– Ну, и? – спросил парень.

– И?

Упс! И что вот теперь? Спросить: «Где тут у вас бомжи обитают?». Не, это вернее было у Вована спросить. Хотя проскользнула у меня, конечно, мыслишка, назвать дом бабушки. Только что бы из этого вышло? Довел бы он меня до него. А вдруг бы там бабушка опять зачем-нибудь выглянула и увидела меня? Нет, так не пойдет.

Поэтому я не сообразила ничего лучше, как указать рукой в рандомном направлении.

– Вот в том доме я живу.

– В сто седьмом, что ли?

– Ага, в нем.

– Ну, пошли.

Ну, пошли. А у подъезда уж от тебя как-нибудь отделаюсь.

Ага, как же. Не тут-то было.

– Спасибо! Дальше я уж сама, – уверенно сказала я, поднимаясь по ступенькам первого попавшегося подъезда. – Спасибо Вам за всё!

– Не, ты давай в подъезд заходи. Я пока не увижу, что ты в безопасности, не успокоюсь. А лучше давай еще до лифта провожу, – сказал парень, поднимаясь на крыльцо вслед за мной.

Да, блин, ты серьезно? Тебя там гантели не заждались уже?

– Ой, а я растяпа, ключи сегодня дома забыла. – Я демонстративно похлопала по карманам. – А мама у меня как раз в такое время обычно на кухне хлопочет и ничего не слышит. Я пока в домофон дозвонюсь, куча времени пройдет. Вы идите. И так столько со мной провозились.

– Ничего, от пары минут не умру. А вдруг этот мужик где-нибудь тут еще ошивается? Зря все-таки полицию не позвали.

– Да ладно.

– Давай звони в домофон. Что стоишь-то?

Я скользнула взглядом по табличке на двери, указывающей номера квартир в этом подъезде, и набрала номер 76. Звуковой сигнал. Еще один.

И что дальше прикажете делать?

У меня ладони вспотели.

– Ну во-о-о-от, – протянула я.

– Ага, ждемс, – ответил парень, оглядываясь по сторонам.

Не уйдет ведь. А сигнал все шел и шел. А мне снова безумно хотелось дать деру.

– Кто? – спросил женский голос из домофона.

Ну ладно, Анна, соберись! Может, еще не все потеряно.

– Я, – невозмутимо ответила я.

– Кто «я»? – удивился женский голос.

А нет: потеряно абсолютно-таки всё!

Брови парня поползли на глаза. Я резко нажала кнопку сброса. И его брови взметнулись вверх.

– Это еще что…

– Так, ладно. Слушай, я здесь не живу. Даже не знаю, кто живет в этой квартире.

– Но ты… Но зачем? А где ты тогда живешь? И…зачем?

– Я живу в школе-интернате Святого Владимира. Ну, тот, который за городом. Может, слышал? Тот, в котором не сироты живут, а те, на кого предки просто забили. Вот и на меня моя мать забила, и я понятия не имею, где она находится. А там, знаешь, не очень-то сладко живется. И поэтому сегодня, когда автобус вез нас на выставку и остановился, чтобы мы подышали свежим воздухом, я взяла и сбежала.

– Но… – Парень просто завис. Весь спектр чувств от раздражения за то, что его водили за нос, до сочувствия прошелся по его лицу. – И что… – растерянно начал он.

– Даже не думай. Я – не твоя проблема. Ты и так, можно сказать, спас мне жизнь. Так что просто отведи меня в ближайший полицейский участок. Они там позвонят, и кто-нибудь из интерната приедет за мной.

– Уверена? – все еще в смятении спросил парень.

– Ну а что здесь еще поделаешь?

Правда, что тут еще оставалось делать? Быть может, теперь они запрут меня на чердаке навечно, и мне больше никогда не придется видеть Миланкину рожу.

– Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!

Сбежала я. Что тут непонятного может быть?

– Я просто в бешенстве от твоей выходки!

Ой, а я думала, что бешенство – это Ваше обычное состояние.

– И вот что ты молчишь, скажи мне на милость?!

Может, потому что я не самоубийца, чтобы высказывать вот это вот вслух?

Директриса лично явилась забирать меня из полицейского участка. Сначала она долго-долго говорила о чем-то с полицейским в кабинете за закрытыми дверями. А потом молча вышла оттуда и только лишь одним взглядом показала мне, чтобы я шла за ней. За всю дорогу до интерната она и слова не проронила. Но стоило только нам войти в ее кабинет… Хорошо, что за все время пребывания здесь у меня почти выработался иммунитет к диким воплям и нецензурной брани сей «достопочтенной» дамы. Поэтому я просто сидела здесь и ждала, когда директриса спустит на меня всех собак, и я, наконец, смогу вернуться в свою «опочвальню».

– Ты хоть понимаешь, что нас всех тут могут уволить из-за этой твоей выходки?

Ой, а вот такого я не ожидала.

– Как это так?

– Как это так?! Выдавила из себя наконец-то три слова?! Как это так?!

Лучше б я их не выдавливала. Теперь до утра будет это повторять.

