— Нацисты на Украине… Вот, значит, о каком будущем ты говорил? — произнес Зябликов, потирая набрякшие веки на «почерневшем» лице. — Это можно как-нибудь остановить?

— О таком будущем я сам только что узнал… У меня нет доступа в этот мир, — покачал я головой. — Я больше ему не принадлежу…

— Но мы можем что-то сделать у нас? В прошлом? Чтобы это все и вовсе не случилось?

— Мы можем попробовать все изменить, а вот к каким последствиям это приведет… — Я виновато развел руками. — Даром предвидения я не обладаю, а вот печального опыта — хоть отбавляй!

— Все, возвращай меня назад, Вадимыч! — неожиданно твердо потребовал майор. — Не хочу я на все это гребаное изобилие из будущего смотреть, если за него придется платить такой вот ценой! Да я лучше на хлебе и воде остаток жизни просижу! Пусть и в вонючем насквозь застое, но с мирным небом над головой!

— Я в тебе и не сомневаюсь, Степан Филиппович! У тебя все получится!

— У нас, Сергей Вадимович! У нас все получится! Ты это, давай, придумай чего…

Сознание включилось внезапно: вот меня еще «не было», а вот я уже сижу за столом в кабинете Зябликова с кружкой горячего чая в руке и полупережеванной печенюшкой во рту. Едва не подавившись крошками, я закашлялся и опустил на стол трясущуюся в руке кружку. Затем, резко вспомнив последние секунды, перед тем, как гребаный бандюк меня вырубил, я вздрогнул и схватился за место удара, опасаясь обнаружить там если и не рваную рану, то уж шишку или синяк — однозначно! Однако, никакого дискомфорта я не ощутил — ушибленное место абсолютно не болело, словно никакого удара и не было. Но я-то отлично помню, как этот боров отоварил меня рукояткой пистолета… Зябликов⁈ Ведь он хотел его пристрелить!

— С возвращением, Сережа! — Майор обнаружился на своем месте, под портретом Горбачева. К моей несказанной радости живой и невредимый! И кровавых подтеков, как синяков и других увечий на его лице не было!

— Фух! — с облегчением гулко выдохнул я, и сухие остатки печенюхи полетели во все стороны. — Степан Филиппович, вы живы!

— Живее всех живых! — подтвердил Зябликов, отсалютовав мне стаканом, в котором плескался явно не чаек, хотя по цвету жидкость была очень на него похожа. — Спасибо тебе хочу сказать: если бы ты этому говнюку кипятком в харю не плеснул, пришлось бы мне конкретно «со святыми упокой» сбацать!

— А где… этот? — Я схватил кружку и, не чувствуя, что обжигаю рот глотнул нервно кипяточка.

— За него можешь не переживать — он больше никого не побеспокоит! — заверил меня майор.

— Успели скрутить?

— Ну, можно и так сказать… — попытался выкрутиться Зябликов, не сообщая мне ничего определенного. — Главное, что успели! Больше он никому горя не принесет!

— Значит… совсем того… — продолжал я допытываться.

— А ты совсем ничего не помнишь? — задал встречный вопрос Степан Филиппович.

— Значит совсем того. — Я полностью уверился в своих предположениях. — Это он с киллером разобрался, когда меня выключило?

— Он, — не стал больше отмазываться Зябликов. — Но ты не переживай, его просто… как бы не стало… Поверь, от этого в мире только чище стало! — попробовал успокоить меня майор.

— Да я и не переживаю, — честно признался я. — Просто испугался за вас, когда он ствол вытащил… Думал, что всё…

— Сережка! — Зябликов встал, обошел свой стол и подошел ко мне. — Ты настоящий молодец! Герой! И я тебе жизнью обязан! — Он протянул мне свою ладонь, которую я, поднявшись со своего места, крепко пожал. — Я даже и не знаю, как тебя отблагодарить… — Его голос дрогнул, а глаза увлажнились. — Ведь он мог и тебя пристрелить, Сережа!

— А то я не понимаю, Степан Филиппович, — ответил я, вновь опускаясь на стул и с шумом отхлебывая горячий чай, чтобы продавить комок, вставший у меня в горле. — Не маленький уже! Ну, а как я должен был в этом случае поступить? Бросить вас в беде и под стол забиться? Так он бы вас кончил, а после бы и за меня взялся! Не так?

