Так было в марте 1916 года и на «Таймыре». Ефим Студенов с болью в сердце наблюдал, как в кают-компании офицеры весело смеются, слушая веселые остроумные рассказы Николая Александровича Транзе. А ведь после похорон лейтенанта Жохова прошло всего дней десять. Группа матросов и офицеров «Вайгача», доставившая гроб с телом лейтенанта к флагману, еще гостила на «Таймыре». Своими мыслями Ефим поделился с Федором Ильиным.

— А нешто Алексей Николаевич хотел, чтобы мы век по нем слезы лили? — рассуждал Ильин. — Лейтенант был справедливым человеком и понимал, что живое о живом и думает. Одним воздухом, хотя бы и полярным, никто сыт не будет. Нужно что-то более существенное... Ты обиды на Николая Александровича не держи. Хороший он человек. Все матросы на «Вайгаче» так говорят. И мысли всякие дурные выкинь из головы.

— Жалко ведь лейтенанта, обидно за него...

— Перестань ныть! У нас одна нынче задача: во что бы то ни стало выжить.

...Перед возвращением на «Вайгач» ослабевшего Федора Ильина осмотрел Леонид Михайлович Старокадомский. Ослушивая и выстукивая старшину, врач покачал головой.

— Цинга у тебя, братец, — в итоге сообщил врач Федору. — Но все будет хорошо. Поправишься. Ты ведь вон какой крепыш! А нет, — пошутил он, — назовем твоим именем проливчик или мысик. Вечная память на географических картах.

— А чем мне лечиться-то, ваше благородие? — спросил Федор Ильин.

— Я могу прописать тебе лекарства. Но ты зайди лучше к твоему врачу. Он все сделает сам. А общий совет такой: чисть зубы каждое утро, чаще бывай на воздухе.

— Спасибо за лечение, ваше благородие!

— Счастливого, братец, пути! — отозвался Л. М. Старокадомский, сделав вид, что не заметил иронии в словах кочегарного старшины.

Трудная и печальная зима близилась к концу. С каждым днем увеличивалось светлое время. В конце апреля солнце перестало заходить. Наступил полярный день. Люди приободрились. Надежда на спасение зажглась в их сердцах. Матросы и офицеры, истосковавшиеся за долгую полярную ночь по работе, с радостным рвением принялись за ремонт кораблей: наглухо заделывались трещины в переборках, восстанавливались лопнувшие шпангоуты. Группы добровольцев помогали гидрографам измерять толщину льда, брать пробы воды, следить за направлением ветров. Михаил Акулинин помогал Старокадомскому собирать зоологические коллекции.

Хватало помощников и у матросов машинного и кочегарного отделений. Первым делом собрали машину и механизмы. Потом принялись заполнять котлы талой водой, накачивать ее про запас в цистерны.

Наиболее сложная задача выпала на долю Федора Ильина, Семена Катасонова и других кочегаров и матросов машинного отделения, поскольку командир «Вайгача» решил привести в порядок лопасти винта, которые были повреждены еще осенью 1914 года. У кормовой части корабля начали выпиливать лед. Однако полностью освободить винт таким образом не удалось, пришлось плавить лед паром. И тогда выяснилось, что одна лопасть вообще отсутствует, а другая сильно обломлена.

Инженер-механик А. Н. Ильинский собрал машинистов и кочегаров.

— На «Вайгаче» имеется только одна запасная лопасть, — сказал он. — Другую придется доставить с «Таймыра». Дело это не из легких. Лопасть весит килограммов пятьсот. Есть добровольцы?

— Есть! — хором отозвались матросы.

— Спасибо, братцы!

Вскоре группа добровольцев двинулась в поход. Порожняком до «Таймыра» добрались сравнительно легко, часов за двадцать. В пути дважды останавливались на привал. Разбивали палатку. Подкрепили силы чаем и мясными консервами, которые оттаяли на примусе. Хозяйственный инженер-механик не забыл его захватить. Снова тронулись в путь, на ходу доедая сухари и шоколад.

Без остановок шли еще миль шесть, прежде чем на горизонте показалось черное пятно. Ильинский остановился, достал бинокль.

— Прямо по курсу «Таймыр»! — громко сообщил офицер.

