Казачество как субэтническая общность могло реализовать себя и свои интересы в Российском государстве только через феодально-сословный принцип организации общины, доминировавшей в средневековом обществе. Реализовавшийся путь развития обусловливался совокупностью объективных факторов, прежде всего, внутренним социально-экономическим положением субэтноса, неполитическим и экономическим давлением Московского государства, борьбой с мусульманской Османской империей, наконец, имманентной потребностью выражать интересы русского народа. Развитие донского казачества в Российском государстве осуществлялось за счет усиления связей с ландшафтом и изменения характера трудовой деятельности. Обретение казачеством сословных признаков, прав и привилегий не исключало развития субэтнических элементов, но отводило их на второй план.

Признание казачества в качестве самостоятельной военной и политической силы явилось первым шагом на пути превращения его в сословие. Противоборствующие политические силы – Московское государство и Османская империя – с разных сторон стали учитывать казачество как геополитический фактор, стараясь всеми силами привлечь его к достижению собственных целей. Закрепление за всеми представителями казачьего субэтноса личной свободы и имущественных прав, источников доходов (беспошлинная торговля, рыболовство, добыча соли и т. д.) становится необходимым условием материального обеспечения казаков. Данное развитие событий удовлетворяло и московское государство и казачество. Для правительства расширялись легальные и легитимные возможности использовать казачество в своих целях, а для казачества – права и привилегии служили юридической формой защиты от чиновничьего произвола, социально-экономических и политических притязаний других этносов и социальных групп. Уже первые приобретенные казачеством права и привилегии превратили его в соучастника государственной власти.

В XVII в. шел процесс формирования самосознания казачества как особой этно-социальной группы. Для него характерны, во-первых, общая историческая память, представления об общей судьбе и родстве казаков, во-вторых, представление о личной свободе казачества и независимости Войска Донского, в-третьих, представления о казачьих традициях, ставших характерными чертами казачьего менталитета. Это патриотизм, свободолюбие, преданность долгу и войсковому братству, общинный коллективизм, веротерпимость, ненависть к врагу при полной терпимости в своей среде к людям нерусской и нехристианской религиозной принадлежности. Когда казачество стало опорой самодержавия, то добавилась и преданность царской власти. Н. А. Мининков подчеркивает, что в основе мировоззрения казаков лежал средневековый провиденциализм, сочетавшийся с выраженными чертами рационализма нового времени. Свою роль казаки претенциозно видели в том, что бы быть защитниками православной веры, русского государя и народа от «басурман».

Однако казачья вольница имела и собственные эгоистические интересы.

Отдаленность казачьего края от центра обусловила определенную, исторически возникшую, относительную самостоятельность казачества, его известное противопоставление русскому крестьянству. После вынужденного перехода казаков во второй половине XVII в. к «легальному» скотоводству и земледелию, большие площади земель на Дону перешли к ним в исключительное пользование. Вследствие этого в дальнейшем укрепилось представление казаков о своих исторических, никем непоколебимых правах на донскую землю [23].

Особое значение имел складывавшийся механизм взаимоотношений Москвы и Дона, который был в основе политики царского самодержавия на Дону. История казачества развивалась параллельно с развитием государства российского, так как Москва постоянно стремилась привлекать казаков для решения своих задач на основе договорных отношений. Вслед за С. Г. Сватиковым, Н. А. Мининковым ряд историков считает, что это является вариантом отношений вассалитета-сузеренитета, несмотря на то, что в Европе в эти отношения включался личностный компонент, и они в целом были характерны для удельного периода, а не позднего Средневековья. Хотя в чистом классическом виде вассалитет-сюзеренитет наблюдался в Западной Европе, это не отрицает появления этого явления в превращенном и модифицированном виде и в российской истории. В условиях становления российской цивилизации и казачества, являющегося, по мнению Н. А. Мининкова, региональным компонентом русской цивилизации, произошла определенная инверсия этого явления, как впрочем, произошло со всем феодализмом, сословно-представительной монархией. Сущность отношений вассалитета-сюзеренитета заключается не просто в подчинении одного партнера другому, но и в сохранении свободы и относительной суверенности младшего партнера, что позволяет совершенно обоснованно применить это понятие в целях доказательства концепции постепенного подчинения Москве полунезависимой вассальной республики и ее превращения в составную часть русского государства. Решающим и поворотным пунктом в этом процессе стало принятие крестоцеловальной присяги донцами на верность московскому царю после подавления разинского восстания.

