Он нахмурился, понимание начало проявляться, делая черты его лица суровыми. “Они сделали это. Я вернулся после окончания учебного семестра, и мой дядя первым сообщил мне о смерти викария. ”Выражение приглушенной скорби промелькнуло на его лице, эмоция, отраженная в Поппи. Хотя этот человек был строг, он был добр, и они оба любили его.

“Затем он сказал мне, что ты тоже умерла”, - продолжил он. “Я отказывался в это верить. Я даже пошел к твоим тете и дяде, пытаясь доказать, что он неправ. Но они подтвердили все, что ты заболела, что ты так быстро скончалась. Боже мой, какого черта им понадобилось распространять такую ужасную ложь? ” Его лицо исказилось, гнев и намеки на застарелое горе омрачили его, прежде чем, покачав головой, он взял себя в руки. Его пристальный взгляд изучал ее лицо, словно впитывая его. “Я винил себя за то, что не был рядом с тобой. Я никогда не прощу себя.” Внезапно та же чудесная улыбка снова растянула его губы, осветив лицо. “Но ты здесь. Ты действительно здесь”.

Поппи обнаружила, что не может ничего сделать, кроме как улыбнуться в ответ. Ей хотелось разозлиться. И в глубине души она разозлилась; ярость на Хоустернов горела у нее в животе. Их жестокость продолжалась даже после того, как она вычеркнула их из своей жизни, и не только по отношению к ней, но и к Маркусу. Без сомнения, позже, когда у нее будет время осознать, что только что произошло, она наедине с собой разозлится на них.

Но в тот момент, когда перед ее глазами возникло любимое, но изменившееся лицо Маркуса, она не могла чувствовать ничего, кроме радости.

“Я здесь”, - подтвердила она, слова были полны эмоций. “И ты тоже. О, Маркус, я никогда не думала, что увижу тебя снова. Особенно после—”

Но слова застряли у нее в горле, особенно после их последней ссоры, когда она намеренно оттолкнула его.

Она побледнела, воспоминания нахлынули на нее. Одно дело не замечать их различий, когда они были детьми, когда они были наивны и их головы были полны фантазий о том, кем могли бы быть ее мать и отец. Но как только она столкнулась с суровой, разрушительной правдой о своем происхождении, как только ей так жестоко сообщили, что любая связь с ней бросит пятно на будущее Маркуса, у нее не было выбора, кроме как положить конец их отношениям.

Она поспешно сделала шаг назад. Снег захрустел под ее туфлями, холодный воздух закружился между ними. Он не сказал ни слова, просто посмотрел на нее, призраки воспоминаний отразились в его внезапно помрачневших глазах. И она знала, что он тоже вспомнил. Хотя по небольшой морщинке между его бровями было слишком очевидно, что он все еще не согласен с ее решением. И, без сомнения, никогда не согласится, не зная всей неприглядной правды о ее происхождении.

Внезапно необъяснимо занервничав и будучи слишком хрупкой, чтобы бороться с ним, она заставила себя улыбнуться. “Я не могу поверить, что мы встретились спустя столько времени. Но как ты можешь быть здесь?”

Если он и собирался возобновить их старый спор, то, к счастью, ее вопросу удалось отвлечь его от него. Выражение его лица изменилось, глаза широко раскрылись от шока. “Ах, Боже, я совсем забыл. Ты нужна мисс Линли. Мы должны вернуть тебя в поместье. ”

Сквозь буйство эмоций она вспомнила, что он сказал, когда приехал. “Мисс Линли”.

Если уж на то пошло, выражение его лица стало еще мрачнее. “Я все объясню на обратном пути. Пойдем, я помогу тебе подняться”.

Прежде чем Поппи поняла, что происходит, он подвел ее к своему скакуну. В следующее мгновение он обхватил ее своими большими руками за талию и усадил боком в седло, как будто она весила не больше листика. К тому времени, как она обрела дар речи, чтобы возразить, он вскочил на коня позади нее, надежно прижимая ее к себе, и повернул лошадь лицом к дому.

