– Ц-ц-ц. Куда это ты собралась? Как ни жаль, но я уже продал твою душу, – прошептал Ярин, после чего в зале зазвенел его веселый голос: – Одна душа в обмен на десять трупов, как и обещано. Невыгодная оказалась сделка, ведь мы оба знаем, что я мог бы тысячи лет требовать тысячи тел – и получил бы их.

Жестокая сила, словно тиски, сдавила мои мысли, копаясь в них, скребя, царапая. Потом последовал резкий рывок, и я полетела к своему телу и врезалась в него. Что-то придавило меня, словно на грудь лег тяжкий груз, и невидимые цепи сковали меня.

Резкий холод объял изнутри, впитался в плоть, добрался до мозга костей, вселяя ледяное подозрение. Кровь на моем платье, бледность, нерасширяющиеся легкие… Неужели я…

Нет. Я не мертва.

– Странно. – Передо мной возникли зеленые глаза Ярина и его недовольно надутые губы. – Часть ее души будто бы ускользает от меня, прячется в слепой зоне небытия в самой ее сердцевине. Смерть, полагаю, наступила внезапно?

Давление за ребрами усилилось, пробуждая боль, паника пронзила внутренности. Нет, я не мертва. Как я могу быть мертвой, если вот же я, здесь? Голова кружилась. Подкралась горячка безумия. Отступила. «Я не мертва, – кричал разум, – не мертва, не мертва, не…»

– Тсс, у меня от тебя виски ломит. – Голос Ярина приласкал, успокоил мятущуюся душу. – Енош, помнишь того смертного, который поддерживал огонь после того, как тебя захватил лорд Тарнем? Ну, того, которого ты закопал? Видя, как твоя жена теряет рассудок, я не могу не вспомнить о нем. Это, должно быть, ужасно, когда душа твоя прикована к телу, а сам ты обречен провести вечность в земле, в компании одного лишь собственного разума.

– Гм-м, припоминаю. – Приподнятые уголки губ Еноша отразили легкое недоумение. На грязный лоб упала смоляная прядь: она медленно росла, удлиняясь. – Ах, моя подлая, неверная жена, может, мне опустить тебя в могилу и забросать грязью? И оставить там, вот в этом твоем беспомощном состоянии, на столько же дней, сколько я страдал ради тебя на костре?

Страх крался по моим венам, холодя кровь. Неужели это тот самый мужчина, который принес гниль детям, раздув в моей душе искру привязанности? Его серые глаза сузились и зловеще потемнели, как будто он уже представлял, как я лежу в сырой земле…

…и наслаждался этим.

Я не мертва!

– О, это я слышу, внятно и четко. – Ярин хихикнул. – Она думает, что жива. Как и все они. Ну, так как это случилось?

– Смертные пырнули ее ножом в живот, – сказал Енош, и мысли мои тошнотворно завертелись. – Возможно, думали, что она носит мое дитя. Несомненно, первосвященник Декалон предпочел бы видеть ее живой, чтобы заполучить рычаг давления на меня.

Смертные пырнули ее в живот.

Думали, что она носит дитя.

Тьма накрыла мой окаменевший разум, превращая черные тени в искаженные воспоминания. Приступы рвоты после каждой еды. Чашка с проросшими семенами. Роза, гнусная сука. И клинок, погружающийся в мою плоть. И эхо мужского голоса: «Кому ж захочется рисковать, когда в ее брюхе, может, сидит дьявольское отродье?»

Потрясение.

Шок.

Оторопь.

Легкие обожгло.

В глазах помутилось.

Я мертва.

Мучительная боль наполнила все внутри меня, потеря поселилась к груди, накрывая меня горем. О мой бог, я мертва, мертва, как и мой нерожденный ребенок. Меня убили. Лишили меня ребенка, единственного… Единственного, что я когда-либо…

Ох! Я не могу дышать! Я задыхаюсь, задыхаюсь от немыслимой боли и недостатка воздуха.

Дыши!

Тело игнорировало приказ.

Мышцы отказывались растягиваться, грудь сжалась, облепив засевший внутри ком ужаса, пылающий под ребрами, сжигающий нутро, опаляющий спину.

Душащий меня.

– Разум твоей жены в данный момент такой хрупкий и сбивчивый, что это прямо-таки сводит меня с ума, – выдавил Ярин. – Будешь держать ее так, братец, и душа ее впадет в такое отчаяние, что даже я не смогу ничего исправить.

