Не дожидаясь ответа, она вскочила и выбежала из комнаты, а уже спустя пару минут вернулась с большой палисандровой шкатулкой. Она поставила её на стол и открыла. Марк увидел красивую диадему, сделанную из витой золотой проволоки, в петли которой были вставлены опалы и синяя шпинель. Основой для всей этой изящной конструкции служил широкий золотой обруч. Достав своё сокровище из шкатулки, она подала его гостю, чтоб он смог оценить тонкую работу ювелира. Марк с интересом осмотрел диадему, подумав, что она должна стоить не меньше семи-восьми тысяч марок серебром. Повернув её, он заметил, как на внутренней стороне обруча блеснули буквы. «И в радости будь рядом и в печали», — прочёл он и постарался запомнить эту строку, чтоб при случае соединить её с другими.

— Это действительно прекрасная вещь, — кивнул он, аккуратно положив диадему в шкатулку. — Наверно ваша тётушка очень любила вас.

— У неё не было своих детей, — грустно улыбнулась Ванесса. — Её муж был старше её, и она также любила его очень сильно и не захотела выходить замуж снова. Она заботилась обо мне, как если бы я была её родной дочерью, и при этом её любви хватало и на племянников. Да и этот злой мальчишка Клод получал немалую долю её любви,

— Почему вы назвали его злым мальчишкой? — спросил Марк.

— Он иногда зло подшучивал надо мной. То приклеит к подлокотнику кресла мою подушечку для иголок, то спрячет в моей постели ужа. А однажды он завернулся в простыню и залез ко мне под кровать. Я чуть не умерла со страху! Тётя тогда так ругалась на него!

— Я слышал, что не только он устраивал в вашем доме подобные шутки.

Улыбка соскользнула с её лица, и она нахмурилась.

— Я не уверена, что это были шутки, — негромко проговорила она. — В нашем флигеле, и правда, происходили страшные вещи, которые меня пугали. Я постоянно слышала какой-то стук, шаги, голоса. Из комнат бесследно пропадали наши вещи: тётина шаль, мой веер, чашка для бульона из розового фарфора, даже большая алкорская ваза... — Ванесса как-то настороженно взглянула на стоявшую посреди стола вазу, словно опасаясь, что и она сейчас исчезнет. — И иногда на видном месте появлялись другие вещи, которых мы раньше не видели: старая меховая накидка, шкатулка для рукоделия, флакон из-под духов.

— Это всё были женские вещи?

Ванесса кивнула.

— Тётя старалась сохранять спокойствие, успокаивала меня, говорила, что это чьи-то шутки, но я видела, как она бледнела при этом и старалась сразу бросить эту вещь в огонь. А потом на порог к нам подкинули мёртвую собаку. Я пожаловалась Гийому, он обещал, что разберётся с этим, но ничего не смог выяснить. К тому же тётя получала письма, которые её очень расстраивали. Она сразу же сжигала их, но потом весь день была так молчалива. Я пыталась выспросить у неё, что было в тех письмах, но она улыбалась через силу и говорила, что это тоже чьи-то глупые шутки. Мы даже хотели на время перебраться сюда в Сен-Марко, но когда приехали, оказалось, что весь дом на улице военных баронов перевёрнут вверх дном, посуда разбита, мебель поломана. Тогда тётя и решила продать этот дом и переехать к Гийому. Ей просто было страшно оставаться там.

— И у вас нет никаких догадок, кто мог так жестоко преследовать вашу тётю?

— Я не знаю, — смутилась она, но затем, взглянув на Марка потемневшими от тревоги глазами, добавила: — Однажды тётя проговорилась, что это возмездие за её грех, но потом замолчала. Я спрашивала об этом Альбера, но он сказал, что это — дело прошлое, и незачем об этом говорить.

— Слышали ли вы когда-нибудь от тёти или кого-нибудь другого имя Александр Леду? — спросил он, но она только покачала головой.

— Никогда не слышала.

— Когда вы последний раз видели вашу тётю? Заметили ли что-то странное? Может, она была встревожена или подавлена?

— Нет, я видела её неделю назад, она приехала к нам на ужин и весь вечер была весела.

