Нет, конечно, нет. Он не был бы таким жестоким. Но теперь, когда идея завладела, ее нельзя поколебать. Он убедил Поппи, что она не подходит Маркусу, не один раз, а дважды; возможно ли, что она была не первой?

Тогда она подумала о Маркусе, о его счастье, которое так не соответствовало описанию Флоренс, о подозрении девушки, что мистер Праути мог быть причиной его возвращения к тому суровому человеку, которым он был раньше. И в одно мгновение она поняла, что была величайшей дурой, позволив этому мужчине прогнать ее.

Она вскочила на ноги и принялась расхаживать по ковру перед камином, с каждым шагом становясь все более взволнованной. Раньше она никогда не задавалась вопросом о его мотивах, но теперь задалась этим вопросом. Представляла ли она для него такую угрозу, что он отправился в погоню, чтобы узнать правду о ее рождении? Какая еще у него была причина зайти так далеко, чтобы разлучить ее и Маркуса? И она была таким наивным ребенком, всего пятнадцати лет от роду, что позволила ему это.

Но она больше не была ребенком. И будь она проклята, если позволит ему использовать Маркуса и отбросить его в тень.

Маркус. На мгновение она запнулась. Боже, как она любила его. Всего несколько часов назад он был готов бросить вызов обществу, чтобы быть с ней. Чувствует ли он все то же самое? Мог ли он все еще любить ее после того, как она разбила ему сердце и бросила его, как, по его мнению, это сделала его мать, в то же время года, что и она? И если ответ на эти два вопроса будет положительным, сможет ли он простить ей ее слабость и страхи, забыть о ее происхождении и принять ее такой, какая она есть?

Она направилась к красивому платью цвета слоновой кости, прежде чем поняла, что делает. Но, проведя руками по мягкому бархату, она поняла, что есть вещи поважнее, чем ее страхи. Маркусу нужно было знать, что его мать, возможно, ушла не по своей воле. И Поппи придётся, наконец, сказать ему, кто она такая, и что она все еще любит его.

Она приступила к работе, сняв свое простое платье и облачившись в бархат цвета слоновой кости, с кипящей в жилах решимостью. Примет ли ее Маркус после того, как все будет положено к его ногам, будет зависеть от него. Но ему, по крайней мере, дали бы выбор, на этот раз дали бы власть над собственной жизнью, вместо того, чтобы дядя манипулировал им, как марионеткой. Она перережет ниточки и освободит его.

Глава пятнадцатая

Бал "Двенадцатая ночь" имел оглушительный успех. Несмотря на свежий снег, выпавший ранее вечером, жители Синн стеклись в Холлитон-Мэнор, наполнив его до краев хорошим настроением.

И все же, когда Маркус смотрел на сверкающий бальный зал, на разговаривающих, смеющихся и танцующих людей из всех слоев общества, он чувствовал только оцепенение и пробирающий до костей холод, от которого не мог избавиться.

К нему бочком приблизилась тяжелая фигура. “Вам следовало устроить это мероприятие в замке Холлитон, как я говорил вам с самого начала”, - сказал его дядя, сердито глядя на собравшихся гостей. “Это ваш первый раз в качестве герцога. И хотя присутствует еще один герцог и множество других титулов, на мой взгляд, здесь слишком много простых людей ”.

Маркус плотно сжал губы. “Мы происходим из простых людей, если вы помните”.

“Мы джентри”, - презрительно сказал его дядя. “Конечно, не до уровня этих людей. Если я не ошибаюсь, этот человек - пастух. И эта молодая женщина - владелица какого-то маленького магазинчика.  Владелица, Холлитон.”

“Они хорошие люди”, - выдавил Маркус сквозь стиснутые зубы. Его дядя всегда обладал очень острым пониманием социальной иерархии. И все же это никогда не действовало Маркусу на нервы так сильно, как сегодня.

“Может быть, и так. Но теперь вы герцог. У вас есть обязанности, связанные с вашим титулом, и вы не можешь отказаться от них ради людей, которые намного ниже вас”.

Слова были настолько похожи на то, что сказала Поппи, что Маркус резко втянул воздух. Он мог бы пропустить это мимо ушей, если бы одно слово не выделилось.