Енош зажмурился, сделал три громких свистящих вдоха сквозь дыру в щеке и прорычал:

– Встань!

Я глубоко вдохнула, наполнив легкие воздухом, и тут же пожалела об этом, ибо тошнотворная вонь обугленной плоти и жженых волос опалила и сдавила мне гортань, не давая провыть:

– Мой ре…

Енош грубо стиснул мое горло, ставя меня на подгибающиеся ноги:

– Я верил тебе. Доверял. Я пожертвовал собой, чтобы ты могла убежать, а ты меня бросила. Нарушила клятву, столь же легко и быстро, как и любой из твоей омерзительной породы. – Рука его соскользнула с моего лица, лишая меня тепла, и Енош сделал шаг назад, болезненно увеличив расстояние между нами. – Моя коварная, подлая, вероломная жена… Я обожал тебя, как никого на свете.

Я вздрогнула. Пустота между нами казалась ледяной стеной. От ее холода стыла неподвижная кровь в моем мертвом сердце. Он, верно, сошел с ума от ярости. Иначе почему он говорит о предательстве, даже не упоминая о моем ребенке?

О нашем ребенке!

Подталкиваемая отчаянием, притягиваемая жаром его тела, я потянулась к его груди:

– Я все могу объяснить, но мне нужно знать…

– Ш-ш-ш… – Он прижал ладонь к моему рту, и бесценное тепло опалило мне губы. – Я не желаю больше слушать твою ложь, маленькая. Твои плоть и кости неспокойны, их влечет к Бледному двору. В конце концов, именно там твое место, среди останков мертвых, моя холодная, бесчувственная жена.

– М-м-м-х-ммм…

Ужас наполнил мою грудь. Я вскинула руку, протиснула кончики пальцев под ладонь мужа – и коснулась грубой, точно пергаментной, кожаной заплаты, запечатавшей мои склеившиеся губы. Я согнулась пополам и рухнула на землю, оказавшись в окружении повизгивающих и хихикающих трупов Ярина.

Тысячу раз, тысячью смертей умерла моя душа, когда я потянулась к Еношу, умоляя об утешении, крича всем своим существом: «Хозяин, хозяин!»

– Да, я твой хозяин, а смерть – твоя вечная тюрьма. – Пренебрежительный взмах руки поставил меня на дрожащие ноги. Согнутым пальцем он подцепил мой подбородок и задрал мне голову навстречу своей кривой ухмылке. – Я буду твоим стражем, твоим судьей, твоей карой, но… Увы, никогда я не стану твоим прощением.

Слабость смяла, скрутила тело. Едкая злоба Еноша потрясла меня до глубины души, превратив в дрожащее растоптанное месиво. Разве он не чувствует дитя? Или ему, объятому гневом, все равно? Неужели ребенок мертв? Мертв – в моем животе? Или моя утроба уже исторгла его?

Каждый раз, когда я пыталась разлепить губы, чтобы выразить свою скорбь, кожаная заплата на рту натягивалась, причиняя жуткую боль, вонзающуюся даже в ноздри.

Мне нужно было знать!

Я принялась скрести ногтями лоскут, но пальцы мои слишком сильно дрожали, да и все тело сотрясал дьявольский озноб. Почему так холодно?

– Не останешься еще ненадолго, братец? – В руке Ярина вырос украшенный сотнями сверкающих каменьев кубок, а сам Ярин, полностью обнаженный, блаженно погрузившись в океан подушек, откинул назад золотисто-каштановые волосы. – Наблюдать за вашими семейными сценами – такое наслаждение, что я уже тоже почти подумываю поискать себе жену.

Енош усмехнулся:

– Отправь нас к Бледному двору или к моей лошади, какая там мысль смертного ближе.

– Как пожелаешь, – сказал Ярин, и тут же его двор растворился в сером тумане, плывущем над покрытой инеем бурой травой. В тумане, из которого далеким эхом донесся голос:

– Не залей сапоги.

Влажный воздух, пахнущий древесной трухой и плесенью, коснулся моих щек. Где мы?

Взгляд мой, блуждающий по туманному лугу, остановился вдруг на тонкой желтоватой струйке. У дерева, широко расставив ноги, упершись одной рукой в ствол, а другой придерживая свое хозяйство, стоял и мочился солдат в кольчуге.

– Мы нашли его мертвую лошадь, она брела к Порченым полям!