— А где вы и ваш супруг были вечером и ночью на Адрианов день?

— Альбер был на службе, проверял ночные караулы, а я дома, читала книгу и рано легла спать. Слуги могут подтвердить.

— Хорошо, — кивнул Марк. — И последний вопрос: откуда у вашей тётушки были деньги? Всё-таки одно ваше приданое обошлось ей в двадцать тысяч, а я слышал, что она была щедра не только к вам.

— Но она ведь продала свой замок и дом в Сен-Марко, — растерялась Ванесса.

— И что-нибудь ещё? — продолжал допытываться он. — Может, она давала деньги под проценты или совершала какие-то сделки, которые приносили ей прибыль?

— Ничего такого, — ответила Ванесса. — Я бы знала. Она вела дела в поместье Гийома, но всегда всё записывала в свои книги, и он мог в любое время их проверить. Если честно, я не задумывалась об этом. Мне всегда казалось, что тётушка богата.

Перед уходом Марк поговорил со слугами, к чему госпожа де Шарон отнеслась спокойно. Они подтвердили, что в интересующее его время она находилась дома, а хозяин был на службе. Простившись с Ванессой, он вышел на улицу. Небо над городом уже начало темнеть, приближалась тёмная половина суток. Он с сомнением посмотрел в сторону городских ворот, размышляя, не стоит ли прямо сейчас поехать туда и поговорить с де Шароном, но потом подумал, что он никуда не сбежит. На всякий случай Марк отправил Эдама к коменданту внешних крепостных стен с тем, чтоб проверить алиби старшего племянника покойной баронессы. Юноша с энтузиазмом воспринял это поручение и, развернув коня, умчался вдоль по улице, а Марк подумал, что он просто рад на какое-то время вырваться из-под надзора.

Вернувшись в Серую башню, он поднялся в свой кабинет, где его ждала записка от Филбертуса, приложенная к возвращённому им странному письму. Придворный маг сообщал, что загадочный знак, имевшийся на неясном оттиске, ему незнаком, однако он постарается выяснить больше, а пока советует своему дорогому другу соблюдать осторожность.

Приняв этот совет к сведению, Марк сел за стол и достал из подсумка записку, переданную ему де Менаром, а потом написал на отдельном листе остальные строчки, оставленные баронессой де Морель в разных местах, после чего разрезал лист, чтоб на каждом клочке бумаги была одна фраза.

Перед ним оказалось пять записок: «Вор, позабывший братскую любовь», «Там мирно спит под каменной плитой», «Его герой, добыв копьё вначале», «Взгляни на этот камень гробовой», «И в радости будь рядом, и в печали». Прочитав их снова, он обратил внимание, что все они имеют один стихотворный размер и могут быть частями одного стиха. К тому же, окончания строк попарно формировали рифмы, что позволило ему, несколько раз поменяв местами бумажки, составить катерн:

И в радости будь рядом, и в печали,

Взгляни на этот камень гробовой,

Его герой, добыв копьё вначале,

Там мирно спит под каменной плитой.

Та самая первая строка о воре пока не укладывалась в общий текст, и Марк отложил её в сторону, подумав, что это стихотворение, видимо, имеет ещё одну строфу, однако, составляющие её строки ещё предстоит найти.

Пока же он снова прочёл получившееся четверостишие и должен был признать, что это ему мало что даёт. Он вспомнил рассказ графа де Монтезье о серебряном копье, положившем начало их славному роду. Данный катерн описывал подвиг сэра Жирарда, добывшего в бою серебряное копьё контаррена Синего Грифона. Можно было решить, что покойная баронесса таким образом выразила своё почтение первому графу де Монтезье, что было обычным делом в среде аристократов. Мало кто из них не пытался в изящной и даже поэтической форме восславить своих предков, прославивших свой род и служивших примером для потомков. Однако в этом случае незачем было делить это стихотворение на строчки и писать их там, где они будут обнаружены только после её смерти.

Он снова с сомнением взглянул на первую записку, теперь лежащую в стороне. «Вор, позабывший братскую любовь». Как это может относиться к этому возвышенному стилю? Впрочем, всему своё время, подумал Марк и, сложив записки и лист с четверостишием в отдельную папку, занялся другими делами.