Он резко поднимает мою ногу и грубо прижимает ее к своему телу, прижимая меня к себе еще ближе. Я не могу позволить ему сделать этого. Если он не поймет на словах, то мне придется пустить в артиллерию физическую силу. Даже если я должна сблизиться с ним, то в моих планах нет пункта «отдавать ему свое тело».

Меня словно всю парализовало, тело сковало. Я не хочу этих рук на мне, и мне хочется об этом кричать, чтобы моя опора прибыла.

– Меня заводит твоя дерзость, Дженнифер, – почти зарычал он и склонил голову к моей шее, вдыхая запах. – Я жажду разломать ее.

Его губы уже успели сделать три поцелуя на моей коже, когда мой мобильник в сумочке завибрировал. Он издал разочарованный вздох и отступил от меня на шаг. Кое-как стоя на ногах с невозмутимым лицом, я вытащила телефон, сдерживая дрожь холодных пальцев, и приняла вызов, который стал моим спасением.

– Мисс Дженовезе, нам нужно ехать. Возникли неотложные дела, – послышался ровный и деловой тон Алека на другом конце.

Я мысленно выдохнула.

– Уже иду. Жди у машины, – низким голосом ответила я и сбросила звонок, поднимая глаза на Патерсена. – Наказание за то, что ты осмелился на такой шаг, Клаус, придется отложить, – сохранила я саркастичный тон. – Мне пора ехать.

– Я отчаянный и буду только стремиться к этому наказанию, – нагло усмехнулся он.

Я молча развернулась и зашагала широкими шагами по коридору, чувствуя на себе сопровождающий пристальный взгляд Клауса, которым тот уже пожирал меня. Я хочу скорее убраться отсюда и даже обнять Алека за спасительный звонок. Мое сердце колотится в груди как ненормальное. Надеюсь, мне не придется обороняться рядом с ним. Кто знает, что в голове этого безумного монстра.

Скрывшись от глаз Клауса, я нервно растирала место на шее, где он оставил свои поцелуи. Если раньше я вытерпела тот невинный поцелуй в кабинете у уголка моих губ, то сегодня испытываю презрение, поскольку Клаус позволил себе много лишнего. Он считает, что способен затащить меня в постель за считанные секунды. Какая самоуверенность! Если он снова полезет ко мне с такими заявлениями, то я точно дам ему между ног, и плевать, какие последствия от этого меня будут ждать.

Я свернула к лестничной площадке, как вдруг услышала женский смех, и только после увидела две фигуры. Словно столкнувшись с невидимой стеной, я резко замерла на месте, почти в ужасе смотря на тех, на кого наткнулась. Агата была прижата к стене, а над ней возвышался Эдвард. Бретельки ее красного платья были опущены, а шея в покраснениях. Догадываюсь из-за чего. Неужели ему нравится проводить с ней время даже не в самом скоромном понятии этого слова?

Рассмотрев ее, мой взгляд метнулся на Эдварда, и я еле держалась, чтобы не посмотреть на него осуждающе, разочарованно или укоризненно. Мое сердце сжалось, голова закружилась, и снова среди руин чувств завыл холодный, леденящий душу ветер. Эдвард смотрел на меня так, будто изучал заново с ног до головы.

– Заблудилась? – с усмешкой спросила Агата.

– Наоборот, иду к выходу, – стальным голосом ответила я и сделала шаг вперед, заставляя себя выйти из оцепенения. – А вы планируйте тройничок? – постаралась я выговорить это равнодушным голосом.

– Тебя никто не звал, – язвительно ответила Агата.

Проходя мимо них, я посмотрела на нее со всем омерзением, избегая смотреть на Эдварда.

– Я про Клауса. Он же сейчас тебя обеспечивает.

– Ах ты дрянь! – воскликнула она и уже собиралась наброситься на меня, но Эдвард удержал ее.

– Я бы не обращал внимания. По всей видимости, мисс Дженнифер приревновала своего любовника, – равнодушно отчеканил Эдвард, ударив меня этими словами под дых. Хотелось бы, чтобы эти фальшивые слова пролетели мимо меня, и я не ощутила режущую боль. Хотелось бы, чтобы было все равно.

