Они продолжили свои поиски. Когда пришли на выгон, то дело пошло быстрее. Вскоре с полными ведрами они заторопились домой.

– Настя, а Настя!

– Чего тебе?

– Давай слазим к Мартыну в сад. Там такие яблоки, прямо золотые. Говорят, саженцы из Америки привезли. Сладкие-сладкие. Слаже Белого Налива, когда совсем созреет.

– Неудобно, мне мать не велит. Воровство это.

– Чепуха! Кулаки все кровопийцы. Забрать у них – правое дело. Так чекист говорил в конторе. Сама слыхала.

– Ну не знаю! Когда?

– А когда бабы пойдут на выгон коров доить. Дворы опустеют.

– Даже не знаю.

– Не робей! Встречаемся на леваде, когда пастухи сигнал подадут. Ты таких яблок отродясь не ела.

Они подобрались к плетеной из лозы ограде с тыльной стороны усадьбы. Елена там давно присмотрела место, где поперечина оторвалась от столба. Можно было отогнуть плетень и свободно проникнуть в сад.

Яблоки были и в самом деле золотые, некоторые с красноватым налетом на боку. Девочки заблаговременно повязались материнскими фартуками и теперь быстро наполняли подолы яблоками.

– Попались воровки!

От неожиданности Настя просыпала яблоки. Елена вздрогнула, но быстро овладела собой.

– Сгинь дворняга! Куркуль недорезанный!

– Жаль, не догадался Бобика отвязать. Он бы вам налатал… Давно за тобой слежу. Видел, как ты дыру в плетне проделала. Теперь не уйдешь, – Петро схватил Елену за руку.

Вторая рука Елены поддерживала фартук с яблоками. Но она не растерялась и с такой силой дернула, что хозяйский сын не устоял на ногах и упал, ударившись лбом о ствол яблони.

Сгоряча он вскочил на ноги, но тут же опустился на землю, закрыв рану на лбу руками. Из-под рук кровавый поток в секунду, словно маляр широкой кистью, залил лицо Петра. Девочки в состоянии близком к обмороку бросились к дыре в ограде. Когда Елена забежала к себе в дом, то обнаружила, что ее руки судорожно сжимают фартук с яблоками. Она забралась под кровать, спрятала яблоки в ящик, где хранила тряпичную куклу и кукольные наряды. Вернула фартук на место и полезла на сеновал, откуда можно было видеть часть улицы, примыкающей к усадьбе Мартына.

Через какое-то время со двора выехала двуколка. Ею правил дед Петра, рядом сидел сам пострадавший с головой обвязанной белым. Двуколка быстро удалилась в сторону дома фельдшера, на противоположный край хутора.

– С Вами все в порядке? – спросил Михаил, так как его собеседница застыла с отсутствующим выражением на лице.

– Так, задумалась. На чем я остановилась?

– Кого Вы узнали в заместителе директора?

­– Кулацкого сына. Он полицаем при немцах был.

– Постойте! Вы могли обознаться. Когда Вы его последний раз видели?

– В тридцатом году. Зимой. Их выслали как кулаков. Говорили, они в Горловке на шахте пристроились…

– Так это было более шестидесяти лет назад. Понимаю Вас! Имя, отчество совпадают, и фамилия отличается только на одну букву…

– По шраму его узнала. На лбу. Бог шельму отметил. Моей рукой….

– Рассказывайте.

– Писаренки известными кулаками были. Три брата. Мартын, отец Петра, был меньшим. Не самый богатый из братьев, но самый злой. Мы одногодки с Петром. Я бойкая росла, проходу ему не давала. Однажды полезла с подружкой в их сад. У них яблоки очень вкусные были. Вроде как с Америки выписали. Петро нас застал и хотел меня задержать. Отомстить за все обиды. Но я так дернулась, что он упал и об дерево лоб разбил. Да так глубоко, что фельдшер зашивал. С тех пор шрам на лбу остался. На рогатку похожий. Да я этот шрам ни с чем не спутаю. Отец меня крепко выпорол, чтобы не позорила председателя коммуны. Зимой братьев Писаренко раскулачили. И не в Сибирь отправили, а в Донбасс, благодаря отцу. Отец еще разрешил им взять личные вещи. За это его долго тягали и выговор по партийной линии закатали. За мягкотелое отношение к кулакам. Могли тоже в Сибирь отправить, да статья Сталина «Головокружение от успехов» спасла.

