— Это уже не секрет. — Зашипела я. — Это настоящая двойная жизнь. Чего ещё мы не знаем? Здесь припрятан секретный бункер, а ты работаешь на правительство?

— Это обычный пикник. Пожалуйста, не паникуй. Ну или хотя бы не делай этого так открыто.

Мы шли по извилистой тропе. Периодически она терялась в зарослях, и нам приходилось бороться с разбушевавшейся растительностью. Перешагивая очередной ядовитый куст, я прикидывала, что увижу впереди. В голову лезли страшные мысли. Дикие люди, пыточные камеры, кровь. Глупо, я знаю. Тем более, что провожатые выглядели вполне обычно. Но поздний вечер, луч двух фонарей и густой лес не наталкивал на мысли о милой, тайной деревушке.

Деревья расступились, и мы вышли на открытое пространство. Круглая поляна, ограниченная живым, зеленым забором. В центре ярко горел костер, вокруг которого были разброшены обструганные бревна. Ноя и Мэттью тут же обступила возбужденная толпа. Дети, подростки, взрослые наперебой кричали, хватали коробки и вытряхивали содержимое. Папа присоединился к ним, а я, оглушенная осталась в стороне наблюдать за всеобщим ликованием.

Пользуясь случаем, я хорошенько огляделась. По шкале от «не выберемся живыми» до «сказочной деревушки из мира Диснея» это поселение уверенно держалось где-то посередине. Оживали истории и рассказы. Старые трейлеры, нищета и запущенность.

Но было здесь и нечто другое. То, с какой радостью эти люди встречали моего отца. Как они рассаживались у костра, очень близко друг к другу, как делили между собой печеный картофель и ломти хлеба. Эти люди любили друг друга. Кристально чисто, открыто. Просто так, а не за что-то конкретно. Никакой атмосферы обреченности. «Отстраненные» знали об искренности куда больше нашего.

Засмотревшись, я потеряла из виду отца. Байки про жертвоприношения, конечно, бред, но что-то в этой истории определенно было не чисто. Поселение с боем размещалось на четырех, не слишком длинных бревенчатых скамьях. А я, поддавшись интуиции, выбрала противоположное направление.

Отец в окружении седовласого старика, Мэттью и Ноя скрылся от посторонних глаз за одним из трейлеров. Этот разговор точно не предназначался для моих ушей. Но любопытство — не порок, и вжавшись в ржавую стенку, я прислушалась.

— Они служат в Гранхолле и им не помешают лишние руки. — Донесся до меня обрывок разговора.

— Ага, или еще какие-нибудь органы. Говорю вам, что-то затевается. Иначе зачем им приходить сюда?

— Мартин, а вы что думаете? — Отец. Я выступила чуть ближе к краю, молясь, чтобы не скрипнул старый металл.

— Будь осторожен, Томас. Мы — легкие мишени и не способны им помешать. Одно их желание, и от деревни не останется и пустого места. Гранхоллу нужно что-то ещё.

— Но что? — Откликнулся Мэттью. Его голос было легко отличить — грудной, с хрипотцой и выражением бесконечной скуки.

— Давайте выясним. Почему мы просто сидим и ждём, когда они вновь заявятся. Даже если сейчас у нас нет того, что они хотят, где гарантии, что потом они не передумают?

— Успокойся, Ной. — Осадил Мартин. — Нам не нужна бойня. Ясно одно, нужно быть начеку. Ищейки не пойдут далеко. Их следующая остановка — Фоксдейл. За чем бы они не пришли, это обернется трагедией. Так было всегда.

— Ной?

Новый голос, женский. Я отпрянула от стены. В трейлере зажегся свет и распахнулось настежь окно. Сердце моё заколотилось, я спешно пригнулась.

— Тереза? Чего ты раскричалась? Я битый час укладывала ребенка спать. Не вздумай его разбудить.

— Где твой брат? Нужна помощь с едой, иначе эти троглодиты откусят мне руки.

Свет погас, но послышалась тяжелая, торопливая поступь. Пользуясь образовавшейся форой, я метнулась в кусты и притаилась, пока женщины, не переставая препираться, скрылись из виду.