Агата в своей отвратительной манере кинула на меня победную язвительную улыбку, получив защиту от Эдварда. Я уже ничего не могла сказать, поскольку даже дышать не могла. Но из последних сил выдала из себя:

– Не страдаю этим, ведь Клаус практически ползает передо мной на коленях, чтобы я легла в его постель.

Я развернулась и ушла прочь, больше не в силах смотреть ни на Агату, ни на Эдварда. Боль сковала грудь в ледяные кандалы так крепко, что я не могла дышать. Задыхалась от мучительного и изматывающего душу чего-то мерзкого, поселившегося во мне. Сердцу настолько больно, что эта боль превращается в физическую и вызывает предобморочное состояние. Огромный особняк будто намеренно двигает стены, которыми пытается меня раздавить.

Это часть игры перед публикой, но так правдоподобно сыграть перед Агатой, когда она для него лишь средство для вытягивания информации. До одури тошнотворная игра. Я бы могла оправдать Эдварда тем, что он не знает о моих чувствах к нему, отчего каждая равнодушная грубость и колкость от него причиняют мне боль, но я не стану. Я же наоборот хочу избавиться от этих чувств к нему, а не оправдывать его, чтобы отогнать боль и очередное разрушение в эпицентре души. Буду принимать эти удары. Согнусь, но выпрямлюсь снова. Хотя бы будет желанный результат после такого кропотливого труда.

Я почти выбежала из холла особняка, когда на меня накинули пальто, и направилась к Алеку, который ждал меня у машины. Свежий ночной воздух дал мне сил, и мои ноги уже не подкашивались.

К удивлению Алека, я прижалась к его груди и крепко обняла за талию. В горле встал ком из-за того, что я старательно сдерживала свои слезы и даже сейчас не смела дать волю чувствам. С каждой пролитой из-за Эдварда слезой я намеренно закрепляю свои чувства и сдаюсь перед ними.

– Я хочу домой, – пробубнила я в его грудь.

Алек обнял меня за плечи и поцеловал в макушку.

– Я отвезу тебя, – прошептал он.

Мое сознание вырвалось из царства Морфея слишком резко. Я открыла глаза и поморгала, чтобы отогнать остатки сна. Приняв сидячее положение, я вдруг поняла, что лежу все еще в том же платье, а туфли разбросаны в разных углах комнаты. Голова невыносимо гудела, а во рту было настолько сухо, что даже слюна не помогала.

Я посмотрела в окно и слегка зажмурилась, поскольку мои глаза еще плохо воспринимали солнечный свет, он будто резал их. Я потерла лицо ладонями и вздохнула. Вдруг я поняла, что не помню, как оказалась в своей спальне. Держась за голову обеими руками, я уставилась в одну точку и пыталась вспомнить последние события вчерашней ночи. Воспоминания обрываются в том месте, когда мы с Алеком сидели за барной стойкой и говорили, смеясь, словно сумасшедшие.

Я открыла рот и расширила глаза. Осознание того, что я просто напилась после праздника в особняке Клауса Патерсена, ударило по моей репутации непьющей правильной девушки. Я никогда не вела себя так, поэтому шок за саму себя быстро охватил все мое естество. По всей видимости, стресс, который я получала последние несколько дней, навалившийся на меня камнями, сильно повлиял на меня и на мои принципы, что я уже просто отчаялась и не нашла иного выхода, чтобы освободить душу от тяжести. А неприятные ситуации, настигшие меня на празднике Клауса, стали последней каплей, чтобы я захотела забыться в алкоголе. Невольно я вспомнила о том, как так же напилась Эльвира, когда мы были в Пейдже, а я после увиденной картины размышляла о пользе алкоголя.

Дверь спальни со скрипом открылась, и я уставилась на входящего с подносом в руках.

– Алек? – удивилась я его появлению.

– Доброе утро, посвященная, – усмехнулся он и сел на край кровати рядом со мной, положив поднос на мои ноги.

– Посвященная? – недоуменно переспросила я, поглаживая свои взъерошенные волосы.

– Ну да. Ты впервые напилась до невменяемого состояния.

– А как мы доехали обратно?

– Я выпил не так много, поэтому смог безопасно довезти тебя до дома.

– Наверно, я вела себя непристойно и ужасно, – виновато проговорила я ужасно хриплым голосом.