Дурная весть об задушенном Лошаке, свалила как снег на голову и привела оперпункт в небывалое замешательство. Такого конфуза на памяти старослужащих Тэошников в отделении еще не случалось. Командиры ринулись в подвал. Картина явилась удручающей. Но прежде, следовало сохранить место происшествия нетронутым, тут уж Акимов знал сыскное дело.
Немедля объявили сбор наличного состава отделения. Но пока расторопные бойцы рыскали по закоулкам оперативного пункта, стало ясно, что в наличии не будет одного солдата. Причем, именного нынешнего караульного — рядового Пахряева.
Дежурный по отделению Федоров (дедок из вечных кандидатов на звание), пояснил, заикаясь и даже теряя дар речи, что Виктор (так звали солдата), отпросился у него в два часа дня, сослался на болезнь матери, лежащей с повышенной температурой. Не вдаваясь в подробности, дед отпустил парня и пошел просить у начальника замену. Как и полагается, по форме, доложил младшему лейтенанту. Тот, из-за занятости бумагами, «спустил «полкана» на дежурного», мол, коли такой жалостливый, так карауль теперь сам, нехер задницу отсиживать. На том и порешили…
К сожалению, уставной дисциплиной отделение не блистало. Все там было как бы по-родственному. Коллектив давно сработанный, людей знали как облупленных, потому и доверяли друг дружке, потому и не придавали никакого значения небольшим дисциплинарным упущениям. Временами случалось, что подменяли назначенных на задание, не ставя в курс начальника. Да и Свиридов по молодости не видел в том серьезного греха, главное, делалась работа исправно, ребята не подводили товарищей. Но, как говорится, жили спокойно до поры, до времени…
Авральное построение и попытка наскоком провести расследование ничего путного не дали.
На дневальных и дежурного нажали, но парни клялись и божились, что посторонних в подвал не пускали. Смертоносных орудий, то есть рваного шмотья, в камеру Лошака никто не проносил. Получалось, что нынешний наряд, как говорится, не при делах…. На подозрении остался один Пахряев. К нему домой послали двух оборотистых мужиков на велосипедах. Пришлось произвести досрочную смену караульного состава, благо имелся график дежурств, и нужные бойцы оказались на месте. Дневальных и деда дежурного посадили под замок в тот же подвал.
Что конкретно узнали… Конюхов сегодня два раза подвергали допросу. С полчаса, до десяти утра, с ним говорил сам Воронов, следователь Акимов допрашивал под протокол с двенадцати до часу. Двери в подвал и камеры открывал караульный Пахряев, солдат же и конвоировал арестантов, кроме Мерина, разумеется. Последним, в четырнадцать часов, живым видел Конюхова опять же боец Сустретов. Который вместе с Пахряевым, обошел подвал, заглянул в оконца камер. Дневальные выслушали жалобы, а то и нещадную брань оголодавших заключенных, — произошла задержка с доставкой кормежки (Лошак тоже негодовал, ругался матерно). Велели арестантам потерпеть, мол, не сдохнете, обещали покормить после трех.
Так как Пахряев отпросился, а сам старшой не желал быть холуем у арестантов, пришлось Сустретову через час разносить судки с жидкой похлебкой, миски толченой картошки и куски липкого как жмых хлеба. Солдат первым и увидал, что Лошак висит под окошком. Парень бросился будить дежурного. Кандидат на звание Федоров по-стариковски после обеда лег вздремнуть, да и проспал бы, коль ничего не случись, часов до пяти, — ветерана никто из уважения к возрасту не тревожил. А следователь Акимов, после сытной кормежки, велел себя не беспокоить. Младший лейтенант мотивировал тем, что зашился в протоколах, но, по-видимому, тоже закемарил.
