– Благодарю за советы, – ответила стануэсса. – Если поможете хоть какой-то одеждой, буду признательна. Я уже могу приступить к работе?
– Конечно, – ответил он, окликнул жену, хлопотавшую у печи под навесом, и дал ей распоряжения относительно северянки.
Прошло три дня. За это время госпожа Диорич обзавелась передником и сереньким сатиновым халатом, с бледно-голубыми вставками, штопаным много раз. За то чистым, вполне приятно пришедшимся к ее фигуре. А еще она разжилась пояском из потертой верблюжьей кожи, и холщовым, но довольно прочным кошельком – теперь в нем позвякивало тридцать шесть с половиной салемов. Тридцать выплатил Фарах Шэбун, будучи совершенно довольный ее работой. Еще бы: таких невероятно расторопных и аккуратных женщин он не видел в помине. Фарах даже предложил ей остаться у него работать хотя бы на пару двоелуний, обещая поднять заработок. Разумеется, Эриса отказалась. Не дело стануэссы мыть грязную посуду и прислуживать не всегда трезвым мужчинам. Остальные шесть с половиной салемов достались ей в благодарность от нежадных караванщиков. И элем они угощали ее каждый вечер. И даже вином в минуты, когда она была свободна от беготни от кухни к столам или ночным кострам.
Несколько раз подвыпившие гости двора пытались ее приласкать и предлагали весьма приличное вознаграждение за продолжение «приятного общения». Один раздухарившийся аютанец обещал даже триста салемов чтобы арленсийка согласилась уединиться к роще. Однако госпожа Диорич была непреклонна. Дважды ей приходилось выхватывать трофейный нож, неизменно носимый за поясом. А когда к ней пристали охранники большого хлебного каравана и ее никчемный нож, как и ее отчаянная дерзость не произвели впечатления на одетых в броню мужчин, в дело влез Фарах Шэбун. Он вышел из-под навеса, где от обычно сидел, и сказал грозно:
– Эй, не смейте ее трогать! Воины вы или бессовестные разбойники?! Вон ступайте к танцовщицам – там отказа не будет!
Обе ночи перед сном, когда по двору гасли многие огни, Эриса немало размышляла по этому очень мучительному вопросу. Может, стоило уступить и быстро решить проблему с деньгами на поездку до Эстерата? Да, стать на какое-то время обычной шлюхой. Дорогой, кстати. Шлюхой, которой она любила быть в качестве игры. Той бессовестной сучкой, которой она с огромным удовольствием становилась для Лурация и для тех мужчин в халфийских банях? Почему нет, если за раз пятьдесят и даже сто салемов? Ведь некоторые мужчины, желавшие ее, были недурны собой, и после пол чаши вина у нее самой было желание почувствовать в себе крепкий трепещущий член. Желание было даже такое сильное, что мокрело между ножек, когда эльнубейский торговец целовал ее руки и медленно, нежно водил темным пальцем по ее белой коже от подбородка до груди, будто невзначай трогая ее острые сосочки, проступавшие под тонким халатом. Уедет она из этого брошенного богами оазиса Дуджун и больше никогда не увидит этих мужчин – как бы не будет никакого позора за ней. В самом деле, пятьдесят и даже сто салемов за приятнейшее удовольствие! Почему нет?! Сама с настойчивостью отвечала себе: Аленсия не продается за деньги! Как бы это не было глупо, но нет! И засыпала, пуская слезу от собственных непростых решений. Почти каждую ночь ей снился Лураций, и эти сны оказывались такими теплыми и настоящими, что очнувшись от них, она не совсем понимала где находится и почему ее возлюбленного нет рядом. Также ей снился Сармерс. Привиделся как-то уже под утро, стоявший перед ней, расправив огромные черные крылья и глядя страшными топазовыми глазами с довольно милой мордашки. И она ругала его во сне за то, что он бросил ее в этом глухом месте и не собирается ее отсюда выручать. Но бессмысленно было его ругать. Как крылатый вауруху мог помочь ей, если у нее больше нет кольца, а значит нет возможности его призвать? Нет и в помине той силы, которая позволяла им двоим совершать полет. Хотя… Когда она проснулась и еще некоторое время лежала, свернувшись калачиком на подстилке под навесом, то вспомнились слова летающего кота, мол, он все равно появится перед ней сам, даже без ее призыва. И тогда между ними произойдет то, чего стануэсса обещала ему и боялась, не хотела дать. Арленсийка спросила себя, готова ли она заплатить такую цену, чтобы Сармерс унес ее отсюда? Ведь это крылатое существо, служившее нубейской богине, наверное, имело природу демона. Зачем она дала ему то обещание?