– Как это так?! А вот так, дорогуша! А ты думала, нас тут по головке погладят за то, что у нас ребенок пропал? Да чем ты, вообще, думала?! Ладно, понятно, что тебе на всех окружающих плевать, и ты не имеешь ни малейшего уважения к людям, которые о тебе заботятся. – О, велика забота! – Но о себе-то ты что думала? И куда ты собиралась податься, скажи мне на милость?

– Никуда. Я просто устала.

– Устала?! Вот тебе раз! Устала она! И от чего же ты, дорогуша, тут у нас устала, скажи на милость? Ты только и делаешь, что валяешься у себя в комнате. В общественной жизни никак не учавствуешь, уроки прогуливаешь.

– Прогуливаю? – опешила я.

– О, а ты думаешь мы все тут такие дураки, и никто не понял твоей тактики: спровоцировать драку, чтобы потом строить из себя бедную-несчастную, получить освобождение, отлеживаться несколько дней и ни черта не делать?

Она издевается или она свихнулась?

– Строить из себя бедную-нечастную? Ничего не делаю? А остальные что тут дофига чего делают? От чего я устала, спрашиваете? А Вы не думали, что может от того, что меня здесь за пустое место принимают или за козла отпущения? Может, от собачьего холода в моей так называемой комнате я устала? А может, от того, что не могу нормально учиться и ем раз в день, и то, если повезет?! Потому что и шагу не могу ступить без того, чтобы меня не задирали. А может, от бесконечных побоев я, в конце концов, устала?! И от того, что весь преподавательский состав старательно закрывает на это глаза?!

Я не хотела. Честное слово, я не хотела выпаливать это все. Как-то само собой вышло. Казалось, что после этого директриса точно разорвет меня на клочки. И в первые секунды после моей тирады именно это и читалось в ее глазах. Однако затем она, видимо, изменила свое решение. Престала ходить из угла в угол, села в свое кресло, посмотрела в окно, выдохнула и сложила руки перед собой.

– Кстати, о твоих побоях. Надеюсь, ты ничего такого не успела сказать тому полицейскому?

– Нет, – ответила я.

– Отлично!

Но, видимо, он сам заметил твои синяки. Удачно, что произошел этот инцидент с тем алкашом, и удалось все списать на него.

Удачно? Я ушам своим не поверила. Я, конечно, знала, что всем тут на меня плевать. Но назвать удачным то, что на меня напали…

– Завтра придет психолог из отдела опеки, – меж тем спокойно продолжала директриса. – Он будет спрашивать тебя о всяком. И не вздумай брякнуть хоть слово о побоях в стенах этого заведения. Подтвердишь мою версию, что это всё последствия сегодняшнего инцидента.

Да ты совсем обнаглела, черствая стерва!

– О, я вижу, какие мыслишки зарождаются в твоей голове. Но позволь тебя предупредить. Ты, конечно, можешь разжалобить этого психолога: рассказать о том, как к тебе тут плохо относятся и все такое… И нам, конечно, всем тут придется не сладко. Чему ты, конечно, будешь несказанно рада. Но подумай, что будет с тобой? Тебя ведь переведут в другой интернат.

Честно признаться, до этих ее слов о другой школе, у меня никаких таких мыслишек и не было. Но после них мое сердце подпрыгнуло. Да я ведь ненавижу это место! Что может быть лучше, чем свалить отсюда?

– И что же в этом плохого для меня? – все же поинтересовалась я.

– Ты правда не понимаешь? Аня, ты же не глупая вроде девочка. Ну, раз уж ты ни капли не дорожишь этим местом и заботой, которой тебя здесь одаривают, придется объяснить по-другому. Во-первых, даже если меня уволят, а тебя переведут, то все равно где бы ты ни оказалась, у меня там будут знакомые или знакомые знакомых. Ты же все равно останешься в образовательной системе, и я уж найду способ предостеречь моих коллег о твоем скверном характере, и даже поделюсь секретами борьбы с ним. Передам бесценный опыт, так сказать. Во-вторых, если ты не знала, то осведомлю тебя, что интернатов нашего формата – интернатов не для сирот – не так уж и много. И, возможно, тебя переведут еще дальше от твоего родного и знакомого города, а может, и вообще в другой город. Но это, кстати, вряд ли. Потому как, в-третьих, когда вся эта история закрутится и встанет вопрос о твоем переводе или о чем-либо еще подобном, то в первую очередь, конечно же, необходимо будет обратиться к твоей матери. И вот уж не знаю, увенчаются ли ее поиски успехом. МЫ закрыли глаза на то, что тебя совсем не забирают на выходные, то, что ты прожила у нас часть летних каникул, и то, что твоя мать находится вне зоны доступа по оставленному номеру. Но не думаю, что отдел опеки проявит такую же терпимость в этом вопросе. Начнутся поиски, суды, и, наконец, лишение родительских прав. И тогда даже не придется искать заведение такого же формата как наше. Так вот. Ты думаешь, что ты сейчас бедная, несчастная сиротинушка, Анна? А хочешь узнать, как на самом деле живется самым что ни на есть настоящим сиротам?