Стали опрашивать диверсантов, тех в суете так толком и не покормили. Дали пищу уже холодной. Мерин и Ерема ни о чем не знали. Только молоденький Тита-Манцырев слышал как из закутка Лошака, минут через двадцать после пересменки дневальных, раздались удары о стену и донесся натужных хрип. Но радист не придал тому значения. Вот, пожалуй, и все…
Гонцы-велосипедисты обернулись очень быстро. Местный уроженец Виктор Пахряев, проживавший за путями на хуторских выселках, — не найден там. Со слов старушки матери (которая и не думала хворать), сын похлебал щи на скорую руку, сел на велосипед и укатил, наверно опять на службу. Отбыл налегке, даже ничего не взял из харчей, а поесть малый любил. Бегло опросили подвернувшихся под руку соседей, никто ничего не видел. Как сквозь землю провалился…
Пахряев, по отзывам бойцов — человек нормальный, сержантами характеризуется положительно, проступков по службе не имел, подозрительных связей на стороне за ним не водилось, — солдат, как солдат. Прошло уже минут сорок как пропажу стали искать. На дом послали ловкого бойца, из старослужащих, — коли Виктор объявится, так тот притащит парня в отделение — живого или мертвого.
Воронову Свиридов позвонил минут через тридцать после обнаружения трупа, они с Акимовым, растерялись, и конечно засуетились, — дело ведь из ряда вон выходящее.
В каталажку к удавленнику Сергея сопровождали оба: и начальник узлового отделения, и городской следователь Акимов.
Полутемный спуск в подвал освещала единственная лампочка в сорок свечей. Чтобы не стукнуться головой о нависший свод, да и не навернуться с крутых, щербатых ступеней, Сергею пришлось пригнуться и продвигаться чуть ли не на ощупь. По обе стороны коридора с облупленными стенами размещались ржавые двери казематов, по виду намертво вросшие в голую кирпичную кладку. Отперев хищно клацающий замок первой камеры, Свиридов с непритворным усилием сдвинул стопудовую «броню» узилища.
Сергею предстал затхлый, сырой склеп, прямо с картин художников передвижников, не исключено, что в паводки каземат подтоплялся. Да и немудрено, так как здание середины прошлого века основательно вросло в землю.
Конюхов Василий Игнатович (Лошак — по лагерной кличке) скрюченный, подогнув колени, отрешенно провисал на серых жгутах, привязанных к оконной решетке под потолком камеры.
— Надеюсь, Федотыч, труп подробно осмотрел… — помолчав, Сергей, добавил. — Андрей, а ты сам присутствовал при осмотре? — выходило уже, что Воронов не доверяет коллеге…
Акимов достал листок и стал неуверенно зачитывать неразборчивые записки:
— Фотографии сделал, но проявлю только завтра… — не дождавшись ответной реакции, продолжил скрипучим голосом. — Положение тела вертикальное, характер висения — несвободный…
И далее пошли специфические характеристики: поза тела, области соприкосновения, положение головы, членорасположение, место фиксации петли и далее положенная протокольная писанина. Потом следователь нерешительно вымолвил:
— Товарищ капитан госбезопасности, резать петлю без самовольно не решился… поэтому описания одежды и трупных явлений, в смысле локализации трупных пятен, кровоизлияний, да и характеристики петли еще не провел.
— Делай свое дело младший лейтенант, а я пока покурю, — Воронов, тяжело вздохнув, вышел из камеры, встал в дверном проеме и задымил Беломором. Два вызванных бойца помогли снять труп Лошака, осторожно положили тело на цементный пол. Сергей, скрепя сердце, наблюдал за манипуляциями следователя, внимательно прислушивался к напевному речитативу Акимова. Мамлей Свиридов, присев на отвинченные нары, записывал диктовку, поместив тетрадь на железном столике.
— Странгуляционная борозда четко очерчена, — труп постепенно разоблачали от одежды, — исподнее белье отсутствует, наличия спермы и кала нет, набухлости полового члена нет.
Воронов знал, что это необходимые протокольные условности, так что ничего тут не попишешь.
— Синяков, ссадин, царапин — следов насилия или принуждения нет, — пробубнил Акимов.
Потом следователь стал делать замеры петли, описывать расстановку предметов в камере. Он отметил отсутствие беспорядка, а именно — наличия следов борьбы или сопротивления, кроме рваного тряпья Конюхова, засунутого в парашу. Детальный осмотр одежды и обыск камеры тоже ничего не дал. Таким образом, не подтверждалось присутствие постороннего человека в камере на момент повешения.
