Спущен трап. Входят приветствовать с успешным окончанием славного плавания контр-адмирал Угрюмов, генерал губернатор С. Д. Бибиков, военные и гражданские чины и представители города.

С первыми приветствиями обращается к капитану Вилькицкому и его отважным спутникам вице-адмирал Угрюмов. Представители города подносят хлеб-соль и приглашают гостей на торжественное заседание Думы...

Торжественный акт начался краткий приветственной речью вице-адмирала Угрюмова.

...Затем С. С. Александров от имени городского управления приветствовал капитана Вилькицкого и его спутников следующей речью:

Глубокоуважаемый Борис Андреевич!

На долю Архангельского городского общественного управления выпала высокая честь первым приветствовать Вас и Ваших доблестных спутников по случаю благополучного возвращения руководимой Вами экспедиции из долгого и трудного плавания.

Совершен великий подвиг, пройден путь из вод Великого океана к берегам Западной Европы через Ледовитый океан, тот путь, по которому никто никогда не ходил. Но я не беру на себя непосильной задачи входить в оценку совершенного вами Великого дела ни с практической, ни, тем, более, с научной точки зрения. Это вне моих сил и средств.

Моя задача скромнее: на мою долю выпало счастье приветствовать Вас и принести Вам от имени населения Архангельска и Архангельской городской думы наши сердечные и искренние поздравления с благополучным и блестящим завершением возложенного на вас трудного дела...

Более 300 лет назад к устью Северной Двины впервые пришли под командою славного английского капитана Чеслера английские корабли. И с той поры завязались более или менее прочные торговые отношения с Западной Европой. При великом императоре Петре здесь уже был сделан первый русский корабль и отправлен с русскими товарами за границу. В наши дни, на наших глазах, впервые пришли к нашим берегам славные корабли «Таймыр» и «Вайгач» из вод Великого океана, прорезавши воды Ледовитого океана. Таким образом, мы видим, что здесь, в наших водах, сомкнулся круг морских путей к Архангельску. Мы видим здесь морских гигантов, прошедших от берегов Америки, омываемых водами Атлантического океана, и здесь же мы видим наши славные корабли, пришедшие из вод Великого океана, омывающего ту же Америку, но с противоположной стороны...

Труден и безвестен был предстоящий Вам путь. Казалось, люди взяли на себя невыполнимую задачу. Нужна была горячая беззаветная вера в успех своего дела, нужна была нечеловеческая энергия и непоколебимая сила воли, не говоря уже о затрате громадного труда, чтобы выполнить принятую на себя задачу и во что бы то ни стало достигнуть намеченной цели. И вы не остановились на полпути, хотя совершенного Вами дела и в первый год Вашего плавания было бы вполне достаточно, чтобы Ваши имена не были забыты историей.

Вы довели ваше дело до желанного конца. Ваши корабли, избитые мятежными волнами, стоят у тихой пристани. И результаты ваших усилий налицо: вы сделали драгоценный вклад в сокровищницу науки и разрешили одну из насущнейших задач».

В других номерах мне попались небольшие заметки о том, что команды ледоколов и офицеры после короткого отпуска начнут службу на других судах, так как «по условиям военного времени экспедиция Б. А. Вилькицкого расформирована».

Вилькицкий, Вилькицкий... Не скрою, газетный репортаж поразил меня ложным пафосом и витиеватым пустословием. За громкими фразами — истинная героика трудных месяцев похода, зимовки всех участников экспедиции. Все время шла речь об одном человеке — Вилькицком. Ему воздавались почести, в его адрес сыпались похвалы и лестные сравнения. Архангельским властям, самому Вилькицкому почему-то не пришла в голову мысль почтить память погибших. Забыли? Или не захотели? И еще. Как начальник экспедиции выслушал такой малиновый звон? Ведь настоящие русские моряки не любили, стеснялись громких слов. Но ведь выслушал, а потом еще «любезно поблагодарил собравшихся за теплые слова»!

