Несколько легких штрихов, и темно-серые тени заполняют веко. Когда ближе к ночи они осыпаться на щеки, то я буду похожа на проститутку, которой попользовались и просто попросили уйти, а ведь она плакала, и просилась остаться, но жестокие клиенты прогнали ее. Прогнали, как голодную собаку. По правде говоря, я так скверно отношусь к происходящему, что мне хочется выть волком. Я устала. Я ужасно устала от происходящего, но бросать все — не выход. Это словно адвокат, которому надоело защищать клиента в нападках властного обвинителя, встает и просто покидает заседание, опираясь на то, что устал. Нет. Я не могу все взять и бросить. Это ведь предательство и тем более, как я могу подводить людей, которые в меня верят? Это уже парадокс меня и толпы.

Вот вам, когда-нибудь было стыдно за собственные поступки, и одновременно за них распирала ли вас гордость? Вот эта смесь разноплановых чувств, которая заставляет разрываться на части, теряя непослушную личность. Все это я испытываю несколько раз в неделю, а точнее 6/7 с точностью 23/24 часа в сутки. Нет. Я не преувеличиваю масштабы своей душевной ломки. Я всего лишь описываю свою тягу ко всему недозволенному и неопознанного мной. Это словно наркоман, который хочет все больше и больше почувствовать свой идеальный экстаз начинает употреблять все более и более сильные препараты. Как заядлый курильщик начинает выкуривать вместо своей положенной нормы в виде двух сигарет в день целых четыре, и при этом, он убежден, что все осталось прежним, а полученная лошадиная доза никотина лишь формальность. Как любвеобильный мужчина пытающийся ощутить свою постельную нирвану, начинает искать усмирения своего телесного дракона в пещерах других жарких женщин. И, что удивительно, когда эта сама нирвана ударит ему по затылку, то он успокоиться. Наркоман достигнет своего апогея и умрет от передоза, никотиновый зависимый просто отравится дымом своего наркотики, а меня пристрелит не криминальные люди, а мое стремительно желание оказаться жертвой.

Я не могу понять, что заставляет взрослых мужчин смотреть в сторону таких, как я. Малолетка с напыщенным фарсом, и диким желанием пустить пыль в глаза. Разве этого желают люди, уполномоченные властью, харизмой и невероятной силой духа? Каждый раз, выезжая на очередное дело, мне приходится думать о том, что скрывает за своими крепкими плечами тот или иной мой клиент. Думаете, я проститутка? Нет. Моя работа тесно связана с криминалом, но я не торговка телом. Мой грешок стоит за разоблачением, и созданием щекотливого компромата на властных, значимых шишек нашего общества, но истоки моя жизнь берет не с момента, что я вот такая я вот строптивая дочка самодовольного мужчины, которая решила показать себя в деле, и теперь самоудовлетворяется всей ситуацией. Нет. Это не про меня.

Глеб открывает дверь спальни, и приятный холодок дотрагивается спины так, словно это его ладони только что скользили от плеч к лопаткам, и ниже к пояснице. Знаете, что самое удивительное в этой битве за криминальный трон? То, что этот мужчина любит меня своей специфичной любовью. Это словно ходить по канату, когда не умеешь, но ты пытаешься, и каждый твой, действительно, уверенный шаг вперед награждается не только возгласами восхищенной толпы, но и его хвалебный кивком. Что я думаю про Глеба, как о мужчине? Это истинной породы настоящий гриф. Вы, наверное, привыкли считать, что если гриф, то падальщик, но нет. Эта птица благородна, осторожна, терпелива и хитра. Никогда не станет нападать первый, и добивать жертву это не его клише, хотя он мог бы. Верный. Моногамия для него важнее, чем утехи с распутными женщинами, что прибавляет ему очков в привлекательности. По своей внешности — это обычный мужчина. Ростом чуть выше ста семидесяти пяти сантиметров, с идеальной, гордой осанкой. Не худощавый, но и полным назвать его нельзя. Он подтянутый. Обладатель гладкого, крепкого торса. Но не накачен. Свободные вещи сидят на нем гармонично, а иногда и сексуально. Вот, например, как сейчас. Эта его черная футболка, свободно прилегающая к телу. Хочется нырнуть ладонями под нее. Только помешает дурацкая жилетка.