Когда у Эрисы выпадало свободное время, она подходила к вновь прибывшим караванщикам, расспрашивала, не держат ли они путь в Эстерат. Если оказывались таковые, то пыталась договориться о месте на верблюде в долг. Ведь в ее съемном доме над Подгорным рынком так и лежал дорожный сундук с личными вещами, несколькими драгоценностями и деньгами. Немалыми деньгами: она не помнила сколько там осталось в точности, но не меньше, чем пару тысяч салемов. Чтобы скорее вырваться отсюда она предлагала караванщикам пятьсот, но в долг. Предлагала и тысячу. И если бы пошел торг, то, наверное, отдала бы весь свой сундучок. Только ей никто не верил. Ну кто будет так рисковать: доедет до города, а там, прыг с верблюда, и ищи потом ее и обещанные денежки. Владельцы караванов доверяют только звонким монетам или хотя бы людям, проверенным в деле, а не девицам в затрепанной одежонке, пусть даже столь смазливым.
Так, например эсмирский торговец, что возил тонкие ковры и змеиную кожу, оглядел ее и так огласил: – К чему мне твоих пятьсот салемов, если у тебя их нет? Удовлетворишь меня и моих верблюдов, тогда возьму до Эстерата.
Эриса покраснела как жгучий перец. Хотела выхватить нож, но лишь закусила губу, чтобы не высказать все те прелестные матерные слова, которым научилась у капитана Шетерса. Зло глянула на наглеца и ушла, в то время как аютанцы хохотали над столь скабрёзной шуткой.
На пятый день произошло то, чего она с таким нетерпением ждала. После полудня в Дуджун зашел караван, везущий в Эстерат шафран, лечебные травы, немного хороших тканей и серебра. Владелец каравана Нурам Харфиз, человек уже немолодых лет с коротко стриженной седой бородкой и печальными, как жизнь пустынника, глазами, слез с верблюда и дал команду погонщикам, где стать. Эриса в это время мыла глиняные чашки, во множестве собравшиеся с обеда. Вдруг ее окликнули. Окликнула жена Фараха Шэбуна. И когда стануэсса подбежала к ней, та сказала, негромко, чтобы не слышали другие:
– Вон приехал господин Нурам Харфиз. Он хороший человек и не жадный до денег. Проси его взять с собой.
Когда Эриса была начала ее благодарить, аютанка добавила:
– Только Фараху не говори, что я так надоумила. Будет сердит на меня. Не хочет он тебя отпускать.
Госпожа Диорич без слов с огромным теплом пожала ее ладонь и поспешила к указанному караванщику.
– Господин Харфиз! – Эриса застала его, когда аютанец подвязывал своего белого верблюда – он всегда это делал сам. – Господин, да бережет вас Валлахат! – приветствовала она его, подойдя ближе
– Тебе Его святая помощь, северная дочь, – ответил он, придирчиво проверяя узел.
– Вы могли бы уделить мне немного времени? – арленсийка остановилась между верблюдов, и покосилась на стоявших рядом погонщиков и трех вооружённых мужчин, один из которых был темнокожий науриец. При них говорить не хотелось. Эриса опасалась, что ее опять поднимут на смех. И она придумала так: – Может желаете бутылочку эля с дороги? Я вам принесу, и вы выслушаете меня? Только отойдем туда, в тень? – она кивком указала на свободную лавку под акацией.
– Спасибо за заботу. Не откажусь, – старый караванщик даже расцвел в лице, насколько позволяла пожелтевшая, сухая от песков кожа. – Скоро подойду туда.
За все это время Эрисе удалось собрать почти шестьдесят салемов, и потраться на дорогой эль она решилась лишь на одну бутылку. Сама обойдется без питья, хотя в горле пересохло. Потом сходит к ручью. В Дуджун даже для своих бутылка не стоила меньше четырех салемов – это вам не Эстерат, где варят эль свой и поставляют кораблями с других городов. В оазисы ходят только такие «корабли» как верблюды, и все здесь намного дороже. Все, но только не человеческий труд.