После знакомства с материалами газеты «Северное утро» Вилькицкий стал мне антипатичен. Рассуждал я примерно так: нельзя осуждать человека за то, что он не питает к кому-то дружеских чувств, не обязательно любить каждого сослуживца. Но забыть о заслугах умершего Жохова в день общей победы — предательство. По крайней мере так я расценил поведение Б. А. Вилькицкого в торжественные сентябрьские дни 1915 года.

Своими мыслями я поделился с работником архива. Тот внимательно перечитал материалы, пожал плечами:

— Думаю, что ваши обвинения в адрес Вилькицкого не имеют под собой достаточной почвы. Откуда вы знаете, что он ничего не говорил о Жохове? Ведь вы читаете не стенографическую запись, а газетный отчет. Вполне возможно, что тут вина не Вилькицкого, а репортера...

— Возможно...

— И вообще о капитанах-героях. Вы знаете Нансена?

— Знаю.

— А можете назвать его помощников? То-то и оно. А ведь и с ним плавали храбрые моряки! Таков удел капитанов. Если бы погибли корабли и экипажи, общественность заклеймила бы позором Вилькицкого. Но экспедиция благополучно достигла порта назначения. И капитану — первая слава!

В какой-то степени работник архива был прав. Под руководством Вилькицкого экспедиция сделала крупные открытия, ему первому отдавались почести. Мои же обвинения строились не на конкретных фактах, а на догадках. Подтвердить или опровергнуть их могли только участники экспедиции, свидетели тех событий. А раз их в Архангельске не оказалось, то и жить дальше здесь мне не имело никакого смысла.

На другой день я выехал в Москву. От радужных надежд, которые владели мной на пути в Архангельск, теперь не осталось и следа.

Киреев выслушал мой сбивчивый отчет с интересом.

— Не огорчайся, брат! Не сгущай краски. Копии газетных заметок и репортажа — все-таки документы. Сидел бы дома — не появились бы они в твоем блокноте. Северный город своими глазами повидал. В поведении Вилькицкого мне непонятно одно обстоятельство: почему все-таки на карте значится остров Жохова? Начальник экспедиции, по твоим словам, не любил лейтенанта, а остров разрешил назвать его именем. В таком поступке мало логики. Мой совет: сделай запрос в музей Арктики, узнай, с каких пор маленькая земля носит имя лейтенанта. А может быть, чем черт не шутит, знают там и адреса здравствующих участников экспедиции.

Письмо в Ленинград пришлось послать уже из Тамбова, так как практика в «Комсомолке» подошла к концу.

А ЧЕЛОВЕК-ТО ЖИЛ

ПОД БОКОМ

О твета из ленинградского музея Арктики и Антарктики не было так долго, что пропала всякая надежда вообще его получить. Сперва я поругивал сотрудников музея, не находя по утрам в почтовом ящике нужного письма. Потом возникли сомнения в целесообразности моих поисков. Имею ли я право отрывать от дела очень занятых людей? А может быть, мои наивные вопросы вызывают на лицах сведущих в этой области людей только улыбку. Сомнениями поделился со своими учителями, преподавателями географического факультета педагогического института.

Состоялся длинный разговор, из которого можно было сделать только один вывод: бороться за восстановление истины никогда не поздно, даже пятьдесят лет спустя. Однако нельзя увлекаться, делать выводы на основании одной интуиции. Оперировать можно только фактами, и фактами строго проверенными. Стало быть, моя увлеченность лейтенантом Жоховым перестала быть личной забавой, приобретя общественную значимость. И от сознания этого мне стало еще труднее. Ведь документальных фактов у меня не было.

Лейтенант, лейтенант! Знать бы, что вы так накрепко войдете в мое сердце, не стал бы слушать рассказы учителя о вас. Лучше бы сбежал с урока и два сеанса подряд смотрел фильм про вратаря республики. И был бы, наверное, у меня любимый герой, более удобный, простой и понятный. Герой, который шел к своей славе прямой дорогой. А вы, лейтенант? Вы столько загадок загадали.