Собравшись с духом, он повернулся к ней лицом. Она стояла у двери в поношенном, заляпанном чернилами платье, в котором приехала, с восковым лицом. Ее волосы, эта великолепная грива огненных локонов, были уложены вокруг головы в замысловатую прическу, что странно контрастировало с однообразием ее наряда.

Что-то краем глаза привлекло его внимание: ее открытая сумка на кровати, внутри свалены все ее вещи. Красивое бархатное бальное платье цвета слоновой кости было аккуратно развешано на стуле у камина, остальные платья и плащ вместе с ним. У него было такое чувство, словно кулак только что пробил дыру в его груди.

“Ты уезжаешь”.

Это был не вопрос, но она все равно на него ответила. “Да”.

Это были два простых, мягких слова. И все же ему показалось, что этот кулак схватил его за сердце и вырвал его.

Холод пробежал по его коже, и это не имело никакого отношения к мягко падающему снегу за окном.

“Почему, Поппи?” Вопрос сорвался с его губ.

“Ты знаешь почему, Маркус”.

Он взмахнул рукой в воздухе, гнев начал подниматься, затмевая боль. “Ты хочешь, чтобы я поверил, что то, что считает общество, важнее того, что мы чувствуем друг к другу?”

“Все гораздо сложнее”.

“Мне это кажется довольно простым”. Он взволнованно провел рукой по лицу. “Проклятие, Поппи. После всего, через что мы прошли? Нам сделали подарок - снова найти друг друга. Почему ты этого не видишь?”

“Ты думаешь, я хочу это сделать?” Ее голос был мучительно хриплым, когда она обхватила себя руками. “Ты думаешь, я хочу оставить тебя и то, что у нас могло бы быть? Но есть вещи поважнее того, чего я хочу, Маркус. Этот мир недобр. И, кроме того, мы должны учитывать не только себя. Ты герцог.”

“Ты знаешь, что мне на все это наплевать”, - прорычал он. “Я бы оставил все это позади завтра, если бы мог”.

“Нет, ты бы этого не сделал”, - сказала она со скорбной убежденностью. “Ты несешь ответственность за жизни стольких людей. Ты не можешь оставить их или свои обязанности ради собственных желаний. Ты не был бы тем человеком, каким я тебя знаю, если бы сделал это. ”

Он прерывисто вздохнул. “ Ничто из этого не имеет для меня такого значения, как ты, Поппи, ” выдавил он.

Она грустно улыбнулась ему. “Тогда ты прислушаешься к моим пожеланиям по этому поводу, как и обещал”.

“Не надо”. Слова вырвались болезненным шепотом, последним безнадежным вздохом, как дым, поднимающийся от погасшей свечи.

Она подошла к двери и широко распахнула ее. “Прощай, Маркус”.

Он уставился на нее, и то, что осталось от его сердца, рассыпалось в прах. Выпрямившись, он резко кивнул и вышел из комнаты. Когда дверь за ним тихо закрылась, это прозвучало как похоронный звон, воскрешающий призрак того первого расставания. Его бросила собственная мать; стоит ли удивляться, что и Поппи тоже? И не один раз, а уже дважды.

Но она была права; у него были обязанности. Обрадовавшись внезапному онемению в груди, он стиснул зубы и зашагал прочь от Поппи и той жизни, которую надеялся построить с ней.

* * *

Несколько часов спустя Поппи свернулась калачиком в одном из кресел перед камином, изо всех сил стараясь не слышать веселья, царившего в бальном зале внизу. Ей следует лечь спать; завтрашний день принесет ей достаточно стресса, поскольку она отправится в обратное путешествие в Лондон. Но внутри она была слишком разбита; сама мысль о том, чтобы ослабить хотя бы каплю бдительности и забраться под одеяло взятой напрокат кровати, самой красивой, в которой она когда-либо спала, зная, что ей придется встать с нее и навсегда покинуть это место, вызывала у нее желание плакать.

Она никогда не забудет выражение боли и предательства на лице Маркуса. Она крепко зажмурилась, но образ был выжжен за ее веками, ее личное чистилище. Однажды он поймет, сказала она себе. Когда память о ней поблекнет, когда он добьется успеха, которого никогда не смог бы добиться с ней, когда он женится на женщине с безупречной репутацией и его жизнь станет легкой и счастливой, он забудет, что когда-то любил ее.

