– Я знаю одного Захарова, – вспомнил новоиспеченный грабитель. – Баллотировался в депутаты по моему району. Тоже, по-моему, Константином зовут. Говорят, изрядная сволочь. Может быть он?

– Не знаю, я сохранил о нем хорошие воспоминания, не смотря на нюансы.

Дальше развить эту тему мы не успели, потому что за мной пришли. Сержант защелкнул на мне наручники, препроводил в сортировочный зал и посадил у дверей.

– Ждем машину, – пояснил он.

Наблюдая за жизнью ИВС, я отметил, что это заведение весьма походит по своей структуре на отель. Тот же рисепшн, сейфы, в которых хранятся вещи задержанных и очень похожие коридорные. Все точь-в-точь, только решетки. Я посчитал персонал. За стойкой два офицера и два сержанта в коридоре. Итого четыре человека. Если узнать, сколько тут камер, то можно вычислить трудозатраты на содержание одного задержанного.

Открылась дверь комнаты для допросов, оттуда вывели растрепанного человека и повели в дальний конец коридора. Послышался голос Полупана. Через минуту он появился у стойки собственной персоной.

– Ты не знаешь, где у нас находится венерический диспансер? – поинтересовался он у младшего лейтенанта.

– А что, проблемы?

– Нет, это по одному делу. У фигуранта там какие-то связи, – неуверенно, с запинкой ответил майор.

– Вот, смотри, – достал карту тюремщик.

Минуты три он втолковывал Полупану, как тому лучше добраться до курьезного заведения, Полупан аккуратно записал данные в блокнот и направился к выходу.

– Здорово, – поприветствовал он меня. – Поедешь чистосердечное признание подписывать?

– А мне не в чем признаваться.

– Упрямец.

– Товарищ майор, а кто сообщил моей жене, что меня задержали?

– Я.

– А зачем?

– Проверяли, кому ты звонил, перед тем, как уйти в камеру. Вот и наткнулись на нее. Заодно решили пообщаться, прощупать некоторые моменты.

– Как она держалась?

– Слишком много тараторила. Последнюю фразу Полупан произнес уже в дверях.

На скамейке я просидел около двадцати минут. Потом стали прибывать новые подопечные, и чтобы у нас не случилось контакта, меня заперли в клетку размером метр на метр, которая очень сильно напугала меня, когда я появился здесь первый раз.

Еще через полчаса служители ИВС приняли решение вести меня в экспертно-криминалистическую лабораторию пешком.

– Все машины заняты, – пояснил младший лейтенант. – А тут идти всего триста метров. Бог знает, когда появятся колеса, а если не пройдем всю программу, то придется задержать тебя еще на сутки.

Снаружи вызвали конвоира, он вывел меня на свежий воздух, и повел вдоль дороги, лузгая семечки. Первые пятьдесят шагов я осмысливал слова лейтенанта. По нему выходило, что меня собираются отпустить. Может, он оговорился, а может, специально запустил такую дезинформацию, чтобы я расслабился. На пятьдесят первом шаге я попытался увидеть расплывчатый мир. Без очков, как без одежды. Я вслушивался в шум машин, смех детей и воркование голубей, пытаясь понять, что там за туманом. Впрочем, заплутать я не боялся, у меня хороший провожатый. Когда тебя ведут в неизвестность, то кажется, что самое большой счастье – это идти куда хочешь и знать куда идешь.

Двести сорок три метра отделяли меня от самого серьезного экзамена в моей жизни. Последние шаги мне дались с трудом. Я трусил. Говорят, если ты не виноват, то тебе нечего бояться. Со мной этот лозунг не проходит. Я заранее знал, что даже точная машина вынесет несправедливый приговор и мне как всегда придется отдуваться за других. Ступеньки, пролеты, четырнадцать… пятнадцать…. Вот он эшафот и мой брат очкарик в белом халате в качестве палача. Тут как тут суетился Ситдиков, как-то незаметно появившийся извне.

С меня сняли наручники и без лишних слов опутали сетью проводов и контактов, даже на кончики пальцев нацепили датчики и по всей голове электроды.

– Вы Ткачев Андрей Юрьевич? – спросил человек в белом халате и посмотрел в ноутбук.

– Да.