Матросы разом оживились, заговорили, заспорили, посыпались шутки... Впереди был отдых.

Обратный путь оказался, как и предупреждал Ильинский, куда труднее, хотя тащить тяжелый груз несколько миль помогали и матросы флагмана. Лопасть уложили на сани, изготовленные для этой цели. Груз тщательно закрепили. Под тяжестью 500 килограммов полозья вдавились в снег. По команде Ильинского двадцать матросов впряглись упряжку. Налегли грудью, рванули постромки. Полозья заскрипели, и караван медленно двинулся в путь.

Шли по старому следу. Семен Катасонов в первой упряжке оказался вместе с Ефимом Студеновым. Хоть и задыхались от встречного ветра, но несколькими фразами все-таки успели перекинуться тамбовчане. На «Таймыре» времени для разговоров у них не было. Дав семь часов на отдых своим матросам, Ильинский заторопился назад.

Узнал Семен, что начальника экспедиции беспокоит возможность повторной зимовки. Все началось с обеда в кают-компании, когда Вилькицкому показалось, что повар не очень бережно расходует продукты.

— Скажите, каково положение с провиантом? — спросил он у старшего офицера.

— Запасов продовольствия хватит нам месяцев на восемь-девять, — ответил Транзе. — Стало быть, мы сумеем продержаться здесь где-то до октября или ноября. Но я уверен, что не позднее сентября мы все будем отдыхать в Петербурге. Так что, Борис Андреевич, нет ни малейшего повода для беспокойства...

— А если нам случится зимовать здесь еще раз? — перебил Вилькицкий.

Вопрос остался без ответа. Настроение у всех прочно испортилось. Перспектива второй зимовки, когда еще не видно конца первой, никого не воодушевляла.

— Наш начальник имеет удивительные способности делать людям неприятности, — проворчал кто-то из офицеров.

— Я не расслышал вас, — строго произнес Вилькицкий. — Повторите громче.

Никто, конечно, не посмел повторить. Из-за плохого освещения Вилькицкий не узнал говорившего, но смысл фразы он сумел все-таки понять и сразу же после второго блюда ушел в свою каюту. А через неделю во всех деталях родился план отправки половины команды на «Эклипс», а потом и на Большую землю. Предложение начальника экспедиции нашло поддержку в Петрограде. Суть плана сводилась к следующему: группа моряков, примерно половина всего экипажа «Таймыра» и «Вайгача», должна была пешим порядком добраться до «Эклипса», который дрейфовал где-то в трехстах километрах от ледокола-флагмана. Отсюда полярникам предстояло добираться до устья Енисея.

— Может быть, это и правильно! — сказал Семен, когда Ильинский, заметив, что люди в упряжке совсем выбились из сил, приказал запасной команде сменить их. Семен и Ефим с наслаждением распрямили плечи, передали кожаные лямки свежей тягловой силе.

Пропустив вперед сани, земляки, пошатываясь, побрели следом.

— А я так считаю: начальник мудро решил! — продолжил разговор Семен.

— Не думаю, сударь мой!

— А ты рассуди сам: народу на судах сейчас много, тесно, делать всем нечего. Кормят нас с оглядкой. Если же половина команды уйдет, то оставшимся продуктов сполна хватит хоть еще на год...

После большого привала, когда повар флагмана угостил гостей обедом, матросы «Таймыра» повернули в обратный путь. До «Вайгача» оставалось еще миль пять. Но они-то оказались самыми трудными. Двигался обоз медленно, с частыми передышками. Добрались до корабля почти через двое суток.

Отдохнув как следует после трудного похода, кочегары и машинисты «Вайгача» принялись за ремонт винта. Поскольку его опять затянуло свежим льдом и засыпало снегом, то начали работы с вымораживания кормовой части корабля. Несколько дней долбили лед, рвали его шашками, распиливали пилами. Трудились все дружно, весело.

Когда закончили восстановление ходового винта, Ильинский собрал всех ремонтников в машинном отделении. Помещение имело не очень приглядный вид. От мороза и подтеков краска отстала от стен и висела лохмотьями. С потолка капало. Только медные части машин и приборов, надраенные до блеска, весело поблескивали в лучах полярного солнца.