«Всё-таки здорово было» – подумал Игорь и услышал, как домой вернулась Надежда. «Привет, Малыш», – с трудом повернувшись, поприветствовал он. «Привет, бухаешь? Слушай, пока тебя не было, я подумала и решила, так как ты говоришь, больше не будет, теперь слушай меня…» – С порога и без прелюдий начала Надя. «Чудеса, – подумал Игорь, революции не бывает без ситуации, описанной вождём пролетариата – а это уже чистой воды бунт, но вслух произнёс, – „Музыку слушаю, никому не мешаю… Слушай, я не знаю, что произошло, пока меня не было, но сегодня я бух и в дискуссию вступать не хочу. Давай, перенесём выяснение, я даже не понимаю, чего, на завтра? Хорошо?“ „Нет, никаких завтра не будет!“ – в ответ на этот месседж Игорь прибавил громкости Розенбауму и отвернулся от продолжавшегося мятежа. От табуретки, летящей в него, он увернулся с непривычной для него грациозностью, также куда-то мимо пролетела цветочная ваза, громко разбившись за его спиной. „Блин, Малыш, ты чё?“ – Игорь начал вставать с пола, чтобы положить конец началу разрухи и перевести метание домашнего скарба в вербальную перебранку, но тут в лицо ему полетели кусочки разорванных Надей фотографий друзей. Дело было совсем не в бумаге и не в оскорбительном выпаде, дело было в том, что повторить данные фотографии было уже невозможно, – некоторых друзей, запечатлённых на них, уже не было в живых, и он сорвался – первый раз в жизни, за себя, за них, за обиду на свою жизнь, за своё бессилие – хлёстким ударом ладони он сбил её с ног, аккуратно взял на руки и понёс в комнату. „Давай, поговорим завтра? Пожалуйста! Не сегодня. Сегодня я устал“, – повторял он как мантру, – я сейчас свяжу тебя, утром развяжу, и мы поговорим», – с этими словами он снял портупею и крепко, но не туго связал руки супруги за спиной, перевернул её набок и добавил: «Лежи, сейчас найду ремень – свяжу ноги». Пока Игорь искал куда-то запропастившийся ремень, от парадной формы, Надя бросилась бежать – по коридору, на улицу, по снегу в соседний, офицерский двухэтажный барак, гордо называвшимся домом, к любимой подруге, тоже жене офицера. В тот день он поднял руку не просто на женщину – на свою любимую, с которой, казалось, прошли то, что другим парам даже в кошмарных снах не суждено было испытать.

Меньше часа прошло, как в квартиру постучали сотрудники оперативного отдела, которые решили не вызывать милицию, как того требовала Надежда, а разобраться внутри маленького военного городка самостоятельно. Первый раз в глазах Нади Игорь увидел ненависть и осмысленное желание причинить ему максимально возможную боль и страдания. В ту ночь Игорь услышал о себе много нового. В подтверждении того факта, что он алкоголик и дебошир, ни копейки не привнёсший в благосостояние ячейки общества, Надежда демонстративно, провела экскурсию, по руинам некогда уютной квартиры. С какой-то кровожадной удовлетворённостью она показывала дежурным офицерам оборванные занавески, содранный со стены ковёр, разбитую мебель, разбросанные куски разбитого фарфора и стекла. Проблема, с её слов имела глубинный смысл – именно он искалечил детство сыну и растоптал молодость его жены – казалось бы, ничего нового, в воздухе давно витали подобные намёки, но сказано, причём в присутствии, пусть и сослуживцев, но чужих людей, было впервые. Чтобы погасить так замечательно разгоравшийся скандал, Игорь оделся и, попрощавшись с коллегами, ушёл жить в свой кабинет. Оперативники, рассчитывающие на продолжение действа и весёлое дежурство, тем более что первый акт обещал быть только завязкой интриги, разочарованные, поплелись следом.

Расстояние от дома до работы, от силы, составляло триста – четыреста метров, теперь же оно сократилось до нуля – он жил на работе. Через неделю, заступая в караул, Игорь обнаружил, что впопыхах сборов, клубах батальной пыли и дыма орудий, не говоря уже о свистящих пулях и табуретках, забыл дома служебное офицерское удостоверение. «Делать нечего – нужно идти к Наде, – размышлял Игорь, – кто знает, может это будет началом примирения?» Реальность была другой и она шокировала – взамен удостоверения Надежда потребовала купить комнату в городе для того, чтобы они с сыном переехали от него и больше никогда не виделись. На долю секунды Игорю даже показалось, что одного синяка под глазом ей реально недостаточно, но он плюнул, причём, фактически, на пол, развернулся и ушёл.

