В полутьме Эриса не сразу нашла своего верблюда и, проходя мимо ряда тюков, столкнулась с наемником-наурицем. Его голый торс был почти незаметен, так как он стоял в тени скалы, и свет лун не падал на него. Стануэсса сначала заметила лишь глаза, искорками отразившие свет дальнего факела.

– Дам тебе тридцать салемов, – сказал темнокожий, хватая ее за руку. – В Хаш-Туум будешь спать со мной?

– Нет! – госпожа Диорич попыталась вырваться, но его горячая, мозолистая ладонь держала крепко.

– Хочешь пятьдесят? – он, играючи, притянул северянку к себе и обхватил второй рукой, сжимая ее ягодицы. – Сколько тебе платит Харфиз?

– Ни за какие деньги! – змеей прошипела арленсийка. Она понимала, что их сейчас вряд ли кто видит. Была даже мысль закричать или тайком выхватить нож и несильно ткнуть острием его руку для того, чтобы он ослабил хватку. Однако поднимать шум она не рискнула: это могло перерасти в серьезную стычку, которой опасался хозяин каравана.

– Не набивай цену. Ты же шлюха, – науриец попытался поцеловать ее, но северянка вертела головой и упиралась. Тогда он сдавил ее сильнее и сунул свободную руку между пол ее халата, добравшись до голого живота, ткнув пальцем в ее впалый пупок и потом ниже, ниже… Наконец до ее вожделенной складочки.

– Пусти, шетов выродок! – произнесла Эриса, едва сдерживаясь чтобы не закричать.

Арленсийка стиснула бедрами его руку, но нагловатые пальцы уже добрались туда, куда стремился наемник и он удовлетворенно хмыкнул, чувствуя, как там становится влажно: значит он нее ошибся и этой белой шлюхе нравилось, что с ней происходило и в скором времени произойдет.

– Выбирай: за тридцать на ночлеге или сейчас бесплатно! – он усмехнулся, с диким вожделением глядя на северянку сверху вниз. – Сама это хочешь, белая овечка. Не удовлетворил за ночь старичок?

Эриса стиснула зубы, чтобы не застонать. Его пальцы ласкали ее щелочку, потирали тут же набухшую вишенку. И напряженный член, такой крупный и твердый вот-вот был готов вырваться наружу из одежды мучителя.

– Хочешь, отойдем за пальмы? – он впился в ее губы своими, огромными.

– Да, – ответила стануэсса, подумав, что по пути она попытается вырваться и отбежать к господину Харфизу – он, наверное, уже обеспокоен ее исчезновением. А если не получится вырваться? Уступить ему, как это случилось с негодяем-Кугору? Уже несколько дней ее тело не знало ласки мужчины и вело себя невыносимо предательски – пальцы наурийца были мокры, очень мокры. Так нестерпимо ныло внизу живота.

– Губору, давай к верблюдам, – из темноты появился второй наемник. Разглядел северянку и добавил: – Ты с этой возишься. Нет времени. На выезд готовятся.

– Я тебя трахну в Хаш-Туум. Если дашь хорошо, заработаешь денег, – пообещал темнокожий, жадно поцеловал напоследок в губы и пошел за другом.

Господин Харфиз действительно обеспокоился исчезновением арленсийки, хотя ее не было на виду минут пять. Эриса не стала говорить о том, что произошло – соврала, что отходила по необходимости уединиться. Вскоре они сели на верблюдов. Первым двинулся белый дромадер хозяина каравана, к его седлу был приторочен шит, лук со стрелами и прямой эльнубейский меч – видимо все это Нурам взял себе у Курама и в случае стычки рассчитывал заменить погибшего охранника, невзирая на преклонный возраст.

Руины Хаш-Туум

До рассвета они одолели путь до нубейского дорожного указателя, от которого остался один белый камень. Остальные, потертые песком так, что уже не читались рельефные знаки, валялись в песке. Дальше нубейский тракт делился на два направления: к Фальме через два оазиса, и к Эстерату. Едва появилась красная полоса рассвета, как подул ветер. Не сильный, но такой что погнал пыль и даже начал играть песком на верхушках барханов. А потом явилось солнце. Большое и красное. Пока еще доброе, не жгущее беспощадными лучами. Пользуясь утренней прохладой караван шел быстро, следуя изгибам нубейского тракта, иногда отклоняясь, чтобы обойти, съевшие дорогу, дюны.