Это был первый тестовый вопрос. Дальше все пошло в том же духе. Они узнали мой пол, адрес и место работы. Я уже привык, что вопросы у следователей часто повторялись. Оператор полиграфа не стал исключением. С интонацией диктора метрополитена он по два раза подряд спрашивал одно и то же, а потом, не меняя тембра, круто сбивал тему:

– Вы состояли в преступной группе, целью которой было убийство Чебоксарова?

– Нет, – еле выдавливал я, вздрагивая и краснея.

– Вам сорок лет?

– Да.

– Кто-нибудь поручал вам убить Чебоксарова?

– Не-ет, – заикался я.

– Столица России – Москва?

– Да.

– Вы ударили Чебоксарова ножом?

– Нет.

И так далее, до головной боли. Я проваливался по полной программе. Именно тогда, когда меня спрашивали про Чебоксарова, я краснел, бледнел и трясся. На самых каверзных вопросах я чувствовал, что у меня поднимается давление и проступает пот по всему телу. Мне казалось, что Ситдиков за моей спиной злорадно потирает руки.

Наконец, мучения кончились, мы с конвоиром пустились в обратный путь, а прокурор остался осмысливать результаты, и (у меня в этом не было никаких сомнений) оформлять продление моего заключения под стражей.

Настроения упало до нуля. Стас попытался выяснить причину моей хмурости, но я не смог поделиться с ним своими тревогами, потому что уставший язык не желал произносить слова. Я лег, повернулся к стене, и лежал так до самого вечера, отказываясь от еды и питья.

Характером я в маму. Мой боевой папаша наверняка построил бы всех этих придурков, аргументировано доказал бы им, как они неправы и, собрав всю силу воли, заставил бы детектор лжи показывать те результаты, которые ему были бы выгодны. Научив меня считать и выполнять правила, он так и не смог воспитать во мне бойцовские качества.

Пришел Янбухтин.

– Ваши двое суток истекают в три часа ночи. В это время вас никто не выпустит. Некому будет соблюсти формальности. Раньше они не освободят вас из вредности, значит, вы окажетесь на свободе утром, часов в восемь. Я ему не поверил:

– Вы думаете, они меня освободят?

– Обязательно. У них на вас ничего нет.

– На детекторе лжи я вел себя неправильно.

– Я же вам говорю, полиграф не является основанием для принятия решений. Утром я приду, чтобы они не продержали вас лишнего.

Интересно, сколько ему заплатила моя благоверная, раз он так активно на меня работает?

Я не спал всю ночь. Пробовал считать, придумывать задачи, но ничего не получалось. Мне так хотелось наружу, что ни о чем другом я думать уже не мог, перебирал в уме все свои ответы на допросах, вспомнил посещение лаборатории и пришел к выводу, что нигде не допустил накладок. Я ставил себя на место следователей и приходил к выводу, что я не преступник. Успокаивался, потом опять начинал волноваться.

За мной пришли еще до завтрака. Я даже не успел попрощаться со Стасом. Он спал, а я не захотел его будить из суеверия, потому что старшина не сказал куда меня – на допрос или на выход.

В комнате перед стойкой толпились люди. Кроме Янбухтина, Полупана и незнакомого капитана стоял еще один узник, которого я вчера видел выходящим из комнаты для допросов. Его тоже выпускали, он склонился над столом и подписывал какие-то бумаги. Ко мне подошел Янбухтин.

– Ну, вот, все в порядке. Сейчас вас отпустят. Там на улице вас ждут Спицын и жена.

Если честно, то я до последнего не верил. Меня чуть не прошибла слеза. После того, как и с моими формальностями было покончено, Полупан подвел меня к незнакомцу и представил:

– Это гонец из Москвы, Ткачев Андрей, а это – напарник покойного Чебоксарова Сергей Тихонов, – сказав это, майор пристально изучил нашу реакцию. Может, он думал, что мы начнем актерствовать. Но мы познакомились без эмоций.

– У вас есть мои телефоны? – спросил человек из унитаза.

– Да.

– Позвоните завтра. Договоримся о встрече. Сейчас я поеду на похороны.

Мне вернули телефон и очки, а Полупан торжественно вручил портфель, велев пересчитать деньги и съязвив на тему ограбления. Пространство стало четче, и я почувствовал себя уверенней.