Казалось, для Траверса, обреченного жизнью на одиночество, вступление в подобную программу должно являться желанным решением, однако в дело вмешивались незримые подводные течения его гордыни. Дейнезианцы всегда соблюдали договоренности, и истово требовали подобающего уважения к заключенным условиям с другой стороны. Таким образом, Траверс, попадал в настоящий дейнезианский зажим правилами, начисто лишаясь возможности оставаться субъектом во многих вопросах. Мало того, что ему бы пришлось долгое время прожить с выбранной комиссией женщиной, так еще и в воспитании потомства им отводилась косвенная роль – дейнезианские скульпторы нового общества предпочитали работать с материалом самостоятельно. Относительно этого момента взаимодействия двух народов, Траверс не мог спорить со злопыхателями, цинично сравнивавшими жителей «селекционных зон» с племенным скотом в загоне дотошного дейнезианского «фермера». Впрочем, все сказанное могло считаться легкой разминкой на фоне жуткой процедуры инициации, ожидавшей его возможных детей по достижению двадцати лет. Огромная комиссия, вооружившись кипами тестов и сложнейшим оборудованием, скрупулезно проводила комплексный анализ личности гражданина, выявляя его наклонности, психические патологии и степень примитивности его главных мотивов поведения. Если в действиях индивида превалировала отвергаемая дейнезианцами доминантность, присущая приматам, а вовлеченность в общество созидателей оказывалось лживой мимикрией, человека… деклассировали. Неудивительно, что находилось чрезвычайно мало желающих участвовать в этой игре с чудовищными правилами, однако… Траверс искренне видел в последователях Дейнезиана будущее не только Твердыни, но и всего Сектора Анвил. Однако все же главной причиной, из-за которой гордыня мужчина отказывалась сдавать позиции, выступало отсутствие выбора. Траверса, буквально, разрывало внутреннее возмущение, что ему придется строить жизнь с личностью, выбранной НЕ ИМ.
Пребывая в плену горьких размышлений, Ральф с Траверсом не заметили, как завершился далеко не самый приятный званый ужин. Вейссер старательно избегал встречи своего погасшего взгляда с глазами Ангры, сиявшими пробуждающимся властолюбием. В этом блеске Ральф мог уверенно различить, с каким сладострастием бездонная женская гордыня его невесты предвкушает, как будет целеустремленно ломать физически сильного и неуступчивого Вейссера. Это прекрасно отслеживал и Траверс – пусть, потомок уже презирал Ральфа за слабоволие и недальновидность, приведшие к серьезным последствиям, но сейчас Вайс был солидарен с предком. Глава семьи Шлиссеров махнул рукой, знаменуя окончание ужина, и его жест переполняло чувство непререкаемого владения ситуацией. Ральф вышел из залы, по прежнему избегая липкого и жадного взгляда Ангры. Улицы Рейнеля встретили его не только прохладой позднего вечера, растворенной в тишине, но и любопытным лицом верного Швабса, поджидающим господина. Впрочем, одного подавленно вида Ральфа оказалось достаточным, дабы моментально и с корнем выкорчевать любые попытки расспросов со стороны разговорчивого слуги. Естественно, Ральф направился ночевать во все ту же арендованную комнату, поскольку появляться в родительском доме означало для него продолжение пытки.
Полностью расставшийся с силами в течение дня Ральф даже не сумел проиграть борьбу с недавно проявившейся пагубной привычкой – этот вечер миновал без вина, играющего в серебре кубка. Молодой мужчина, раздавленный произошедшим и, в особенности, торжествующим блеском хищных глаз невесты, провалился в черноту беспамятного забытья, однако Траверс оказался лишен подобной роскоши. Первая ночь в качестве соглядатая, закованного внутри тела и сознания предка, обещала обратиться бесконечной, изощренной пыткой. Вайс истово надеялся, что в это время его собственное тело, совершенное на фоне увиденных тщедушных жителей прошлого, находится в безопасности, по-прежнему возлегая на странной кушетке с подозрительными приспособлениями для фиксации. Гребанная гадалка оказалась права с самого начала, уверенно заявив - его проблемы тянутся из прошлого. И в том, что личная жизнь Траверса более походит на выжженную пустыню, виноваты тяжелые проступки предков. Сейчас разум Вайса расслаивался на несколько линий, хаотично шарящих щупальцами познания в попытках ухватить план предстоящих действий. Проклятая гадалка, как показала практика, не входила в ряды шарлатанов, и, Траверс мог поставить любимый шлифовальный станок, сама не ожидала столь невероятной глубины погружения клиента.
