Если Ширяев с «железки» подастся на юго-запад то опять попадет в отроги соснового леса, тянущегося с перерывам аж до Липецка. А там уже близко Елец, — там линия фронта. Но навряд опытный немецкий разведчик отдастся на волю случая и отважится в одиночку перейти фронтовые рубежи, где густая плотность советских войск.

Если выберет юг, где раскинулся город, — здесь сразу сграбастают рукастые ребята Селезня.

Скорее всего, в конечном итоге, Ширяев двинет в сторону Москвы. Определенно в столице разветвленная профильная резидентура Абвера, где агента примут с распростертыми объятьями. Впрочем, Бог знает, что у него на уме, — какой инженер способен выкинуть фортель… И еще, один серьезный момент, — есть ли у него в Кречетовке или городе пособники, с помощью которых можно на время затаиться, переждать активную фазу розыска, а потом, спокойно сделать ноги… Впрочем, в голову Ширяеву не влезешь, что там… у шпиона на уме, только богу известно…

Карты, картами, но одно дело прочерчивать по ним маршруты, а другое дело — сориентироваться на живой местности. Ведь картографический масштаб не отображает каждый клочок земли, каждый куст или заросли бурьяна, откуда можно запросто схлопотать в лоб вражескую пулю.

И тут Сергею вспомнилась краткосрочная командировка осенью двадцать девятого года на Дальний Восток. После убийства Войкова прошло два года, за этот период спецслужбы врагов Советского Союза не раз устраивали провокационные выпады против зарубежных представителей нашей страны. Чрезмерно активизировались антисоветские выпады в Китае. А после захвата там полноты власти Чан Кайши, ставленники диктатора, с подачи осевших там белогвардейцев и правительств западных стран, выбрали путь прямой агрессии. Чанкайшисты захватили советские представительства и учреждения Китайско-Восточной железной дороги. Китайцы арестовали свыше двух тысяч служащих КВЖД и советских граждан, которых содержали в нечеловеческих условиях, подвергаясь изощренным пыткам и казням. Двадцатого июля Китай разорвал с Советски Союзом дипломатические отношения. В этот же день Чан Кайши по телеграфу обратился к армии, призывая к борьбе против Советов. А через два дня нанкинские власти опубликовали заявление, в котором объявили войну СССР. Шестого августа была образована Особая Дальневосточная Армия, которую поручено возглавить командарму Блюхеру. Но возник парадокс, Василию Константиновичу предстояло сражаться с войсками, которых тот сам же готовил, будучи с двадцать четвертого года (под псевдонимом генерала Галкина) главным военным советником Гоминьдана. Все ноты протеста Советского Правительства остались безответными. Пришло время поставить зарвавшихся марионеток на место.

Когда Сергей прибыл на Дальний Восток — военный конфликт на КВЖД был в самом разгаре. Проходила Сунгарийская операция Красной армии. Воронов приехал в Благовещенск. Амур там не слишком широк, и с берега в бинокль отчетливо просматривался китайский городок Айгунь, где, словно муравьи сновала солдатня Чжан Сюэляна.

Пришла в голову частушка, которую наши бойцы в буденовках частенько распевали на марше:

И вот тогда еще молодому чекисту довелось, на деле столкнутся с нашей отечественной картографией… У полномочного представителя ГПУ Терентия Дерибаса, конечно, имелся обширный картографический архив, большинство которого составляли истертые дореволюционные раскладушки, как правило, периода русско-японской войны пятого года. В задачу группы, к которой прикрепили Воронов, входило отслеживать и координировать с армейскими частями и пограничниками возможные передвижения белогвардейских групп, стремящихся прорваться на территории Советской России. Приходилось часто выезжать на место поступившего сигнала. И, разумеется, без стоящего проводника из местных туда не стоило соваться, рельеф крайне сложный, тайга, частые водные преграды — какие тут, черт, топографические карты, только время на них терять. Но это еще семечки…

После подписания Хабаровского протокола (полного поражения Чжан Сюэляна) в конце декабря двадцать девятого года Сергея перевели в Харбин, тут уж начались действительные мучения. Первым делом его направили в концентрационный лагерь Сумбэй, где чжановцами содержались в неволе советские люди, люди нуждались в серьезной медицинской помощи и последующей реабилитация. Воронов попал в следственную группу по выявлению безвинно казненных соотечественников и мест их захоронения. Отыскать эти могильники было чрезмерно трудно. Во-первых, — примитивные топографические карты не давали точных координат. Вероятно, картографы варганили казенное дело наобум лазаря, но не исключено, что специально вредили, продавшись япошкам… Но теперь с них уже не спросишь, по давности времени… А во-вторых, — сами китайцы неохотно давали пояснения по вопросу, имевших место массовых казней. Приходилось идти на все изжоги, чтобы найти места содержания арестантов, а уж тем более, участки упокоения. Но уж лучше теперь не вспоминать те ужасные картины, после эксгумации трупов с отрезанными головами и изуродованными конечностями. Начали выявлять исполнителей казней, но со слов выживших свидетелей, как ни странно, усердствовали в заплечных делах белогвардейцы — русские люди, православные по своей вере. Много извергов взяли по горячим следам, чего уж тут говорить об подлых увертках нелюдей, — мрази оказались жидки на расправу.

Но тут стала происходить непонятная чехарда. Главными на «китайском фронте» стали политработники. Было объявлено о необходимости работы по нормализации отношений с местным населением. Повсеместно убеждали китайцев, что Советский Союз их лучший друг. Повсюду распространялись листовки и плакаты на китайском языке, появились советские газеты, напечатанные иероглифами, вскоре даже стало выходить популярное издание «Красный китайский солдат». С коренными жителями начали проводить открытые собрания, душевные беседы и показы киносеансов. Открылись многочисленные пункты питания и раздачи пищевых продуктов бедным жителям, крестьянам и горожанам возвращались лошади и упряжь, реквизированные китайским командованием и оказавшиеся в числе трофеев Красной Армии. Да и с военнопленными стали хорошо обращаться, их сытно кормили, с ними проводилась агитационно-разъяснительная работа. На бараках вывешивались красочные лозунги на китайском языке «Мы и Красная армия — братья!».

Воронова перевели в фильтрационный лагерь под Харбином, где проводилась тотальная чистка персонала КВЖД. Сотрудников, уволившихся с дороги в период конфликта, восстановили в должности, им возвратили казенное жилье и выплатили жалованье за период отсутствия работы. Если потерпевшие отказывались от дальнейшего нахождения в Китае, то получали выходное пособие. Людей же, сотрудничавших с китайской администрацией во время конфликта, а также персон, имевших двойное гражданство, уволили без выплаты пособия и зачисления стажа, а иных просто арестовали. Такое тогда наступило тяжелое время… да, и когда было легким…

А что Сергею еще запало в голову из этой дальневосточной поездки… Разумеется, перво-наперво, — временной казус. Когда едешь по Транссибу на Восток, каждый день укорачивается на один час, не успеваешь в поезде толком выспаться ночью. Зато обратно — время тянется бесконечно.

Как сказочный сон, даже и не верится, предстал красавец Байкал, местами даже не замерзший, — целый день поезд мчит вдоль берегов гигантского озера. Еще врезалась в память пословица дальневосточных железнодорожников: «Бог создал Крым и Сочи, а черт — Сковородино и Могочи…» — есть такие поселенья на подъезде к Благовещенску. Ну, и конечно, редкое в своем роде названием станции «Ерофей Павлович» — в честь Хабарова.