…Через два года Алексей Леонтьевич открывал еще один шлюз — задувал десятую доменную печь. И снова в торжественную минуту пуска выходил к ней в строгом черном костюме, в белой рубашке, при всех орденах. Он надевал их не для показа, а во имя трудового праздника, каким всегда был и останется пуск доменной печи.
Оча! Спасибо!
Самолет летел над Гималаями. Зубчатые вершины гор стыли в безмолвной тишине оледенелых снегов. Высота в десять тысяч метров не смущала Хабарова, он уже однажды преодолел на самолете этот хребет и сейчас думал о предстоящей встрече со своими индийскими друзьями.
Перед глазами возникло подвижное лицо горнового Раджана Сингха. На нем одновременно отражались и радость, и восторг, и испуг. Трудно давалось Раджану огневое дело. Индийский бой никогда не был металлургом в привычном смысле этого слова. Он приходил на работу босиком, в одной дхотти — тазобедренной повязке. Раджану легче было перейти вброд глубокую бурливую реку, чем приблизиться к горну. Увидев хлопья обжигающей пены, он жался к кауперам, садился на корточки, словно под большим деревом у дороги, и смотрел, как русские выпускают металл.
— О дада! О старший брат! — шептали восхищенно его губы.
Погрузившись в задумчивость, Хабаров не заметил, как за окном скользнула тень огромной отвесной скалы. Пассажиры прильнули к иллюминаторам. Хабаров чуть повернул голову и снова откинулся на сиденье. Он снова мысленно постигал связь событий, которые воздвигли прочный мост между далекой Индией и Магниткой.
Летом пятьдесят пятого года в Магнитогорск приезжал Джавахарлал Неру с дочерью Индирой Ганди. В тот год в Индийском парламенте долго и мучительно решался вопрос, кому строить завод в Бхилаи — русским или англичанам. Противниками советского проекта выступали те, кто издавна был связан с английской фирмой «Тата». Решающее слово оставалось за премьер-министром.
Глава индийского правительства интересовался в Магнитке мощностью доменных печей, оборудованием. На восьмой печи мастер Алексей Шатилин преподнес Неру подарок — его бюст, отлитый каслинскими мастерами из уральского чугуна. Неру горячо благодарил доменщиков, а Индира Ганди, взяв отца под руку, попросила сфотографировать их на площадке доменной печи.
Позднее в Магнитогорск приехала группа индийских инженеров. Среди них были и противники советского проекта строительства завода в Бхилаи. Но и они, уезжая, говорили: «Мы знали лучшие заводы Европы, но то, что увидели здесь, нас поразило». Спор в парламенте был решен в пользу советского проекта, советского оборудования.
Бхилайский завод, раскинувшийся теперь на площади более четырехсот квадратных километров, был построен с помощью русских. Не случайно перед проходной завода на монументе высечена надпись:« Пусть наша дружба будет крепка, как бхилайская сталь». Джавахарлал Неру называл Бхилаи «одним из тех мест, которые врезались в национальное сознание, как символ нового века Индии…»
Премьер-министр Индии Д. Неру и его дочь Индира Ганди на ММК.
Первую доменную печь в Бхилаи готовили к задувке магнитогорские доменщики. Как и у себя дома, они решили использовать перед задувкой дрова. Индийские специалисты были удивлены: «Зачем дрова? Печь-то будет работать на коксе?»
Стоило немало труда убедить их в преимуществах древнего способа. Перед тем, как загрузить в печь кокс и руду, доменщики делали в ней деревянный помост и на него набрасывали длинные поленья. Разгораясь, дрова быстро прогревали плотный слой шихты и всю печь. Это ускоряло выдачу первой плавки почти на сутки.
Дома, в России, березовые дрова, хорошо просушенные, воспламенялись, как бумага. Индийское дерево не брал топор, он отскакивал от бревна, как от железа.
— Будет ли гореть это дерево? — беспокоился магнитогорский инженер Иван Иванович Сагайдак.
— Будет! — успокоил его Константин Хабаров. — Я ведь и своих, советских, положил в печь.
…Теперь Хабаров вновь летел к индийским друзьям. Что-то они там недосмотрели, и печь вышла из повиновения. В Москве в министерстве он слышал разговор о том, что на завод приезжали англичане и не без злорадства говорили: «Это финиш русских».