Однако Поппи внезапно забыла, почему они оказались на лошади, или даже о том, что всего несколько минут назад она была близка к тому, чтобы замерзнуть от холода. Единственное, что она, казалось, осознавала, было тепло Маркуса рядом с ней, его сильная рука обнимала ее за талию, его широкая грудь прижималась к ее боку. Боже, но теперь он взрослый мужчина, не так ли? Она с трудом сглотнула. Она пыталась убедить себя, что это Маркус, самый близкий друг, который у нее когда-либо был. Между ними не было ничего плотского, и никогда не будет.

За исключением тех последних месяцев перед тем, как она положила конец их дружбе, когда она начала видеть в нем нечто большее…

Воспоминание сильно поразило ее, тем более сильное, что она полностью стерла его из своей памяти. И внезапно ее осознание его присутствия усилилось. Ей казалось, что там, где они соприкасались, ее тело пронзало электричеством, тепло, исходившее от него, творило с ней странные вещи. Его дыхание шевелило пряди волос, выбившиеся из ее пучка, его руки по обе стороны от нее сгибались, когда он направлял лошадь. И его бедра…О Боже, его бедра, прижатые к ее ягодицам, были твердыми, пронизанными мышцами. И вызывали странное ощущение у нее между ног.

Она должна заговорить, должна сказать что-нибудь, чтобы нарушить напряженное молчание между ними, а также отвлечься от собственной унизительной физической реакции на него. Но ее губы оставались сомкнутыми, единственным звуком был приглушенный топот копыт лошади по свежему слою снега и ее тяжелое дыхание. Или это было его дыхание? Она чувствовала, что у нее перехватило дыхание…

Внезапно он заговорил, его голос был глубоким баритоном, который эхом отдавался в ее руке там, где она касалась его груди. “Прости, что я не вернулся раньше. Я должен был вернуться раньше, вместо того чтобы позволять гневу и гордыне удерживать меня вдали, оставляя тебя на их милость так надолго. ”

К счастью, его слова заглушили ее странную реакцию на его близость. К сожалению, это затронуло тему, которая все еще была невероятно болезненной. Ее одолевали мысли о постоянной жестокости Ховстернов, о своей участи, если бы она осталась. Хотя всего несколько мгновений назад его близость вызывала у нее беспокойство, она была рада оказаться в его объятиях. “И что бы ты сделал?” - тихо спросила она.

“Я не знаю”, - пробормотал он. Он снова помолчал, затем сказал, его голос был тверже, чем раньше: “Но ты ушла сама, не так ли? Я должен был знать, что ты достаточно сильна, чтобы справиться с этим. А теперь ты камеристка? Я горжусь тобой, Поппи.”

У нее перехватило горло, глаза загорелись, когда в груди разлилось новое тепло. Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то делал ей комплименты? Как давно кто-то проявлял к ней хоть каплю привязанности?

Но их разговор заходил в опасные воды. Это заставило ее захотеть никогда не отпускать его теперь, когда она снова его нашла. Чего никогда не могло случиться, сейчас больше, чем когда-либо. Она выдавила из себя смешок. “Ерунда. Гордиться тут нечем. Но расскажи мне о себе? Тогда ты знаешь герцога Холлитонского?”

Приступ кашля Маркуса заставил ее замолчать. Его большое тело прижалось к ней, его рука сжалась вокруг нее. Она крепко вцепилась в эту руку, встревоженная, взглянув на него снизу вверх. Его лицо было таким же красным, как ее волосы, из глаз текли слезы.

“Маркус! Ты в порядке?”

“Да”, - прохрипел он между приступами кашля. “Просто подавился, вот и все”.

“Но чем, воздухом?”

Он выдавил из себя смешок. Но это был грубый, почти дикий смех. Однако, прежде чем она успела еще раз расспросить его о его знакомстве с герцогом, он заговорил.

“Но я не сказал тебе, почему мы возвращаемся в такой спешке. Мисс Линли стало плохо во время послеобеденного чая. Совершенно плохо”.

Она моргнула. Ах да, мисс Линли. В последние минуты она совсем забыла о юной леди. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, но ее смущение было недолгим. “Что ты имеешь в виду под "совсем плохо”?"

К ее растущей тревоге, выражение его лица стало неловким. “Давай просто скажем, что ее красивое бархатное платье, вероятно, придется выбросить. А также мой сюртук”, - сказал он в сторону.