Он медленно повернулся лицом к своему дяде, и ужасное предчувствие сковало его затылок, заставив волосы встать дыбом. “Оставить?” Он старательно сохранял нейтральный тон, изучая профиль своего дяди. “Я не в первый раз слышу это слово сегодня вечером. Странно, поскольку оно не часто употребляется”.

Однако, если не считать легкого напряжения в челюсти пожилого мужчины, выражение его лица не изменилось. Оно оставалось таким же жестким и непреклонным, как и всегда.

“Я не понимаю, почему его не используют чаще”, - сказал он, оглядывая толпу прищуренными глазами, как будто оценивая их достоинства и находя, что им не хватает. “В наши дни люди слишком охотно уклоняются от своих обязанностей ради удовольствия. Они не задумываются о том, на кого может повлиять их эгоизм ”.

Беспокойство поднялось в животе Маркуса, едва не задушив его. Мог ли его дядя быть ответственен за столь неожиданный отъезд Поппи? Нет, сказал он себе в отчаянии. Он не был бы таким жестоким. И, кроме того, эти двое не видели друг друга.

Однако следующие слова его дяди мгновенно разрушили этот аргумент.

Внимание дяди Эдгара привлек вход в бальный зал, его лицо покраснело от ярости. “Я думал, что предупреждал ее держаться подальше”, - тихо прорычал он.

Ошеломленный Маркус перевел взгляд на большие двойные двери — и замер. “ Поппи, ” выдохнул он. Его сердце, которое, казалось, было разбито вдребезги из-за ее отказа остаться, наполнилось новой жизнью при виде нее. Клянусь Богом, она была похожа на ангела. Но это было не из-за ее платья цвета слоновой кости, от которого ее кожа сияла, а волосы выделялись великолепным рельефом. Нет, это были решимость и сила, которые, казалось, струились сквозь нее подобно электричеству. Это было не побежденное существо, которое отвергло его. Нет, это была Поппи, которую он полюбил, сильная и независимая.

Она посмотрела в его сторону, и Маркус почувствовал, что его мир повернулся вокруг своей оси. Через мгновение он пришел в движение, желая дотянуться до нее.

Ладонь дяди легла на его руку мертвой хваткой, которая остановила его на полпути. Только усилием воли Маркус не стряхнул его с себя.

“Вы выставляете себя на посмешище”, - прошипел его дядя, утаскивая его в относительное уединение маленькой ниши.

“Мне действительно наплевать”.

Выражение лица пожилого мужчины стало грозным. “Вы же не хотите сказать, что желаете это существо”.

Маркус вырвал руку из хватки дяди и холодно посмотрел на него. “Никогда больше не называйте Поппи так”.

Но если слова Маркуса и подействовали на дядю, он никак этого не показал. Его густые брови сошлись над яростными глазами, его худощавая фигура буквально тряслась от возмущения. “Она погубит вас”, - прорычал он. “Она дважды отвергала вас, а вы все еще бежите за ней, как собака”.

Маркус был так натянут, что боялся сорваться. “Я никогда не говорил вам, - сказал он тихо и медленно, - что Поппи отвергла меня один раз, не говоря уже о двух”.

Мужчина побледнел. Выражение его лица, однако, оставалось мятежным. “На что вы намекаете, Холлитон?”

Маркус выпрямился во весь рост. Его дядя не был маленьким человеком; он всегда казался больше в жизни, силой, которой нужно повиноваться. Однако теперь Маркус увидел в его холодных глазах и плотно сжатых губах слишком человеческое упрямство, чтобы сохранять контроль, даже когда он был неправ.

“Я подразумеваю, что вы имели какое-то отношение к тому, что Поппи положила конец нашей дружбе много лет назад. И даже совсем недавно вы каким-то образом убедили ее отказаться от моего ухаживания. Вы это отрицаете?”

Но его дядя был не из тех, кого можно запугать. “Конечно, я этого не отрицаю”, - выплюнул он. “Происхождение девушки скандально. Если вы встанете на ее сторону, то станете посмешищем. Вы никогда больше не сможете показаться в приличном обществе ”.

“О чем, черт возьми, вы говорите?” Потребовал ответа Маркус. “Мне наплевать, даже если она сирота из бедной семьи”.