— Лола… — произнес своим басистым голосом Глеб. — ты обижаешься, верно?

— Я? — улыбнувшись ответила я. — на что я могу обижаться? — невольно начинаешь замечать, что когда ответ на вопрос витающий в голове кажется на редкость глупым, ты начинаешь что-то вертеть в руках. — подожди, ты хочешь снова уйти?

— Да. К тому же, я должен быть на месте через час, а времени у меня остается сорок минут. Крошка, ты же понимаешь, что это наша не последняя встреча. — он подошел ко мне, и обняв со спины коснулся прохладными, липкими губами моей шеи. — я вернусь. Я обещаю.

— Твоя жена однажды узнает обо мне, и что дальше? — вздох. — и вообще, почему гангстер вроде тебя, вообще женился? Где подводные камни, милый?

— Ну-у-у-у… — Глеб облизнулся. — не каждый день приходиться жениться на дочери босса. Можешь себе представить, что этот брак из себя представляет. — он заурчал. — мое сердце всегда с тобой, и ты это знаешь, киска.

— Хм. — я улыбнулась. — хочешь сказать, что твоя жена толстая, страшная и похожа на безмозглую корову? Или то, что она сухая и серая словно рыба? У вас мужчин есть только два варианта. — мои губы приняли ироничное положение.

— Да, ты права. У нас есть только два варианта, но в них ты ошиблась. Есть любимые и нелюбимые женщины.

— Женщины. — повторила тихим голосом я, словно смакуя само слово. — когда ты придешь?

— Малыш, как смогу. Ты же знаешь.

— А еще я знаю, что ты опять уйдешь на несколько недель. — ответила я. — что прикажешь делать мне?

— Ты собиралась вновь начать расследования. — он улыбнулся. — ты приступи с утра. Зачем тебе тянуть? Пресса будет рада, если ты наконец-то выдавишь им что-то этакое. Ведь они собиратели грязного бельишка тебя обожают.

— Хочешь сказать, что я выворачиваю чужое белье на всеобщее осуждение?

— Хочу сказать, что ты делаешь свое дело попутно раскрывая тайны. Пусть и самые грязные. Ты здесь не виновата. — он вял шляпу со стола, и направился к двери. — закройся за мной, малышка.

— Не называй меня малышкой. — прошипела я.

— Ладно, будешь папиной принцессой. — он улыбнулся. — я бы сказал папочкиной.

— Иди уже. Папочкина принцесса. — буркнула я закрывая за ним дверь.

Его удаляющаяся фигура во мраке ночи заставляла мое сердце сжиматься. В комнате все осталось так, словно Глеб все еще здесь. Этот запах парфюма, кофе, еще до конца не затухшая сигарета. Пленительный яд для таких, как я. В целом-то, он прав. Снова взяться за расследования это бальзам на душу, но стоит ли он моих нервов. Я закрыла свое бюро после последнего инцидента. Мне поручили найти пропавшую танцовщицу из одного очень скверного бара. Я нашла ее, но только ей оставалось станцевать только в пляске с самым родителем зла на смертном одре. Какой-то влюбленный мерзавец решил лишить ее ног, чтобы красотка больше не светила ими перед другими. Тогда я впервые столкнулась с мертвым человеком так близко, насколько это вообще было возможно. Бульварные обыватели еще долго шепотом произносили мое имя, словно я виновница голода, разрухи и смерти. Это, как минимум неприятно, и как максимум тошнит.

Кто такая я на фоне его солидной супруги? Лишь мышка сыщик, которая из кожи вон лезет, чтобы покуражиться в обществе серьезных людей. Конечно, она одевает свои изумрудные платья, и кружиться в них выходя на бульвар, а я в своем строгом, черном платье не могу составить ей конкуренцию. Ее фигура аккуратна, и она могла бы стать лицом любой пляжной организации, а я со своей лишь стоять у прилавка с дешевыми сосисками. Впрочем, суть не в этом, да и меня это не расстраивает. Когда зазвонил телефон я не сразу подошла к нему. Если звонит Глеб, то он звонит ровно минуту, а потом перезванивает.

— Хэй, киска, — раздался голос Глеба на конце. — ты должна быть в постели, крошка. — он засмеялся. — почему еще не спишь?

— Не спится. — ответила я намотав провод на палец. — просто не хочется. Выпила много кофе, вот и не хочу.