Странно, страшно и совершенно непонятно как, казалось бы, любимый человек вдруг перешагивает невидимый Рубикон и глаза его моментально заполняет ненависть. Причём не менее страшным и непонятным является то мгновение, в которое происходит перерождение, – без предупреждения, как щелчок пальцев, как выстрел… К этому нельзя подготовиться. Усевшись на роскошный кожаный диван, стоящий у него в кабинете, запершись на ключ, он просидел так до утра, обхватив голову руками. Может быть, это он переродился и не заметил этого? Сам слишком сильно был погружен в себя и свою работу, в зэков, многим из которых стал, почти другом и не заметил… Он вспомнил, как седой Джумаев советовал ему, ещё молодому лейтенанту: «Запомни сынок, вот здесь у тебя, – показал он на правый карман штанов, должен быть секретный тумблер, собственный, твой личный тумблер. При переходе через КПП утром засунь руку в карман и переключи тумблер на „мент“ и не забудь нащупать его вечером по дороге домой и переключить в режим „человек“. И смотри не потеряй его! Как только потеряешь и забудешь переключиться – дело кончено, понесёшь всю погань себе домой». Может, Игорь его потерял? В любом случае такие рассуждения совершенно не успокаивали, а наоборот создавали ещё больший ворох мыслей в голове, вектор которых можно было бы выстроить в одну линию фразой – «что я сделал не так в прошлом и, как жить дальше, в будущем?»

Яркое солнце, даже на ночь не заходящее за горизонт, разбудило Игоря в кабинете. Продрав глаза, в штанах, майке, с полотенцем через плечо, привычным уже маршрутом он отправился в туалет. Картина, мягко скажем, для здания администрации колонии неординарная. Одно радовало точно, пока его сослуживцы, просыпаются, умываются, бреются и идут на работу – он, впереди планеты, уже тут. Но были и минусы – сказать, что слухи в колонии распространяются немного быстрее скорости звука, это значит, недооценивать скорость их распространения. «Куда-то засунул… Найду обязательно, но завтра…» – именно так Игорь преподнёс пропажу служебного удостоверения, которая уже была секретом Полишинеля, для вызвавшего его, начальника отдела кадров. «Ума не приложу, – размышлял Игорь, – как более-менее членораздельно объяснить, и, главное, кому?.. Найдётся ли тот человек, который поверит, что за удостоверение жена требует покупку квартиры или комнаты? Я могу что-то изменить здесь и сейчас? – Нет. Следовательно, нужно отпустить ситуацию и попробовать спокойно работать дальше». Каким бы ни был несовершенным принятый план, но он позволял хотя бы иногда забывать о семейных неурядицах и переключаться на выполнение краткосрочных, рабочих задач. Сеченову, Павлову или вообще Лао-Цзы, принадлежит фраза о том, что смена деятельности является отдыхом, Игорь уже не помнил, но психологический эффект был не единожды проверен и подтверждён лично – устал спорить – вскопай огород!

«Вывод отряда на работу» – культурно-массовое, если можно так выразиться, мероприятие, подразумевающее исключительно положительное отношение заключённых к минимально оплачиваемому, но тяжёлому труду, к сотрудникам администрации, а также к осуждённым других мастей, которые по тем или иным причинам, не выходят на работу. Тем не менее участвовать в данном мероприятии должны были все. Игорь, как начальник отряда, лично должен был выкрикнуть фамилию осуждённого и тот, выйдя из строя, обязан выйти из жилой зоны и пройдя через внутренние ворота колонии, попасть в производственную – «промку». Выведя один из своих отрядов, он остановился возле офицеров, чего-то бойко обсуждавших между собой. Рыбалка и сопутствующая ей пьянка или, наоборот, для него было абсолютно не важно – нужно было просто отвлечься от сжиравших его изнутри мыслей. «Лейтенант, я к тебе обращаюсь, да – ты! – услышал он окрик начальника колонии, проходящего мимо, – ты вконец охренел, ты кто такой? Ты что себе позволяешь?! – начал переходить на крик полковник, – тебе, урод, законы не писаны? На тебя смотрят подчинённые, я смотрю! Я смотрю, а ты куришь!» Игорь, слегка опешил от такого напора, но взяв себя в руки, произнёс: «Товарищ полковник, вы верно ошиблись, я не курю…» «Ты что, сопляк, будешь со мной спорить? – взревел полковник, – закрой свой рот, лейтенант!» «Товарищ полковник, извините, но считаю, это место неудобным для общения, в таком тоне, поэтому с вашего разрешения, буду ждать вас возле вашего кабинета», – после этих слов Игорь развернулся и пошёл на выход из жилой зоны, в административное здание. Крик в след преследовал лейтенанта до момента пока железная дверь не скрыла его в недрах КПП. Произведённый эффект имел долгосрочные последствия, но в данный момент Игорю даже льстило, как маленький, тщедушный, тихо неуважаемый всеми, но всё же полковник, кричал вслед что-то из классиков: «Стоять, лейтенант! Стоять, я сказал! Как ты смеешь меня ослушаться?! Из-за таких, как ты, наша страна и армия в жопе!»