Самолет шел на снижение. Над пилотской кабиной загорелась надпись: «Пристегнуть ремни». Хабаров защелкнул замок и наклонился к окну. Внизу торжественно и спокойно блеснула серебристой чешуей широкая река Ганг. Вокруг зеленели пальмы, манговые рощи. По берегу реки бежала серая полоса шоссе. Хабаров пожалел, что не приготовил фотоаппарат и теперь не сделает снимков для своего пятилетнего сына. Из той первой трехгодичной командировки в Индию он привез немало снимков этой сказочной страны, и мальчик любил их рассматривать.
Дорога в Индию — дорога из зимы в лето. Хабаров представил занесенный февральской вьюгой Магнитогорск. Три дня назад он оставил на земле уральскую зиму, а теперь неторопливо спускался в жаркое лето. К берегам Ганга стягивались белые стаи диких гусей. Быть может, и они летели сюда из тех же заснеженных краев…
— Мистер Хабаров! — позвал его на аэродроме знакомый инженер Бхилайского металлургического комбината. — Как хорошо, что вы приехали.
К. Ф. Хабаров.
Из Дели в Бхилаи они ехали в поезде. За окном перемежались рощи, заросли бамбука, деревни. В одном месте дорогу преградила вереница обезьян, державших за хвост друг друга. Поезд остановился и переждал, пока обезьянье семейство скрылось за насыпью.
В Бхилаи-Нагаре из высоких труб дым полз в жаркое небо. За два года, что не был здесь Хабаров, в городе появились новые дома, школы, библиотеки, клубы — приметы нового века Индии.
В гостинице Хабаров встретил еще трех советских доменщиков. Вместе с ними он сразу пошел осматривать доменную печь, внутри которой застыл чугунный столб — «козел».
Индийские доменщики волновались. Застывшая печь пугала их своим молчанием. Один из рабочих подошел и подставил к ней ухо, словно стараясь уловить ее могучий зов. Из их быстрой речи Хабаров уловил: печь надо ломать и строить заново другую. А ведь это означало на несколько месяцев посадить завод на голодный паек. И этих людей тоже.
Когда-то на заре рабочей юности Хабарова в Магнитке вот так же по вине одного мастера печь едва не задохнулась остывающим чугуном. Тогда приехавший из Кузнецка новый начальник цеха Александр Филиппович Борисов собрал бригаду. Мастер стал оправдываться.
— Я — мастер, — говорил он. — И знаю, как вести печь, но когда она застывает…
— Сегодня вы уже не мастер, — резко оборвал его Борисов.
Уловив напряжение бригады, начальник цеха медленно оглядел всех и спросил:
— А вы знаете, что надо делать, если металл застывает и в печи образуется «козел»?
Они знали, что «козел» — это конец. Печь надо разбирать до основания. Но они молчали. Борисов достал из ящика стола книгу и стал читать вслух. Хабаров потом сам не раз читал эту книгу писателя Александра Бека и запомнил те страницы почти наизусть.
В книге рассказывалось, как в конце прошлого века американцы построили в Мариуполе две доменные печи и сдали их французскому акционерному обществу. Когда управление перешло в другие руки, печи залихорадило. Упала температура, чугун стал застывать. Первая печь считалась погибшей. В кабинет мрачного директора, где говорили только по-французски, вошел мокрый и грязный доменщик в прожженной войлочной шляпе. На чистом французском языке он произнес:
— Могу ли я переговорить с мосье директором?
— Кто ты и что тебе нужно? — спросил директор.
Рабочий вскинул голову:
— Ты должен меня знать. Я горновой второго номера. Берусь наладить печь.
В ту пору на юге России еще ни один русский инженер не допускался к ведению доменных печей. Горновой был наглец или сумасшедший, но у директора не было выхода, и он разрешил: «Попробуй». Четверо суток горновой и трое подручных бились над печью, не отходя от горна. Кувалдой, лопатой, нефтяной форсункой горновой пробил, прожег в спекшейся глыбе губу — узкую щель и по капле, по ковшику, по ведру спустил из печи «козел».