Но осознание этого, призванное успокоить ее разум, принесло ей еще большее горе, чем раньше. Она ахнула, схватила ткань на груди, сворачиваясь в более плотный клубок. Чего бы она только не отдала, чтобы вырвать свое сердце из груди. Тогда она не почувствовала бы этой невообразимой боли. Боль, с которой, как она знала в глубине души, она будет жить всю оставшуюся жизнь.

Внезапно раздался стук в дверь. На мгновение ее сердце снова ожило, она подумала, что, возможно, он вернулся. Но тут дверь открылась, и вошла горничная по имени Флоренс с подносом.

“Здравствуйте, мисс Тилберн”, - радостно поздоровалась девушка. “Мне сказали принести вам поднос с едой. Надеюсь, вы проголодались, потому что здесь настоящий праздник”.

В формальностях, конечно, не было необходимости. В конце концов, она снова была горничной. Но после прошедших полутора недель ей было невыносимо снова становиться Пруденс. “Пожалуйста, зовите меня Поппи”, - выдавила она.

“Поппи”, - повторила девушка с теплой улыбкой, прежде чем, поставив поднос на низкий столик перед камином, начала деловито убирать посуду.

“Нам было грустно услышать, что вы недостаточно хорошо себя чувствуете, чтобы присутствовать на балу. Это великолепное событие; кажется, пришли все жители Синн. Конечно, есть леди Теш, и герцог Датский, и его герцогиня, и Пикеринги, и девочки Гадфельд...”

Пока Флоренс бубнила, мысли Поппи вяло блуждали. Ее вещи были собраны, но только те, что она привезла с собой. Красивый плащ, платья и аксессуары, которые ей подарили, она не могла взять с собой. Они слишком сильно напоминали бы ей о Маркусе.

Как будто девушка услышала ее мысли об этом человеке, она добавила: “Хотя я действительно беспокоюсь о герцоге. Бедняга выглядит так, словно только что получил известие о чьей-то смерти. Я надеялась, что он найдет какое-то удовольствие в жизни; с тех пор, как началась домашняя вечеринка, он изменился. Мне бы так не хотелось видеть, как он возвращается к тому грустному, серьезному человеку, которым был раньше ”.

Поппи нахмурилась. Такое описание совсем не походило на Маркуса. О, он всегда был ответственным. Но ничто не могло сравниться с картиной, нарисованной служанкой.

Она не должна расспрашивать ее об этом. Это не принесло бы ей ни капли пользы. Однако, вопреки ее лучшим намерениям, слова вырвались у нее сами собой. “ Он сильно изменился?

“О, конечно”. Флоренс постелила салфетку рядом с тарелкой, расставив приборы именно так, прежде чем тяжело вздохнуть. “В последнее время он был намного счастливее. Но теперь я вижу признаки того же мрачного джентльмена, что и раньше. Ее брови низко нахмурились. “Я очень надеюсь, что это не имеет отношения к тому мистеру Праути ”.

Поппи почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица при упоминании этого человека. “Мистер Праути?” слабо спросила она.

Но девушка, казалось, не слышала ее. Она выпрямилась и посмотрела на дело своих рук. “Я лучше оставлю вас поесть и отдохнуть. При не очень хорошей погоде поездка в Лондон будет долгой; этот снегопад сделает ее трудной. Обязательно попрощайтесь, прежде чем уедете завтра. ” Весело помахав рукой, она удалилась.

Поппи приходится думать о гораздо большем, чем она когда-либо могла себе представить.

Она могла бы объяснить внезапную перемену настроения Маркуса своим отказом от него; она видела по его глазам, что причинила ему ужасную боль. И если его боль была хотя бы частью того горя, которое она хранила в своем собственном сердце, то она должна быть действительно острой.

Но случайное упоминание Флоренс о мистере Праути напомнило о том, что этот человек сказал о матери Маркуса, о чем Поппи до сих пор забыла.

Я не позволил своей собственной сестре развратить его…

Что имел в виду мистер Праути, делая такое замечание? Судя по всему, мать Маркуса бросила его по собственной воле. Если не…

Если только мистер Праути не счел ее непригодной и не вынудил оставить сына.