Идти нужно было пешком. Попросить сани и лошадь, значит выдать себя. Была безлунная ночь, но света звезд на белом покрывале, укрывшем всю землю, вполне хватало. В такую холодину не было никакого риска встретить разъезд и быть арестованным за нарушение комендантского часа.

Дорога была хорошо наезженной и знакомой. Многочисленные овраги пересекали путь. Овраги тянулись на юг к морю. А дорога на восток. После первых пятнадцати километров появилась испарина. Семен немного передохнул в стоге соломы. Пожевал кураги. Сильно остывать нельзя. Да и времени в обрез. Полицаи могли отправиться в погоню, если не застанут родителей в Коньково. Нужен был запас времени, чтобы родители ушли достаточно далеко. Он больше не позволил себе никаких передышек.

На рассвете Семен стучал в дверь хаты, где скрывались его родные.

Он сказал только мужчинам, отцу и приставшему солдату, зачем пришел. Солдат убедил, что фронт им не перейти, что безопаснее всего ехать к нему на родину в Винницкую область, в глухой хутор в дремучих лесах.

Семен дождался, когда они запрягут лошадей, помог погрузить скарб, расцеловал на прощанье мать и сестер и отправился назад кружным путем, чтобы не нарваться на полицейский обоз. Обратная дорога была тяжелой. Несколько раз пришлось отлеживаться в скирдах, задрав ноги, пока пройдет судорога. Однажды незаметно для себя задремал. Проснулся от холода и испугался, что мог замерзнуть.

– Вы могли бы его опознать? – спросил Михаил, когда Савчук закончил рассказ.

– Конечно! После того, как Лена мне напомнила о шраме на лбу.

– Если не возражаете, организуем очную ставку.

– Какие могут быть возражения?! – Семен Васильевич говорил, а сам пристально рассматривал кого-то в конце аллеи. – Кажется Аркадий пожаловал.

– Кто он?

– Аркадий Георгиевич Леониди, металлург, кандидат технических наук. Мы с ним познакомились еще в 34-м году, когда он проходил в нашем цехе преддипломную практику. С тех пор дружим…

Леониди заметил Савчука издали, и направился к их лавке. Восемьдесят лет легко угадывались в его старческой фигуре и лице. Только темно-карие глаза молодо светились на загорелом морщинистом лице.

– Здравствуй, Аркадий! Познакомься, следователь прокуратуры Михаил Егорович Гречка. Интересуется периодом оккупации.

– Рад знакомству, – Леониди протянул руку, поднявшемуся с лавки Михаилу. – Только я эвакуировался с лабораторией в Ревду. Мы вернулись только в конце 45-го, чтобы не прекращать исследования и не терять время на переезд. Поэтому мало что могу рассказать об оккупации, разве только то, что слышал от других.

– У меня есть и к Вам один вопрос. Вы знали Макара Мазаева?

– Так кто же его не знал. Когда ему дали квартиру в Рабочем поселке он жил в соседнем подъезде. Весь дом слышал, когда Макар собирался в кино. Его жена вечно задерживалась со сборами, так он ее с улицы торопил в таких выражениях, что детям и женщинам нужно было уши затыкать.

– Меня интересует не этот вопрос. Почему он не эвакуировался. Знатный сталевар, награжден орденом, член партии, наконец.

– Так он категорически отказался, под тем предлогом, что не может ехать в тыл, а должен остаться в цехе с теми, кто не попал в списки. Его заставили даже написать свой отказ от эвакуации в письменном виде…

– Почему Вы сказали, что под предлогом… Возможно, это был искренний поступок.

– Не спорю, он был упрямый до остервенения. Немцы его сломать не смогли. Свою бронзу в памятнике он заработал честно, чего не скажешь о трудовых подвигах…

– Мне Папушев уже рассказал о рекордах Макара.

– Догадываюсь, что Костя мог рассказать и готов подтвердить в письменном виде. Я тогда работал инженером теплотехнической лаборатории. В наши обязанности входил разогрев печи и вывод ее на рабочий режим после ремонта или реконструкции. Хорошо помню, как печь перевели на мазут, за счет чего удлинили ванну и довели емкость до 100 тонн. Он ее спалил за 25 дней, а нас обвинил, что мы пережгли свод еще при разогреве.

