– Добрый день, – произнесла она уверенно, обращаясь к мужчине в центре – с виду он был старше двух других, а значит, главнее; впрочем, это была всего лишь ее догадка.

– Здравствуйте, Эвелин, рады с вами познакомиться. – Это было сказано так тихо, что ей пришлось напрячь слух. Говоривший вручил ей сценарий. – Найдите страницу шестнадцать. Реплика детектива Уокер.

– Конечно. Как мне ее играть?

– Она грубовата, – сказал мужчина слева. – Полна энтузиазма, но слишком прямолинейна. Режет правду-матку – надеюсь, вы меня понимаете.

– Хорошо, – бойко ответила Эвелин, продумывая одновременно дюжину вариантов перевоплощения. Найдя страницу шестнадцать, она вчиталась в текст. Детективу Уокер было посвящено около половины страницы, она быстро пробежала глазами эту часть сценария, чтобы прикинуть, что ее ждет. А потом начала.

Закончив, она подняла глаза и улыбнулась.

– Ну как? Если хотите, я могу и агрессивнее, и более размеренно, как скажете. Вижу, у нее больше здравомыслия, чем от нее, наверное, ждут, она умна не по годам – надеюсь, вы меня понимаете.

Средний в троице за столом кивнул.

– Продолжайте, – сказал он.

Эвелин не была уверена, что найдет, что еще сказать, но решила не молчать.

– По-моему, Уокер очень преданная, начальник может на нее положиться. Пусть у нее и маловато опыта, она все равно очень полезный член команды.

Эвелин истолковала кивки слушателей как хороший признак и с улыбкой показала им свой профиль – выигрышный ракурс.

– Что ж, спасибо, мисс Маунткасл, – промолвил третий, до сих пор молчавший. – С вами свяжутся.

Этим все и кончилось. Эвелин забрала у равнодушной секретарши свое портфолио, покинула здание и пошла на автобусную остановку.

– Хлеба нет, – предупредила Бренда, когда Эвелин вышла к завтраку на следующий день. – И молока всего капля, так что будь экономнее.

– Может, сходить в магазин? – предложила Эвелин.

– Разве ты не смотришь новости, Эви? Хлеба вообще нет. Как и всего остального. Водители грузовиков бастуют уже не одну неделю, неужели ты не заметила?

Эвелин была ошеломлена. Она и правда не следила за новостями. Они вызывали у нее скуку: никогда никаких событий, кроме жалоб, портивших ей настроение. Но дурочкой она не была.

– Заметила, а как же! – бросила она. – То есть в магазине тоже нет хлеба?

– Тоже нет. – Бренда показала ей сливочный крекер, намазанный малиновым джемом. – Вот, довольствуюсь тем, что есть. А что, тоже неплохо. – Она зашуршала газетой. – Тут пишут, что в понедельник промышленность встала так, как не вставала с 1926 года. В Ливерпуле проводят акцию протеста могильщики: там сейчас никого не похоронить ни за какие деньги.

– Как негигиенично! – фыркнула Эвелин, скорчив брезгливую гримасу. – Так и до эпидемии недалеко. Чего теперь ждать: тифа, чумы?

Бренда покачала головой.

– Для эпидемии сейчас холодновато, – бросила она.

Эвелин плотнее закуталась в тонкий халат, поежилась, с трудом подавляя дрожь.

– Да уж, зуб на зуб не попадает, – простонала она. Окна заиндевели, витки инея на стеклах походили на следы от детских пальчиков.

– Звонил мистер О’Молли, – сказала Бренда. – Он беспокоится, что грядут большие счета за газ, и рекомендует включать отопление всего на два часа в день.

– Это смешно! – возмутилась Эвелин. – А то он не знает, как здесь холодно.

Бренда пожала плечами. Только сейчас Эвелин заметила, что подруга натянула на себя почти всю одежду, какую нашла, и сообразила вдруг, насколько непрактичен ее собственный шикарный гардероб. Им грозила самая холодная на ее памяти зима. В ее родном Суффолке тоже бывало холодно, но с этими морозами не сравнить.

– Ну что ж, – сказала Эвелин решительным тоном, не собираясь пасовать перед стихией. – Мой выход – черный кофе. – Она включила чайник и потянулась за чашкой и за банкой Nescafé.

– Знаешь, Эви… – начала Бренда робким, неуверенным тоном. Эвелин замерла, превратившись в слух. – Я собиралась кое-что с тобой обсудить.

– Если дело в твоем шампуне, то извини, что воспользовалась им. Я возмещу, честное слово. Просто после Рождества стало туго с деньгами.