– Вы понимаете, что предъявляете столь тяжкое обвинение человеку заслуженному. Полковник в отставке, участник войны, награды, ранения, депутат Горсовета….

– Убил кого и себе присвоил награды.

– Все проверено, все подлинное. Воевал с весны 42-го года, после войны окончил военное училище. После отставки по возрасту работал в отделе кадров инспектором, потом начальником отдела кадров, последние пять лет заместителем директора по кадрам. В КПСС вступил в 44-м, вышел в 91-м. Стал депутатом Горсовета от соцпартии. Прекрасный послужной список….

– И темное прошлое. Он скрыл свое кулацкое происхождение. Я уже говорила, он в полицаях при немцах служил.

– Откуда такие сведения? Вы сами, где были во время войны?

– В винницких лесах.

– Можно подробнее.

– Мои родители со мной и старшей сестрой пытались эвакуироваться. Но под Таганрогом немец нас отрезал. Все вернулись назад, а мы не могли. Отец перед войной был председателем сельсовета. К нам прибился один больной солдатик. Отец дал ему одежду и выдал за мужа моей старшей сестры. После войны они и впрямь поженились. Тогда этот солдатик предложил возвратиться в глубокий тыл, к нему на родину в Винницкую область. Ехали и шли пешком почти два месяца, прятались ночью, где придется. Пришли на хутор в такое глухое место, что там была партизанская база. Отец и этот солдатик партизанили до конца войны. Хрущев наградил отца как участника партизанского движения и пенсию назначил…

– Вас не было во время войны в наших местах. Как Вы можете утверждать, что Писаренков был полицаем?

– Так мы приехали в 44-м. Тогда и услышала о Писаренко. Но мы не задержались в селе. Наш дом разбомбили, на его месте построились уже другие. Мы вернулись в заводской поселок. Я стала работать на заводе. Старшая сестра осталась с мужем в Винницкой области. В 47-м году умер отец.

– Спасибо за беседу. Если потребуется, мы Вас вызовем для очной ставки.

– Вызывайте! У меня он не отвертится.

– Мне он показался искренним человеком.

– За столько лет научился врать…. Наверное, сам себе поверил.

Городской прокурор Николай Петрович Манюня сидел за своим столом. Он навалился грудью на край и через сильную лупу разглядывал фотографию.

Михаил также наклонился над столом прокурора, не покидая стула у приставного столика, где он сидел, и пытался помочь.

– Посмотрите над правой бровью. Даже на этой фотографии из паспортного отдела виден шрам в виде буквы «у», только с прямым хвостиком. И впрямь похож на рогатку или латинский игрек.

– Так она видела этот шрам и могла придумать историю. Возможно, что-то похожее было в ее жизни, только не с ним.

– Такая буйная фантазия не очень правдоподобна.

– Любой психиатр тебе расскажет массу историй куда более завиральных.

– Да, она экспансивна и разговорчива. Но у нее довольно связная речь, и на склеротичную старуху она не похожа.

– До того как привлечь тебя, мы подключали для проверки фактов СБУ. С апреля 42-го года по сегодняшний день все абсолютно достоверно в его биографии. Никаких нестыковок. Да и ты с ним беседовал.

– Да, но я не допрашивал его. Познакомился, рассказал о жалобе.

– Надеюсь, о подделке документов и службе в полиции ты промолчал.

– Безусловно, пока об этом рано говорить. Мы должны узнать, что было с октября 41-го года по апрель 42-го. Нужно найти других свидетелей довоенного времени. Он родился в 22-м году. Хоть не все архивы тех времен сохранились, но еще осталось много живых свидетелей старших по возрасту.

– Личное дело на заводе просмотрел?

– Да.

– Что он пишет в анкете и автобиографии о своих родителях.

– Пишет, что отец воевал в Красной Армии, работал на шахте коногоном, потом крепильщиком. Мать домохозяйка. Что он после окончания школы пошел на металлургический завод чернорабочим, отступил с беженцами в Луганскую область, а там присоединился к воинской части. И было это в апреле 42-го года.