Мы со Стасом жили душа в душу. Все вечера и выходные он посвящал мне, всегда был рядом, каждый день доказывая свою любовь. За всё время мы ни разу не поругались даже. Он только возмущался, если я мало ела или много делала. По его мнению, я должна была лежать и плевать в потолок, хоть никаких показаний к этому не было. Беременность хоть и протекала хорошо, но секс нам строго запретили. Помогала я своему мужу, как могла, но мы оба ждали момента, когда уже можно будет. Стас держался стоически. Лишь иногда с мученическим видом стонал мне где-то в районе шеи, крепко сжимая кулаки. Горячёв с конца ноября начал напоминать о том, в какой день я должна родить.

— Сонька, ты помнишь? Четырнадцатое декабря.

— Я смотрю, всё ваше семейство решило отметиться, — смеётся Стас. — Один крёстный, второму надо родить в его день рождения, крестная — Берд, явно будущая Горячева.

— Конечно.

— Я замуж не собираюсь, — с важным видом сообщает подруга.

— Кто тебя спросит, — в тон ей отвечает Егор, а я понимаю, что это они сейчас со Стасом так почву пробивали. Но я точно знала, что подруга согласится. Она сама любила Егора до беспамятства.

Когда парни уезжают поколотить грушу, мы сплетничаем за чаем.

— Может, кто-то вина хочет? Или текилу? Вы не смотрите на меня, — предлагаю я.

— Мне нельзя, — в лоб говорит Ника.

— Чего? — мы разом поворачиваемся на неё, а она радостно улыбается.

Кидаемся поздравлять подругу.

— Чур, я организатор гендер-пати, — тут же говорю я.

— Договорились, — смеётся Емельянова. — Думаю, наши с зала вернутся синие. Сашка тоже должен сказать.

Бутылку шампанского я всё же достаю для девчонок, которым можно. А парни и, правда, возвращаются синие, но Саша теперь не отходит от Ники, постоянно обнимает и целует, поглаживает, а она выглядит очень счастливой.

Время летит с бешеной скоростью, и аккурат в ночь, когда у Егора уже наступает день рождения, а Стас поехал его поздравлять с пацанами, у меня отходят воды. Я уже так много начиталась, а ещё больше мне рассказала тётя Стаса, поэтому я спокойно принялась протирать пол. Затем неспеша я иду в душ. После этого проверяю свои вещи, вещи для сына, всё необходимое для родов. Постепенно начинаю чувствовать схватки. Пока ещё слабые, а промежутки длительные, но я спокойно жду Стаса. Последние две недели он не пил, потому что боялся, что я могу начать рожать. Он вообще очень нервничал и переживал. Зато я была спокойна, как удав. Ближе к двум часам ночи он приезжает. Входит трезвый и холодный, сразу начиная меня целовать.

— Ты чего не спишь? — тянется к шее, сладко целуя.

— У меня воды отошли. Ехать надо, — спокойно произношу я, а Стас весь каменеет.

— Ты чего не позвонила? — отмирает и начинает носиться. — А если родишь? Надо же вещи собрать!

— Спокойно, — хватаю его за руку, указывая на сумки, которые он не заметил. — Всё готово. Можем ехать. Может я за руль? Ты какой-то взбудораженный.

— Я нормальный, — сгребает сумки Стас. — У меня жена рожает, что я должен сделать? Расслабиться?

— Да всё путём, всё, как вы с Егором и планировали, — смеюсь я, пока мы грузимся в машину.

— Ты как? Как себя чувствуешь? — всю дорогу Стас держит меня за руку, тревожно посматривая.

— Как будто рожаю, — сообщаю я, отметив про себя, что схватки стали сильнее и чаще.

Минут через тридцать, мы доезжаем. Хотя, мне кажется, если бы Стас не боялся стрясти мозг малому, то мы доехали бы и за пятнадцать. Тётя Маша уже ждёт нас.

— Как часто схватки? — спрашивает она. — Засекала?

Каждые пятнадцать минут, — сообщаю я.

— Больно?

— Пока терпимо.

— Я с тобой, — говорит Стас.

— Стась, мы это обсуждали, подожди здесь, пожалуйста. Мне так спокойнее будет, честно. Всё хорошо будет, — заверяю парня.

Он не готов к этому. Ещё шлёпнется в обморок. Ни к чему это. И тётя Маша была со мной согласна, хоть и сказала решать самим.

— Я люблю тебя, — целует нежно и страстно в один момент.

— И я тебя, родной. Я на телефоне.

