случае, сейчас мне важно попытаться хотя бы немного уменьшить размеры опухоли для того, чтобы можно было направить деда к онкологу, у которого в этом случае будет больше шансов на положительный исход лечения.

Я вдохнул, выдохнул и, почувствовав знакомый холод и покалывание в пальцах, острожно направил тонкую струю энергии в паразита, присосавшегося к деду.

Практически сразу тошнота подступила к горлу, поэтому я еще чуть уменьшил ток энергии (а как еще это назвать?), но при этом обтекая ею все опухоль. Когда мне показалось, что она, чуть вздрогнув, немного сократилась, у меня в глазах потемнело, а потом поплыли темные круги и я едва сдержал сильнейший приступ рвоты. Я сжал зубы, стараясь отрешиться от собственных ощущений и сосредоточиться на опухоли. Та еще раз дернулась и теперь уж точно чуть-чуть сократилась в размерах, а у меня из носа пошла кровь. Хорошо, что дед смотрел в потолок, а мама с бабушкой стояли позади. Бабушка что-то спросила у меня, но я лишь помотал головой и от этого движения на миг лишился зрения. Потом оно восстановилось, но не полностью, поэтому рисунок опухоли передо мной расплывался, но, кажется, она опять немного стала меньше. Или показалось? Я уже ни в чем не был уверен, мне было так плохо, что я держался лишь на одном упрямстве.

– Лида, останови его, он же умрет! – услышал я далекий голос бабушки и удивился.

– Олег, прекрати сейчас же, ты не сможешь…

Не слушая их, я еще немножко добавил энергии и сразу почувствовал, что ее почти не осталось. Но в этот момент опухоль резко дернулась и еще немножко сократилась в размере. А я упал головой прямо в живот деду, заливая его своей кровью. Вот только я этого уже не видел.

Я висел в пустоте, не чувствуя тела. Вполне возможно, что его вообще не было, поскольку у меня не было глаз. Однако при этом я видел все во все стороны одновременно, только вот смотреть здесь было особо не на что. Лишь темнота с различными оттенками серого, красного и фиолетового, которые иногда переливались и менялись местами, медленно перетекая один в другой.

Было ощущение, что кто-то решает, как со мной поступить, однако я никого не видел и не слышал. Присутствовало лишь некое смутное понимание, что меня кто-то или даже что-то рассматривает. Причем, это что-то не очень интересовалось конкретно мной, я был одним из множества миллиардов и миллиардов факторов (событий? задач?) для этого существа. И оно (она, он, они?) решало все эти вопросы, одновременно занимаясь еще великим множеством каких-то других дел.

Сколько я так висел? Глупый вопрос там, где нет времени. Нисколько и всегда одновременно. А еще я был частью чего-то, элементом… чего? Мне казалось, что я вот-вот найду ответ на этот вопрос, и каждый раз этот ответ ускользал как вода сквозь пальцы. Вода, пальцы? А что это такое? Попытался сосредоточиться и вспомнить, но из этого ничего не вышло.

Открыв глаза, я зажмурился от яркого света. Включился слух и я услышал какие-то ритмичные звуки, а еще попискивание приборов. Я в больнице? В реанимации? Вновь открыл глаза, теперь потихонечку, сначала крохотные щелочки, постепенно привыкая к свету. Это горел ночник, расположенный на стене палаты возле пола.

Я прислушался к себе, и мне показалось, что я полностью здоров. Подняв руку, я стащил кислородную маску, закрывавшую рот и нос. Вдохнул полной грудью, принюхался и понял – да, я в больнице. А аппаратура сбоку стала подавать сигнал тревоги, наверное, это из-за того, что я снял маску. Значит, сейчас кто-то меня навестит, подумал я, и услышал быстрые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и разогнавшаяся медсестра вдруг застыла, увидев мою улыбающуюся физиономию.

– Здравствуйте, – сказал я, – можно немного воды, а то пить очень хочется?

Она кивнула, молча развернулась и убежала. Я же лишь слабо удивился ее поведению. Это она за водой побежала или за дежурным врачом? Скорее, все же, второе. Ну и ладно, может, хотя бы он даст мне попить, а то во рту ужасно все пересохло.

Не буду рассказывать про всю ту суету, которая началась потом. Важно другое. Я был в коме двадцать восемь дней, а перед этим – клиническая смерть, коллеги сказали, что они буквально вытянули меня с того света. Почему такое со мной случилось, они и сами пока не могли понять. Мой лечащий врач, прекрасная женщина Анастасия Игоревна, рассказала, что, такое впечатление, будто мой организм в один миг почему-то просто отказался работать.