В покои вошли визири вместе с Неъматом. Расим обернулся к ним с деланной скорбью.

— Визири, — он слегка склонил голову в знак приветствия и почтения.

Вошедшие все до единого были в белых траурных одеяниях с черными короткими распашными камзолами и чёрными тюбетейками, вокруг которых повязана короткая белая чалма.

— Ваш поход завершился успехом? — с желчью в тоне осведомился Орзу, который встал впереди всех.

— Мой успех больше не важен. Я не успел, — солгал Расим, через плечо посмотрев на тело.

— Что за несчастье настигло нас, — сокрушался Акмал, качая головой. — Только вчера мы отправили птицу в Ангуран с вестью о смерти на-шахзаде Мунира, а этим утром… Ох, что за горе.

Расим вперил палящий взгляд на Акмала. Этот слизняк ослушался меня, негодовал он. Они отправили письмо Бузургу, призвали Мехри. Что ещё они сделали? Сговорились объявить ублюдка наследником? Они решили открыто привести свой сговор в действие? Что ж, пора исполнить и свои планы.

— Неъмат-ака сообщил нам, что вы хотите сложить с себя полномочия премьер-министра, — сказал Орзу, требуя внимания.

— Это правда? — переспросил Сомон, едва скрывая свою улыбку.

— Так и есть, — Расим бесстрастно посмотрел на Орзу.

— Это мудрое решение, — с толикой насмешки сказал визирь внутренних дел.

Не обращая на его надменный взгляд внимания, Расим снова повернулся к телу падишаха и задумчиво посмотрел на него.

— Не волнуйтесь, Расим, — заговорил Неъмат. — Мы сами позаботимся о теле падишаха. Мы отвезём его…

— «В Шомабад», — мысленно договорил вместе с ним Расим. Он помнит об этом порядке. Однако дорога в город бывших падишахов займёт не меньше двух недель со всеми подготовками тела к длительной перевозке. Но даже это не спасёт тело от разложения. И, если с разложившимся телом будут проводить погребальный обряд, всё может повториться. Расим не мог этого допустить. Он посмотрел на пучок мяты и базилика с обеих сторон головы Нодира, а затем с презрением посмотрел в лицо падишаху, как на дохлую бездомную собаку.

— Сожгите его, — выдавил он с отвращением.

— Что? — опешили Неъмат и Орзу.

— Вы чересчур обнаглели! — в добавок, разозлился визирь внутренних дел.

— Вы хотели выбрать падишаха? — Расим косо посмотрел на визирей испытующим взглядом. — Что ж, я дам вам выбор, — он прошёл и встал в шаге перед кроватью. Оглядев каждого живого в покоях мёртвого, он остановил взгляд на Орзу. — Отныне… Я падишах Расулабада и всего Зебистана, — Расим поднял перед собой правый кулак. Изумруд в его кольце горел внутренним светом. — Вы либо подчинитесь мне, либо будете сожжены вместе с ним, — заявил Расим и медленно раскрыл пальцы, и его руку объяло яркое красно-оранжевое пламя.

Вместе с этим, тело падишаха вспыхнуло и начало гореть вместе с кроватью. Напряжение в горячем воздухе нависло, словно топоры над головами визирей. На лице Расима была написана решительность, а в глазах горел вызов. Кто из них осмелится возразить? Он с радостью испепелит их всех.

Пламя перешло на колонны и балдахин, грозя объять потолок. Шипящее пламя возрастало за спиной Расима, но он хладнокровно и выжидательно смотрел на визирей, которыми овладел страх и оцепенение. Ещё немного и они разбегутся, крича: «Пожар!»

Нур, как верный слуга Расима, первым приставил правую руку к сердцу, склонил голову и опустился на правое колено.

— Да здравствует падишах! — заявил он.

Орзу хмуро и сердито посмотрел на Нура и снова исподлобья перевёл взгляд на Расима, а точнее на его горящую руку. Если бы сейчас у него был с собой меч или кинжал, он одним взмахом отсёк бы эту руку. Однако, будучи безоружным, всё, что он мог поделать — это беспомощно злиться. Остальные визири отпрянули и в страхе ждали, что предпримет Орзу. Напасть на Расима голыми руками было бы чистым самоубийством. От безысходности, не желая принять своё поражение, визирь внутренних дел неохотно подвёл руку к сердцу, тяжело склонил голову и медленно опустился на правое колено.