– И все-таки, какие мотивы могли быть у Макара для отказа от эвакуации?

– Могу высказать только свои предположения, – продолжил Леониди. – Московское начальство из наркомата устроило Макару поездку на Урал для передачи опыта. Нужно сказать, что уральские и сибирские металлурги упорно сопротивлялись «рекордистскому» психозу. Там наряду со старыми заводами, строились новые по американским чертежам и с американской технологией. Наиболее известный из них Магнитогорский. Уровень механизации там был на голову выше, чем у нас. Конструкция печей была совершеннее. Собственно мы использовали опыт американцев для реконструкции печей на нашем заводе. Хоть на старых уральских заводах уровень механизации и автоматика существенно отставали даже от нас, мастера там и сталевары были настолько опытные, что плавили сложнейшие марки стали практически без брака. Короче, Макар там опозорился и оскандалился. Как раз в Ревде в ответ на насмешки он затеял драку и был избит так, что по возвращению домой две недели не выходил на работу.

Тогда мы только догадывались, а когда приехали на Урал, нам все рассказали. Его спустили с лестницы…

– Аркадий, Манцевич тогда сопровождал Макара, он лично все видел, – перебил Савчук.

– К сожалению, Митя сейчас в больнице.

– Что с ним?

– Давление подскочило, гипертонический криз…

– Есть повод проведать! Манцевича тогда приставили к Макару в качестве технического консультанта…

– В какой он больнице? У меня машина, предлагаю прямо сейчас и поехать. Апельсины от меня, – предложил Михаил.

– На гостинец для больного и у нас деньги найдутся. Не навредить бы ему.

– А мы спросим у дежурного врача. Поговорим, если разрешит, – не сдавался Михаил.

– Ладно, поехали. Он в больнице уже третий день, а ты, Семен, даже не знаешь.

– Как раз три дня никого из наших не видал. И он не позвонил. Вот и проведаем…

Дмитрия Михайловича Манцевича они нашли на прогулке в больничном парке. Теплый день клонился к вечеру. Парк был заполнен больными. Они отыскали пустую лавку в глухом углу. Здесь было намусорено, но можно было сесть.

Манцевич был полный и ниже среднего роста. Куртка поверх полосатой больничной одежды делала его похожим на колобка, сбежавшего из тюрьмы. Слегка на выкате белесые глаза часто моргали. Красные прожилки на белках сразу бросались в глаза и придавали ему болезненный и усталый вид.

– Так Вас интересует Макар? Не очень приятные воспоминания. Мне навязали шефство над ним в комитете комсомола. Поездка по Уралу была чистым кошмаром. Там для сводов еще применяли динас. А он не такой стойкий как хромомагнезит и очень чувствительный к перегреву. Чуть что, сразу поплыли сосульки. Я его предупреждал перед и во время показательной плавки, а он отмахивался. Время плавки он сократил с 10 до 8 часов, но свод практически спалил. Со свода свисали макароны из расплавленного динаса. После выпуска плавки, которая не попала в анализ и годилась только на проволоку, он резко уменьшил подачу топлива. Макароны затвердели, тогда он приказал машинисту завалочной машины нацепить на хобот мульду и сбить сосульки со свода. Машинист естественно отказался, так как был большой риск вообще завалить свод. Так он мог выдержать еще два десятка плавок. Макар в бешенстве вытащил машиниста из кабины и ударил по лицу. Мы его еле оттащили, здоров был парень.

Вечером следующего дня руководство завода по традиции устроило прощальный банкет в заводском клубе.

Макар изрядно выпил. Когда произносил тост, позволил пренебрежительно отозваться о традициях местных металлургов. А его кто-то громко обозвал заносчивым сопляком. Когда мы выходили, возникла потасовка. Кто ее затеял, я не видел. Видел, как паренек лет четырнадцати упал на пол и схватил Макара за ноги. В это время Макара сильно толкнули, и он полетел с высокой лестницы. Еще повезло, что не убился. Говорили, что паренек – сын того машиниста завалочной машины. Дело замяли. К чести Макара, он не жаловался и не требовал наказания.