— Думаю, валить надо этого деятеля! — с каменным выражением лица поведал я майору. — Сразу и наглушняк!

— Вадимыч… — Зябликов резко ударил по тормозам. Машину, набравшую солидный ход, повело. Она пошла юзом по грунтовой дороге, едва не улетев в придорожные кусты. — Ты… это… сейчас серьезно?

— У тебя какие-то возражения, Зябликов? — Я повернулся к майору и впился пристальным взглядом в его расширившиеся зрачки. Да из него даже весь хмель за раз вышибло. — Ты понимаешь, какие ставки на кону?

— Понимаю… — как-то глухо произнес Степан Филиппович, резко вильнув взглядом в сторону. — Но убийство… Я же мент, Вадимыч! — Гулко стукнул он себя кулаком в грудь. — Мент, а не убийца! Я же не убивать… Я же раскрывать… я же защищать должен! Понимаешь⁈ — неожиданно сорвался он на крик.

— А ведь этот гребаный утырок твою любимую супругу по частям тебе в посылке пообещал присылать, — не стал я щадить нервы майора. — Он нелюдь, Филиппыч! И если его сейчас не остановить, скольких нормальных людей он еще по посылкам расфасует и почтой разошлет?

— Но убивать его без суда и следствия… — продолжал стоять на своем Зябликов. — По закону надо…

— По закону, говоришь, Филиипыч? — Я решил добить майора и посмотреть, как он будет реагировать на мою диверсию. На его счет у меня уже появились большие планы в будущем. И от его реакции сейчас многое зависело. — Даже если под ударом самый близкий тебе человек?

— Да! — набычившись, и поглядев на меня с каким-то вызовом, произнес майор. — Я готов за нее свою жизнь отдать! Прямо сейчас и без раздумий, готов! Но убивать без суда и следствия… Не по закону…

— Вот ты упертый баран, Зябликов! — Я продолжал нагнетать и без того сгустившуюся атмосферу. — А кто законы в этой стране устанавливает? Кто здесь цари и боги? Не такие ли Митрофанушки? А, товарищ майор? Вот ты о восемьдесят восьмой статье УК СССР слышал?

— Конечно, — не понимая, куда я веду, ответил Зябликов. — Бабочка. Валютные спекуляции… Только я не понимаю, при чем здесь это?

— Какое максимальное наказание за эту твою «бабочку»? — Я не собирался давать майору ни секунды передышки и проигнорировал его вопрос.

— Вплоть до вышки, — ответил Зябликов, не понаслышке знакомый с содержанием валютной статьи.

— То есть убийство? Но по закону! Так?

— Так, — согласно кивнул майор.

— А вот теперь послушай внимательно, и постарайся понять, что я хочу до тебя донести! Буквально через пару-тройку лет восемьдесят восьмую статью УК СССР отменят! Операции с валютой больше не будут считаться нарушением закона! Всякий встречный-поперечный сможет легко продать, купить или обменять её. А как быть со всеми теми бедолагами, кому не повезло отмотать солидный срок за махинации с валютой, которые, как ты помнишь, перестали считаться нарушением закона? И чем ты утешишь родных и близких поставленного к стенке «махинатора», за прегрешения, которые уже таковыми не являются? Ну, Зябликов, можешь разрешить эту логическую задачку? Или вновь будешь прикрываться когнитивным диссонансом? По каким законам ты жить дальше собираешься?

Зябликов затих на несколько мгновений, переваривая все то, что я на него вывалил. Пока он размышлял, я основательно приложился к бутылке, градус стоило поддерживать на необходимом «для жизнедеятельности» уровне.

— По человеческим законам я жить буду! — наконец выдохнул майор. — По нормальным и понятным каждому, сука, встречному-поперечному, но человеческим законам! Где «не убий» — один из самых важных и главных!

— Ну, наконец-то, Степа! — довольно улыбнулся я. — Я для чего всю эту возню затеял? Чтобы ты немного задумался над настоящими ценностями, а не теми законами, что в угоду себе всякие дорвавшиеся до власти отморозки пишут! Я тоже много чего в жизни нехорошего натворил… Но, чтобы не натворить еще больше — задумываться начал… А этого утырка мы убивать не будем — есть куда более гуманные методы…

— Какие? — Бросил на меня взгляд, полный надежды Зябликов.