Вайсу не давала покоя бредовая аналогия, преследовавшая его который час – он мог биться о заклад, что именно так чувствовали себя операторы дейнезианских шагающих танков. Будучи погружены в бронированную капсулу, заполненную нейрогелем и защищенную десятками тонн непробиваемой брони, эти мужчины в одиночку управляли металлическими монстрами, частично ощущая себя едиными с настоящим чудом технологий. На Твердыне находилось небольшой количество подобной техники, благо, твердые и сухие грунты планеты позволяли колоссам уверенно передвигаться, вызывая содрогания земли с каждым шагом широких «ступней». Во многом антропоморфные машины походили на ожившие доспехи виденных сегодня рыцарей, однако несли в себе реактор, способный питать целое дейнезианское «копье». Несколько десятков тяжеловооруженных пехотинцев в экзоскелетах традиционно сопровождали дорогостоящую технику, получая энергию для приводов своих многосоткилограммовых лат без прямого подключения к сердцу титана. Дейнезианцы скептически относились к широкому использованию каких-либо разновидностей искусственного интеллекта, что удачно попадало в русло ограничительной политики Плывущих в Вечности – повелителей логистики освоенных миров и «скульпторов» человечества на данном витке истории.
Впрочем, Траверсу стоило сфокусировать разбегающиеся мысли – операторы могучей шагающей техники, равно как и он сейчас, могли не вмешиваться в работу бесчисленного сонма механизмов, подконтрольных простым ауксиларным программам, являвшимся подобием человеческих рефлексов. Наборы идеально (как и все дейнезианское) отлаженных алгоритмов позволяли колоссу уверенно передвигаться и активно маневрировать, а также пользоваться плодами впечатляющей стабилизации оружия, поражая из газовых и рельсовых орудий любые цели за десятки километров. Траверса всегда пробирал озноб, стоило представить, какое восхищение и гордость обуревают операторов в течение каждой минуты, проведенной в капсуле с черным желе, что выступало в роли интерфейса между человеком и машиной. Тысячи киловатт мощности, с готовностью исторгаемых плазмой, бушующей внутри магнитных уз компактного реактора, пели гимн человеческой тяги к созиданию и сводящего с ума стремления сбросить оковы биологии. В каждой идеально изготовленной шестерне и гидроцилиндре, напыленных вечным салуритом, воплощались божественная искра, позволившая раздуть робкий огонек цивилизации людей, на данный момент рассеявшихся по десяткам, если не сотням звездных систем. Безумная мощь, сконцентрированная в волокнах электрогелевых мускулов, рвалась наружу, рвалась поддержать эволюцию, бразды управления которой отныне принадлежали не слепой природе, но лишь холодному и эффективному разуму. Сознательный труд десятков поколений людей собрался воедино, каждым движением стального колосса прославляя гений ученых, инженеров и талантливых специалистов, воплотивших это настоящее чудо. Подземные кузницы сотрясали недра планеты, когда удары молота усилием в сотни и тысячи тонн выковывали заготовки деталей для вестника превосходства последователей Дейнезиана. Огромные литейные цеха озарялись нестерпимыми вспышками пламени, в то время как жидкий, но строптивый металл загонялся в неплавящуюся форму под невообразимым давлением, рождая остов титана. Мерное излучение от нескольких видов сварки облагородили сотни метров идеально ровных и сплошных швов, удерживающих каркас поразительной машины, способной с легкостью стирать кварталы городов и, спустя секунды, ювелирными движениями огромных пальцев-манипуляторов помогать обычным людям в строительстве и производстве.