— Да здравствует падишах, — с отчётливой злостью пробубнил он и остальные повторили за ним…

«Далёкие предки отвернулись от учений и порядков мастеров, но среди них были поэты и писатели, которые ностальгировали по временам Эпохи мастеров. То были золотые времена, говорили они в своих произведениях. Люди не были разделены и не знали нужд. В наши же времена всем нужны деньги. На базаре никто не продаст тебе и хлеба за спасибо. Эх… кто бы вернул те времена…»

Ардвисура

Весь Расулабад был потрясён, узнав, что Расим провозгласил себя падишахом, а за три дня эта новость облетела весь Зебистан. Расим сам велел отправить птиц, но запретил посылать их в Ахорун. Вместо этого он начал наговаривать на Бузурга ибн Махмуда и обвинять его. Мол, это он отравил Нодира семнадцать лет назад, и он же замешан в преждевременных смертях его сыновей. Под этим предлогом в первый день правления Расим хотел собрать визирей и военачальников, но ему сообщили, что визирь внутренних дел и главный придворный лекарь уехали в Шомабада, а без Орзу военачальники не придут на собрание. Эти двое удрали, как только Расим потушил пламя, объявшее балдахин Нодира, силой мысли и покинул покои бывшего падишаха.

Придворный слуга, доставивший ему эту весть, чуть ли не до дрожи боялся, что новый падишах обрушит на него свой пламенный гнев. Однако Расим бесстрастной ухмылкой махнул рукой и, низко поклонившись, Урун покинул тронный зал.

— «Военачальников соберёт для меня Латиф», — проговорил про себя Расим, меряя взглядом деревянный трон.

Годами на нём никто не сидел, и его обивка казалась просевшей. Сидеть на нём было неудобно. Расим постоянно ёрзал. Этот старый скрипучий трон казался тесноватым и не на нём хотел сидеть Расим.

В тот день никто из оставшихся визирей так и не явился в тронный зал. Расим, однако, не злился. Он пригласил Нура и Одила сесть за стол визирей и под его диктовку написать письма наибам. Он также пригласил глашатаев и велел им сообщить народу, что падишах готов принять людей в аудиенц-зале и выслушать всех просителей.

Два дня ждал Расим, по привычке сидя на краю возвышения, а не на желанном троне. Он велел отполировать трон-топчан, постелить на нём новый зелёный ковёр, зелёные курпачи и подушки. Он терпеливо ждал, наблюдая за исполнением его воли, но никто так и не явился на аудиенцию. Он понимал, что город в страхе. Конечно, люди узнали, что он колдун и пригрозил смертью тем, кто не подчинится ему.

— «Пусть боятся. Я делаю это ради них. Рано или поздно они придут ко мне».

На третий день своего правления Расим вернулся к себе домой. У ворот он попросил Ахдию позвать портного, который жил с ней по соседству. Медленно пройдясь от ворот до веранды, Расим оглядел передний участок своего двора. Цветов вдоль стен и на лужайке не осталось — их всех вырвали или сожгли из-за Чёрной напасти. Почву на их месте перекопали и выровняли. Благо, Чёрная напасть не коснулась деревьев айвы, однако их плоды были ещё меньше, чем в прошлом году. Задумавшись о том, чем бы удобрить айву, Расим сел на топчан в веранде и дожидался возвращения Ахдии с соседом…

Его домработница вернулась через полчаса и поднялась на веранду вместе с мужчиной на вид на несколько лет младше неё и в бежевой рубашке с белыми волнистыми узорами и светло-голубыми шароварами с белой тесьмой по бокам. Платок на его поясе тоже был белым с бежевыми узорами.

— Это Зодфар, господин, — представила Ахдия портного.

Длиннорукий мужчина был на две головы ниже Расима, однако перед новым падишахом склонился так, что показался согбенным стариком.

— Пусть солнце всегда сияет над вашей головой, светлейший падишах, — Зодфар прижал руку, а в его голосе звучала толика страха.

— Он снимет с вас мерки и сошьёт лучший наряд, — заверила Ахдия и направилась на кухню.

— Можете приступить, Зодфар, — Расим снял с себя халат и, поправив бледно-зелёную тунику с тёмно-зелёными геометрическими узорами, подошёл к портному. — Где Исмат? — спросил он у домработницы.