Эриса уже изнемогала от долгой езды. Ведь двигались без остановки едва ли не полночи. Вот утро, а верблюды все идут и идут куда-то на юг, если ориентироваться по встававшему солнцу. Затекли ноги и пальцы больше не слушали арленсийку, из-за того, что она слишком крепко цеплялась за седло при спуске по крутой каменистой тропе. Одна радость: понемногу к качке она стала привыкать.

Еще часа два караван шел ровно на юг, пока Нурам не поднял руку и не приказал свернуть к ложбине между желто-серых дюн. Там устроили недолгую стоянку, чтобы попить воды, немного перекусить, и размять уставшие тела – ведь следующая стоянка выпадет лишь после полудня в Хаш-Туум с отдыхом до наступления ночи.

В этот раз с господином Харфизом неотрывно был Кемриз, который не снимал с пояса тяжелый скимитар и даже кожаный шлем с блестящими пластинами бронзы, оставался не на седле, а тяготил его голову. Он часто поглядывал украдкой на двух хвостовых охранников, которые держались особняком и на стоянке расположились между грузовыми верблюдами и склоном дюны. Эриса присела в нескольких шагах от Нурама прямо на песок, который с утра не был горячим, отпила воды и жевала сухую лепешку с начинкой из пресного, но острого сыра и пряной зелени. Ела неторопливо и слушала разговор хозяина каравана и Кемриза, а также поглядывала на наемника со шрамом и наурийца, имя которого было Губору. Едва его хищный и насмешливый взгляд обращался к ней, она отворачивалась. Что будет между ним и ей в Хаш-Туум только богам известно. Прятаться все время стоянки в шатре господина Харфиза вряд ли выйдет. Все равно ей придется отлучиться по нужде, и он подловит ее, отведет подальше и, конечно поимеет к его огромному удовольствию и великой жадности. От этих мыслей Эриса словно почувствовала как его большой черный член – а он у него явно не маленький – входит в нее глубоко до упора, входит сильнее с каждым новым толчком… представила и едва не застонала от выдуманных, но очень сильных ощущений. Хотела ли она этого? Теперь стануэсса не была уверена, что нет. И чем больше она об этом думала, тем яснее становился ответ: она вполне допускала что отдастся ему. Даже несмотря на то, что госпожа Диорич пыталась запретить себе думать об этом, все равно мысли о дерзком наурийце приходили вместе со свежими воспоминаниями и теми грубыми, сильными ощущениями, которые возникли от близости их тел перед отъездом. Но пусть боги решат, как все случится. А если эти двое наемников вдруг рискнут захватить караван на следующей стоянке, что тогда? Видно, что науриец – воин большой силы. Если он еще настолько опытен, то вполне может справиться одновременно с Кемризом и с немолодым Харфизом. Что тогда станет с ней? Она будет добычей, как верблюды и товары на их спинах? Станет рабыней этих разбойников и ей придется вести безвольное, униженное существование, скитаясь по выжженной солнцем земле?

Между своих мыслей стануэсса услышала насторожившие ее слова хозяина каравана и переспросила:

– Получается, мы не свернем в Даджрах?

– Теперь нет, – ответил Нурам. – От руин до Эстерата гораздо ближе, чем до Даджрах. Хотя у меня был туда груз, завезем его на обратном пути. Не будем рисковать, сама понимаешь почему. Ты бы размяла ноги. Вижу непривычно северянке на верблюде. Походи здесь немного, поднимись на бархан, скоро уже поедем.

То, что путь не лежит в оазис Даджрах, Эрису значительно расстроило. Она так рассчитывала посетить святилище Марахи Нраш и поговорить со жрицами Леномы о бедах, свалившихся на нее. Иногда, особенно перед сном, когда ее внимание отходило от насущных дел и суеты, арленсийке казалось, будто нити, ведущие к вауруху, не исчезли совсем. И даже было ощущение того бесконечного пространства с крошечными искорками, из которого она притягивала Флер Времени. Быть может с потерей кольца эти способности она не утратила безвозвратно? Может их удастся как-то развить? Развить, как она развила умение обращаться с кинжалом в настойчивых тренировках? Или жрицы подскажут способ как правильно молиться Всевидящей, и древняя богиня услышит ее, поможет вернуть утраченное? Если бы ей удалось восстановить связь хотя бы с Сармерсом! Где же этот шетов летающий кот?! Почему до сих пор не появился, когда она в такой беде и очень нуждается в нем?! Но все эти возмущения, обиды были пусты: стануэсса сама прекрасно понимала, что ни Величайшая, никто из ее свиты ничем ей не обязан. Тем более теперь, после столь глупой утраты кольца.