Роды длятся дольше, чем мне хотелось бы. Схватки уже каждую минуту, а больно мне за восьмерых.

— Давай, давай, моя хорошая, — говорит тётя Маша. — Уже почти всё, уже головка лезет.

Я стараюсь не кричать, дышать и делать всё, чему учили на курсах. Да, я на них ходила. Телефон уже давно валяется где-то на задворках. Мне очень больно, но я знаю, что скоро это закончится, и я, наконец, увижу своего сына. Наконец, когда я уже на пределе боли, рычу, вцепившись в кровать, слышу его крик. Поднимаю глаза, чтобы посмотреть, а тётя Маша уже показывает:

— Мальчик, — бойко говорит она. — Всё хорошо, ты молодец.

Смотрю на время. 15:45.

Мне кладут плачущего сына, а я не могу оторвать от него глаз. Он такой маленький и беззащитный. И наш.

— Вес 2,800. Рост 52 сантиметра. Кроха. Стас тоже мелкий родился, а потом вымахал. Пойду скажу ему, а то он там с ума сходит.

Тётя Маша уходит, а я не могу налюбоваться им. Я даже не могу понять, на кого он похож. Через час мы уже находимся в палате. Как могла, я привела себя в порядок. Когда заходит Стас, то сытый Станисловович уже сладко спит, причмокивая губами. Я широко улыбаюсь, а он осторожно подходит, заглядывая.

— Ты как? — тихо спрашивает, поглаживая пальцем малого.

— Как будто только что родила, — смеюсь я. — Хочешь подержать?

— Да, но я боюсь.

— Да не бойся, он не укусит. У него ещё зубов нет, — снова смеюсь я.

Помогаю Стасу взять его, аккуратно придерживая головку.

— Как назовём? — тихо спрашиваю, положив ему голову на плечо, заглядываясь на сына.

— Есть идеи, на кого похож? — тихо смеётся Стас.

— Я тут подумала. Богдан. Богдан Станиславович Гиреев. Он же, действительно, как награда сверху для нас, — объясняю я свою позицию.

— Идеально, — шепчет Стас, не сводя с него глаз. — Я люблю вас.

— И мы тебя, — чмокаю парня в щёку.

Он сидит с нами какое-то время. Богдан даже успевает проснуться. Нахмурив бровки, смотрит тёмными глазками, привыкая к обстановке. Стасу звонят, и он достаёт телефон.

— Че вам надо? — тихо смеётся в трубку. — В окно смотреть?

Стас аккуратно встаёт с Богданом, уже не так боясь держать его. Я хоть и устала, тоже встаю, чтобы выглянуть. Там все ребята собрались. Они притащили огромного плюшевого медведя, хлопают конфетти и просят показать малого. Стас лишний раз не хочет его шевелить, поэтому я забираю, аккуратно ставя столбиком, чтобы показать. Не знаю, что они хотят увидеть на четвёртом этаже.

— Егор говорит, что это самый красивый малой, которого они видели, — ржёт Стас.

— Передай, что мы старались, — тоже смеюсь я. — И, кстати, с Егора машина, он помнит?

Стас напоминает об этом, на что Егор достаёт пульт управления, и мы

дим, как

— Он говорит, что пока только такая, а в восемнадцать настоящая.

— Мы запомнили, да, Богдан? — спрашиваю у нахмурившегося сына.

— Да, Богдан Станиславович. Ну, прости, Сав, что не Елисей. Своего так назовёшь.

На улице всё же декабрь, поэтому ребята уходят в машину, а я отправляю Стаса отмечать день рождения сына и Егора.

— Ну какой, ты тут лежать будешь, а я там радоваться?

— Именно, работа такая у меня, — смеюсь я. — Тебе всё равно нельзя тут оставаться. А у нас ещё масса весёлых осмотров. Всё хорошо, правда. Езжай, отметьте, как следует. Вряд ли в ближайшее время ещё получится гульнуть.

— Гульнуть я не собираюсь, — смеётся Стас, ушёл целуя меня в висок. — Я люблю тебя.

И тебя я люблю.

Гиреев целует Богдана в лоб, а у меня всё плавится внутри от умиления. Я ещё до конца не осознала, что я — мать, а это наш сын, но сейчас, глядя на них, я плавилась от нежности.

— Я люблю тебя, — отвечаю на признания и поцелуй.

Стас уходит, а я остаюсь привыкать к сыну, и всему, что с ним связано.

А новый год мы уже отмечаем пополнившемся составом, и я не знаю в какой из вселенных, я могла бы быть такой счастливой, как с любимой семьёй и друзьями.