Казачество, конечно, преследовало свои специфические интересы особым положением, но это не исключало совпадения определенных интересов казаков и великорусских крестьян. В частности борьба казачества за сохранение своих прав и свобод позволяла сохранять Донскую квазигосударственность, являвшуюся убежищем для беглых крепостных крестьян и холопов, согласно квазисуверенному принципу «С Дона выдачи нет!» Впоследствии русские цари с особой решимостью ликвидировали это суверенное право Дона, нарушавшее сложившуюся социально-экономическую систему самодержавной и крепостнической России.

Московское правительство решало в этот период очень сложные задачи стабилизации внешнего и внутреннего положения. Отношения с казачеством, как впрочем и во все последующие годы, не являлось предметом первоочередного внимания и заботы правительства. Единственно, оно постоянно требовало активного участия казачества в войнах с Польшей и его отказа от проведения самостоятельной внешней политики в отношении Крыма и Турции. 26 сентября 1649 г. царь Алексей Михайлович пожаловал донским казакам еще одно знамя и для их усиления было направлено 3000 добровольцев с Украины для записи в казачество. Однако казаки по-прежнему сопротивлялись принятию на себя обязательств под присягой и настаивали на том, что они являлись слугами царю и России на добровольной основе как приверженцы общей православной веры и русского народа, оставаясь в рамках самостоятельного государственного образования – Войска Донского. Историки считают, что такой тип зависимости вполне можно обозначить как «протекторат» (Платонов), «вассалитет» (Сватиков). Об этом свидетельствует передача функции сношения Москвы с Войском Посольскому приказу. Это убеждало казаков в признании Москвой особой самостоятельности Дона, и Войско Донское иной раз позволяло себе акции, расходившиеся с политикой Москвы. Например, казаки казнили посланного Москвой дворянина Карамышева, а Москва не решилась примерно наказать самовольный Дон.

Казачий Дон пытался следить за сохранением своего квазисуверенитета и собственного войскового права, но истощенное пятилетним «азовским сидением» донское казачество было вынуждено просить о военной и материальной помощи Москву. Дон впервые согласился на посылку в свой край вспомогательных войск. Однако Москва была еще не в состоянии затрагивать самостоятельность войска во внутренних делах. На Дону по прежнему функционировало специфическое войсковое право (т. н. обычное право) – комплекс неписаных положений, обычаев, регулирующих деятельность круга, атаманов, предельно упрощенное судопроизводство и наказания провинившихся. Причем наказания по войсковому праву отличались крайней жестокостью – за большинство нарушений полагалась смертная казнь («мешок на голову и в Дон»).

Московское право, как правило, не распространялось на донских казаков. «Соборное уложение» 1649 г предусматривало наказания только служилым городовым казакам. Находившиеся в Москве в составе посольств («зимовые станицы») казаки пользовались полной неприкосновенностью и имели дело исключительно с Посольским приказом. Более того, все находившиеся на территории Войска Донского представители Московского царства подлежали «казачьему присуду». Свою политическую обособленность они традиционно подчеркивали принципиально важным смысловым выражением: «Здравствуй Царь в кремлевой Москве, а мы казаки – на Тихом Дону!» Это было неписанное общепринятое правило, означавшее по своему смыслу независимое от Москвы существование Донского казачества. Особой, не менее принципиальной чертой донского войскового права была возможность политического, социального и религиозного убежища всех беглых и изгнанных, что выражалось в чеканной неписанной формуле «С Дона выдачи нет!» Принимая беглых крестьян, казаки вызывали бурное негодование русских бояр, требовавших от правительства прекращения сложившейся практики укрывательства на Дону. Однако политическая необходимость и слабость государства после Смуты вынуждали Москву временно мириться с существованием донской, республиканской по характеру, казачьей государственности с совершенно чуждыми ей социальными порядками равенства и военно-демократического народоправства. Вопрос ликвидации таких альтернативных устоев и порядков был вопросом времени.