Я обогнула поляну по лесу, скрываясь за огрубевшими кронами. Сердце всё ещё бешено колотилось. Примкнуть к толпе оказалась несложно, на бревнах едва насчитывалось несколько свободных дюймов. Спустя несколько минут появился отец, а за ним две невысокие, тучные женщины в длинных, льняных сарафанах и шерстных кофтах. Оставшихся мужчин видно не было. Начали раздавать еду — хот-доги и домашний лимонад. Я ела молча, ни к чему больше не прислушиваясь. Хватит на сегодня информации.

Не зря говорят, меньше знаешь — крепче спишь. Я вновь и вновь прокручивала в голове подслушанный разговор. С каждым новым разом он обрастал всё большим количеством вопросов. Что такое Гранхолл? Кто преследует отшельников? И как, черт побери, с этим связан мой отец?

Непринужденный ужин плавно перетек в непринужденный кинопросмотр. Обещанным сюрпризом оказались два древних, запылившихся вестерна. Отец с упоением наблюдал за жизнью на Диком Западе. А я тихонько сидела рядом, чересчур взвинченная, чтобы следить за сюжетом. К нам присоединилась отсутствующая троица, которая, как я поняла из разговоров, приходилась друг другу кровными родственниками.

Все участники секретного разговора вели себя так естественно, что я почти убедилась в том, что мне всё почудилось. Может, я просто схожу с ума?

Просмотрев обе кассеты, жители начали расходиться по домам. Поднялся и отец.

— Думаю, нам пора.

Я молча поплелась следом. Путь обратно мы преодолели в считанные минуты. За руль папа сел сам. Город погрузился в сон. Мы мчались по темным улицам, отблески фонарей освещали салон.

— Почему ты взял меня с собой? — Спросила я, когда половина пути осталась позади.

— А ты как думаешь? — Он посмотрел на меня, в полутьме я не могла разглядеть его взгляд.

— Эти люди ничем не отличаются от нас. Да, их условия хуже, но в чём-то они и превосходят. Я не должна верить глупым слухам.

Отец кивнул.

— А ещё я хотел показать, что радоваться тому, что имеешь — большая награда. Особенно, когда у тебя почти ничего нет. Эти люди счастливы. Да, по-своему. Да, в условиях, которые нам сложно представить. Но они счастливы.

— Ты думаешь, что я на это не способна? Или это затравка к плохим новостям?

— Амелия, я говорил с мамой. И думаю, что в этом случае она права.

— То есть ты на её стороне? — Я развернулась, насколько позволял ремень безопасности.

— Нет её и моей стороны. Это выпускной год, и тебе стоит обратить внимание на оценки. Пожалуйста, попробуй воспринять это спокойно.

Последняя надежда вдребезги разлетелась.

— Но почему? Я же объясняла, это в последний раз и всего на один вечер… — Голос упал и сорвался.

— Ты говорила то же самое, когда отпрашивалась на ночевку к Эйприл. Там тоже был всего один вечер, чтобы перевести дух перед экзаменом.

— Я готовилась, честно. Ну почему вы мне не верите? — Я вытерла рукавом непрошенные слёзы. Меньше всего мне хотелось устраивать истерику. Но справиться с ней я не могла.

Как рассыпанный паззл перед глазами потянулись обрывки ссор и обид. Мне пять. На коленях лежит сломанная кукла. Я плачу от досады и огорчения. А мама шипит под нос недовольства в кухне. Я испортила её подарок.

Мне десять. Я шаркаю по улице, низко опустив голову. Слезы градом катятся по щекам, падая на пыльный асфальт. Я возвращаюсь из школы. В рюкзаке грамота за выигранный литературный конкурс. А еще контрольная работа, на контрольной алым клеймом жирнеет неуд. Мама не будет кричать или ругаться. Она лишь вздохнет. И по этому протяжному вздоху я пойму, как сильно разочаровала её.

Таких ситуаций за мою недолгую жизнь накопилось предостаточно. Нет, мама заботилась обо мне. И даже любила. Но вместе с этим настойчиво стремилась вылепить из меня (как она сама выражалась) «сильную и уверенную личность». То есть копию самой себя. Ни один вечер не обходился без разбора моей одежды, прически, речи или манеры держать себя. Мама всегда знала, как будет лучше и называла это закалкой. Я же — формой психологического насилия.

Отец всегда был рядом. Утирал слезы, вселял утраченную веру. Но теперь мой единственный союзник переметнулся на другую сторону. Меня не волновала вечеринка. Отец не верил в меня, и это причиняло боль.