— Принудительная лоботомия, например. — Я вновь кровожадно оскалился, но увидев, как передернулся от моих слов Зябликов, весело рассмеялся. — Да шучу я, Филиппыч! Шучу! Посто мы с тобой сейчас не совсем в адеквате. С пьяных глаз такого можно наворотить. Но я, по чьей-то странной прихоти, только в таком состоянии и могу существовать. Блин, как же меня все это достало! Ты вот что, старина, как протрезвеешь, подумай на досуге над всем, что я тебе сказал! И подумай серьезно! Эта реальность нуждается в основательном лечении, а доктор из меня еще тот… Но и оставлять все, как есть — тоже не вариант! С этим хоть согласен, ментяра?

— Ага, — поспешно кивнул Зябликов.

— Я вот о чем все время думаю: почему меня раз за разом забрасывает именно в девяностые годы? А ведь я, заметь, не хухры-мухры, а Надзирающий! Почти всесильный, неуязвимый… Почти бог, только на вездесущий…

— И почему же?

— Похоже, что где-то здесь, во времени, находится точка бифуркации веера реальностей.

— Что находится? — переспросил Степан Филиппович. — Какая точка?

— Бифуркации, — невозмутимо повторил я.

— Че за зверь?

— Похоже, батенька, что фантастикой мы совсем не увлекаемся? Точка бифуркации времени-пространства. Именно в этой точке происходит разделение времени — пространства на множество потоков, в каждом из которых происходят разные события. А в параллельном времени-пространстве у героев бывают разные жизни. Понял, умник?

— Не совсем, — признался Зябликов.

— Возьмем для примера тебя, Филиппыч. Подумай хорошенько: что произошло бы с тобой, если бы я не появился в твоей жизни и не вылечил бы твою драгоценную супругу?

— Да спился бы, наверное, Вадимыч, — честно ответил Зябликов. — Вот детей бы на ноги поставил и запил в черную! Нет мне без нее счастья…

— Вот! А я появился я — и твоя жизнь изменилась кардинальным образом… Хотя, спиться ты еще успеешь…

— Тю на тебя, Вадимыч! — ругнулся майор. — Мне теперь только жить и жить!

— Так вот, — продолжил я свою научно-популярную лекцию, — наша с тобой встреча и есть точка бифуркации твоей жизни, Зябликов! Теперь дошло?

— Теперь дошло, — отозвался майор.

— А точка бифуркации всей этой реальности — это мой возврат обратно в девяностые! Именно он раз за разом встряхивает систему. Ведь я, как-никак, настоящий Надзирающий со всеми вытекающими из этого последствиями. Похоже, как-то так… — И я вновь приложился к бутылке. Вот толькл одного я не пойму: с хрена ли мое каждое проявление в этом мире происходит в таком вот пьяном виде?

— Шутка богов? — осторожно усмехнулся Зябликов.

— Ох, и надрал бы я задницу такому шутнику, Филиппыч! Ох, и надрал бы! Ну а ты чего застыл? Давай, трогай! Нам еще Митрофанушку прессовать!

Майор подкатил почти к самым воротам поместья подпольного советского дона Карлеоне, остановил свой драндулет, наблюдая через окно, как к машине выдвинулся один из вооруженных охранников:

— Что дальше, Вадимыч? Опять этих горилл будешь заставлять шмалять друг в друга?

— Не! Нафиг это баловство! — лениво процедил я, тоже с интересом разглядывая недовольную физиономию приближающегося к нам бодигарда Митрофанушки. Взглянув на майора, я заметил, как тот ощутимо напрягся, заиграв желваками. Да, не любит Степан Филиппович бандитскую братию, если не сказать больше — просто ненавидит. И в этом чувстве мы с ним сходимся. Вот только я безо всяких раздумий утилизирую любого приблатненного придурка, покусившегося на моих родных и друзей. А вот с майором все еще не так просто…

Правильным ментом быть вообще непросто! Вот только не было еще за его плечами бандитских девяностых, когда его сослуживцев влегкую обували в белые тапки преступники всех мастей. После таких потрясений люди обычно смотрят на мир другими глазами, выбросив нахрен розовые очки, искажающие существующую реальность. Филиппыч тоже изменится, как пить дать, пересмотрит моральные ценности. Да он и сейчас уже практически готов. Окуклился, после всего того дерьма, случившегося с его женой. Ему просто нужно время, чтобы дозреть… Преодолеть мягкую личиночную стадию, прорвать закрывающую «обзор» оболочку куколки и превратиться в настоящее жесткое имаго.