— Так, Сережа, все так… — помрачнел на глазах Зябликов. — Вот что я тебе хочу сказать, — он тоже вернулся на свое место и тяжело опустился в кресло, жалобно скрипнувшее под его весом. Похоже креслу тоже не слабо досталось. — Ты заметил, что после того, как в твоем… кхм… сознании «поселился»… пришелец из будущего… с тобой начали происходить не совсем обычные вещи… — Было видно, что этот разговор дается майору с большим трудом.

— Да вы смеетесь, что ли, Степан Филиппович? — Я даже поперхнулся от возмущения. — Моя жизнь не просто изменилась, она превратилась в какую-то полнейшую фантасмагорию! Со мною ежесекундно происходят какие-то вещи, о которых еще несколько месяцев назад я бы сказал, что такого не бывает! Ну, разве что в фантастических американских фильмах. Наши таких еще снимать не научились!

— Вот именно, Сережа, — вот именно! — произнес Зябликов, словно сомневаясь, сообщать мне что-то или нет. — У Сергея Вадимовича, есть на этот счет одна теория, — наконец решился он, — все твои неприятности и опасные «приключения», происходят не просто так… И, что самое главное, их концентрация во времени будет только нарастать…

— Почему? Чем я провинился?

— Да ты, в общем-то, и не причем, — с тяжелым вздохом продолжил он. — Это все происходит из-за него… из-за его присутствия здесь, а, возможно, из-за его вмешательства в нашу реальность.

— Так пусть больше не вмешивается, ёлы-палы! — в сердцах воскликнул я. — Я-то тут причем?

— Не все так просто… Ты пойми, Сережа, если бы он мог вернуться назад, уже бы сделал… Но мы имеем то, что имеем!

— Ладно, потерплю, раз уж некуда деваться? Так и почему же со мной все это происходит.

— Я не совсем понял его объяснения, поэтому не обессудь… Наша реальность, как и любая другая — сложный «механизм», созданный Творцом. Помимо всего прочего, в её свойства заложена система самовосстановления, на случай неожиданных сбоев. Так вот, наш пришелец из будущего и есть такой сбой. Система пытается его устранить, как досадное недоразумение…

— А он — это я? То есть сама реальность пытается устранить меня? Как досадное недоразумение?

— Увы! — виновато произнес Зябликов, и его пальцы выдали нервную барабанную дробь по столешнице. — Но это — всего лишь одно из предположений!

— Мне-то от этого не легче!

— Вот! — оживился Зябликов. — Я к этому и веду! Сережа, будь предельно осторожен! Старайся лишний раз не ввязываться ни в какие авантюры и…

— Можно подумать, я в них специально ввязываюсь! — с обидой воскликнул я. — Они меня сами находят!

— Ты должен себя беречь! Быть аккуратным и осторожным! И, вообще, ты когда в колхоз уезжаешь?

— Ну, вообще-то, завтра должен был…

— Не поедешь! — тоном, не терпящим возражений, произнес майор.

— Так меня же отчислят! — Я решил умолчать о своей поддельной справке. Зачем мне еще вешать геморрой на Коляна. Он и так меня выручил, можно сказать, по доброте душевной.

— Не отчислят! Ты… ты… — задумался Зябликов. — Ты заболеешь! Справку я тебе обеспечу!

Надо же, а оказывается у дураков и мысли сходятся!

— Будешь рядом, в городе. Мне так спокойнее будет! И даже не возражай!

Ну, так я и не думал. Вон оно как повернулось. А справка от Зябликова всяко покруче Коляновской будет. Думаю, что он её не на коленке рисовать будет, а у настоящего врача возьмет.

Митрофан Поликапович Сурков вот уже вторые сутки к ряду не выходил из своего кабинета, надираясь спиртным до умопомрачения. Этого, довольно-таки, дорогого добра, украшенного многочисленными созвездиями, в баре было еще столько, что хватило бы на пару недель беспробудного пьянства. Все эти двое суток он просидел за закрытыми дверьми без еды, только лакая воду из-под крана в пристроенном к кабинету туалете. Все, кто бы ни попытался с ним заговорить через запертую дверь — будь то домочадцы или охрана, мгновенно посылались н. хуй. Пьяный Митрофанушка совсем не скупился на красочные эпитеты, абсолютно перестав фильтровать базар.