– Дело не в шампуне, – добродушно сказала Бренда. – Иди сюда, сядь.

Эвелин послушно поставила чашку и потянула к себе стул. Глядя на Бренду, она ждала, что та объяснит, что в этот раз не так, и заранее тревожилась.

– В общем, – начала Бренда, – Джим сделал мне предложение, и…

Продолжить она не успела: Эвелин тут же вскочила и крепко ее обняла.

– О, Брен! Это потрясающая новость! Поздравляю! Он уже подарил тебе кольцо? Вы назначили дату? Он встал перед тобой на одно колено?

Эвелин считала себя современной, однако по случаю славного старомодного предложения руки и сердца мигом вспомнила про ценности, с которыми выросла, – вполне традиционные.

Бренда пожала плечами.

– По-моему, это какой-то фарс, – сказала она. – Нам и так неплохо, живем вместе, чего же еще, но его мамаша уверена, что это «непорядок». – Бренда показала в воздухе кавычки и закатила глаза. – Считает, что без брака никуда.

Теперь плечами пожала Эвелин. Конечно, совместная жизнь Бренды и Джима без защиты таинством брака – это шикарно и богемно, но лично она разделяла точку зрения матери Джима, хотя умолчала об этом. К тому же всегда неплохо побывать на свадьбе.

– По-моему, это чудесно, – вдохновенно вымолвила она. – Поздравляю!

– Спасибо. – Бренда еще раз, но уже не так сильно, закатила глаза, и Эвелин решила, что малая толика ее воодушевления не прошла для подруги незамеченной. – На самом деле мне нужно поговорить с тобой о другом. Понятно, что я перееду. Ты сможешь самостоятельно платить за квартиру?

Эвелин тут же овладела паника. Она еле-еле вытягивала свою долю квартирной платы. Но не могла же она попросить Бренду не оставлять ее одну!

– Конечно! – заверила она ее с лучезарной улыбкой. – Все будет хорошо, даже не думай. – Недаром Эвелин была актрисой.

Бренда, довольная этим ответом, от души ее поблагодарила, а потом оставила за кухонным столом одну. Что ж, подумала Эвелин, теперь роль нужна ей просто позарез. Она осталась почти без денег, других вариантов у нее не было. Если деньги не появятся, причем без промедления, то ей придется признать свое поражение и вернуться обратно в Саутволд.

Впрочем, не так все плохо, поправила себя Эвелин. Чтобы всерьез задуматься о возвращении, требовался полный крах по всем статьям. Даже живя в Саутволде, она всегда отказывалась считать его своим домом. Младшая из троих детей и самая яркая из них, она привыкла сталкиваться с неодобрением ее жизненно важных решений, которые родители, верующие пресвитериане, не думали скрывать. Оба они умерли молодыми, и семьей занялась старшая сестра Эвелин, Джоан; родительский дом унаследовали равными частями все трое детей, но заправляла в нем Джоан. Эвелин могла бы потребовать свою долю, но это значило бы признаться сестре, что она нуждается в деньгах, а на это у нее не хватало духу. Доля от наследства никуда от нее не денется. Так у Джоан оставался, по крайней мере, свой угол, а у Эвелин было тепло на душе оттого, что она сделала для Джоан хоть что-то хорошее, невзирая на все исходившее от сестры зло.

Джоан была старой девой, чему не приходилось удивляться при ее вспыльчивости и замкнутости. Она утверждала, что одиночество – ее сознательный выбор, но Эвелин подозревала, что сестра озлобилась из-за своей неспособности найти мужа, и старалась делать на это скидку и не обращать внимания на ее скверный нрав. Их брат Питер, человек слабохарактерный и малодушный, нашел жену себе под стать. В их семье каждый был сам по себе, всех такой расклад вроде бы устраивал, но Эвелин это казалось сущим адом. Питер тоже не мог воевать с Джоан из-за наследства, поэтому все годами оставалось в неизменном положении.

Иногда Эвелин даже жалела сестру, но это чувство оказывалось скоротечным. Джоан не одобряла ее, как раньше не одобряли родители, и давала волю своему неодобрению ее образа жизни гораздо шумнее, чем это делали они. К наименьшим претензиям относилось то, что Эвелин живет в Лондоне и снимает квартиру на пару с подругой, то, что она актриса, не замужем в свои тридцать лет (ирония этой претензии была ей вроде бы недоступна), не пожелала остаться в Суффолке, под боком у родителей, и, значит, взвалила на нее, старшую сестру, ответственность за них и за их дом. Поэтому, прежде чем даже задуматься о возвращении домой, Эвелин пришлось бы вконец обнищать и отчаяться.